/Soft/Total/ Антиутопия великого западного пути

ПалСаныч написал Маше о своем позорном сексуальном опыте. Подумал и добавил — мне здесь не выжить. И Маша опять ответила, что неморальная зона недоступна для нее. Но, возможно, она смогла бы достать пропуск в ад. Возможно, ад действительно будет лучшим выходом для него. ПалСаныч снова и снова перечитывал ответ, не веря глазам. Маша, ты рехнулась, — шептал он про себя. — Ты дура, дебилка, идиотка, сумасшедшая. Я здесь загибаюсь, а ты предлагаешь мне опуститься еще ниже. Ты крезанулась, Маша, ты полная, круглая дура. Дура. Он включил микрофон и стал диктовать: «Маша, я согласен. До встречи в аду». Кликнул «Отправить» и увидел сообщение на мониторе: «Ваш лимит связи исчерпан, подождите 6 дней, 23 часа, 42 минуты, 13… 12… 11… 10 секунд».

Надо было совершить очень серьезный проступок. Преступление. ПалСаныч постоянно прокручивал в голове различные варианты, но не мог выбрать ничего подходящего. Все серьезные проступки были так или иначе связаны с насилием, на которое он был не способен. В конце концов он выбрал эксгибиционизм. Зачем-то тщательно побрился, надел плащ на голое тело и вышел на вечернюю улицу. Но все оказалось трудней, чем он думал. ПалСаныч бродил по зоне до поздней ночи, но так и не решился распахнуть плащ. Презирая себя, он вернулся в общежитие. Это все не то. Нужно что-то совсем другое. Что-то, что я смог бы сделать.

Проворочавшись всю ночь, ПалСаныч так ничего и не придумал. Разбитый и невыспавшийся он пришел в офис; его мутило. ПалСаныч вышел на воздух к автоматам, взял кофе и подошел к группе сотрудников, вяло о чем-то беседующих. Он молча отхлебывал горьковатый напиток, не в силах уследить за нитью разговора. Обсуждали какие-то новости. Вещание в неморальной зоне велось, но это был странный инет, инет без интерактивности. Ленту нельзя было остановить, перепроверить по другим источникам, обсудить с экспертами. Возможно, именно так и проводилось зомбирование в период господства телевидения. Наверно, так. Единство взглядов и вкусов на неморальной зоне поражало новичков; впрочем, взгляды неморалов, по большому счету, никого не интересовали.

ПалСаныч смял картонный стаканчик, кинул его в урну, вернулся за свой стол и включил рабочий терминал с ограниченными функциями. Он занимался простейшими банковскими операциями внутри зоны и уже успел поднатореть в этом деле. Многие адреса, по которым шли переводы, он знал наизусть. Разумеется, все операции проводила программа, а он только задавал ей исходные данные. Но он уже понял, каким образом его данные преобразуются в переводы — то есть практически управлял процессом. В принципе, любой оператор мог перевести деньги на какой угодно счет, технически это было легко осуществимо. Никаких защит от несанкционированных операций не ставили — зачем? Экономические преступления давно были невозможны, в них не было никакого смысла. Преступник просто физически не успевал потратить украденные деньги, его отслеживали раньше. Минут за десять-пятнадцать.

А ведь этого вполне хватит, — подумал ПалСаныч. — Надо только сделать все четко. Можно снять деньги у ближайшего кафе, там сейчас безлюдно, и там три банкомата. Итак! — пальцы легли на клавиатуру. Проверим наличие денег в банкоматах. Должно хватить. Меняем статус кредитки, поднимаем лимит одноразовой обналички до четырех тысяч. И наконец перевод на карточку, двенадцать тысяч, больше ни к чему. А теперь бегом! Он сорвался было с места, но тут же понял, что в руках эту кучу денег ему просто не унести. ПалСаныч огляделся — офис был пуст, сотрудники снова чаевничали. Он схватил самую большую сумку, вытряхнул ее содержимое прямо на пол и рванулся к дверям.

Все прошло на удивление гладко; через несколько минут сумка была полна. ПалСаныч поспешно покинул площадь, удивляясь, какими тяжелыми могут быть самые обычные деньги. Он практически никогда не пользовался наличными, карточка была удобнее во всех отношениях. Изредка попадавшие ему в руки купюры он воспринимал как некий нематериальный обменный эквивалент. А это оказывается обыкновенная бумага; и если ее много, то она довольно тяжелая.

ПалСаныч быстрым шагом дошел до переговорного; дыхание сбилось, мокрая рубашка прилипла к спине. Админ как всегда сидел в своем кабинете, просматривая ролики с какого-то сайта о крыльях.

— Андрюша, выручай, нужен канал! До среды ждать не могу, дело архисрочное.

— ПалСаныч, поймите, не могу, не имею права. Меня же выгонят на раз. А мне работа нужна.

— Да, помню — пятьдесят шесть недельных зарплат?

— Ну где-то так, — обиженно буркнул Андрей.

ПалСаныч молча поставил перед ним розовую женскую сумку и рванул молнию. Сумка раскрылась как книга, несколько купюр упали на стол. Андрей оторопел.

— Ворованные? — задал он довольно глупый вопрос.

— Разумеется. Разве это похоже на мою зарплату?

— Но ведь ворованными деньгами нельзя воспользоваться…

— Мне нельзя. А тебе можно. Бери деньги и иди. Пока их отследят, успеешь налетаться.

— А потом?

— Потом на проблемно-моральную… А тебя интересует «потом»? Мне казалось, для тебя главное — полет.

— Полет, конечно… Но я здесь заработаю, накоплю, и тогда полечу. ПалСаныч, я же не могу вот так все бросить, как Вы не понимаете!

— Понимаю, Андрюша, все понимаю.

Ну вот и все, — подумал ПалСаныч. — А взял ли Андрей деньги, отказался ли — в конце концов, не суть важно. Для преступления нужен мотив — так вот он, этот мотив. Все должно выглядеть убедительно.

20

Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»

…Во все времена от власти в первую очередь требовалось выполнение двух основных функций — защищать и карать. С защитой в большей или меньшей степени справлялась любая власть; карать же со временем становилось все проблематичнее. Потому что каждый гражданин тем или иным образом был сделан преступником. Но наказывать всех не имело смысла, ведь суть наказания именно в его избирательности. Общество без насилия решило эту проблему, максимально широко применив принцип гарантированной отсроченности наказания. Несомненность личной вины каждого сделало кару излишней. Таким образом, впервые в истории было построено общество с гуманной, не карающей властью.

Разумеется, ничто не дается даром и за любое благо приходится платить. Подобная мягкость власти возможна лишь при условии тотального контроля над всей личной и социальной жизнью граждан; это две стороны одной медали, два полюса магнита. Одно невозможно без другого. Но, как было сказано выше, в начале двадцать первого века люди устали от насилия и готовы были платить за безопасность любую цену. И они с радостью приняли мягкий тоталитаризм, делегировав государству все полномочия по контролю над их жизнью.

К сожалению, не все оказались готовы к столь радикальным переменам. Непредсказуемо резко возросло число неврозов, что отразилось и на экономике, и на общем эмоциональном настрое масс. Но пока не превышен критический уровень, мы готовы мириться с невротическими эпидемиями. Как с вынужденной платой за ненасильственность общества, идеального во всех остальных отношениях…

21

В этот раз на разбор прислали сразу нескольких комитетчиков. Выбритые и подтянутые, в темных пиджаках со значками «Администрация», они расселись по всему офису, надиктовывая свои отчеты. Скорее всего, ни один из них на практике не сталкивался с экономическими правонарушениями; несмотря на прозрачность ситуации, никто не хотел спешить с выводами и рекомендациями. С одной стороны, деньгами так никто и не воспользовался — и это еще раз подтверждало невозможность экономического преступления. Можно было рекомендовать оставить все как есть. Но с другой, несмотря на эту невозможность, правонарушение все же было совершено. А значит, оно могло быть повторено снова. При таких условиях любое решение будет в чем-то ущербно.