Соглядатай, или Красный таракан

– И все-таки это ты, – повторил я. – Человек знает всё, и знает всех, но только не себя…

– Не умничай, пожалуйста. Зачем претворяться передо мной умней, чем ты есть на самом деле? Кажется, мы друг друга знаем достаточно хорошо…

– Никто никого не знает до конца, – я упрямо мотнул головой. – И всё-то мы ищем смысл там, где одна бессмыслица. Ты ещё не замечал, что каждый новый день похож на вчерашний, как брат-близнец? И не успел ещё заметить, что все твои женщины лишь по форме разные, а на самом деле – одинаковые, ну, может, чуточку поведением в постели отличаются…

– Ты циничен до невозможности!

– Нет, это правда… Не понимаю, почему ты не узнал себя на портрете. Ты считаешь себя единственным и неповторимым…

Он хмыкнул.

– Да не надо жеманиться, Юра! Не отрицай очевидного… Но ты не смог сохранить свою единственность, свои человеческие черты. Уже хотя бы потому не смог, что слишком часто оказываешься во множествах ролей – профессия у тебя, Юра, такая: почти каждый вечер менять лицо, жизнь, характер. Не считая, разумеется, того, что, кроме этого, тебя меняет толпа в автобусе, на митингах, и все эти радио, телевидение, газеты тоже меняют тебя.

– А тебя? – в его глазах замерцала холодная усмешка.

– Не обо мне речь… Хотя и обо мне тоже. Почему-то считается, что человек не может быть один, обязательно – в связке с кем-то, в группе, толпе, коллективе… И, в конце концов, человек отказывается от себя единственного, потому что так надо, так проще и надежней.

Юра выставил передо мной свою пятерню, повертел ею и сказал:

– Смотри: каждый палец – отдельно, как бы сам по себе, но вместе они – ладонь, и если потребуется, становятся кулаком. Единственность не всегда хороша…

– Вот потому и нужен нам красный таракан. Он всех выправит, всем вдолбит какую надо идею – одну на всех, и всех заставит идти нужным путем и от сомнений тоже избавит…

– Опять ты за своё, чёрт побери! – Юра вспылил, на его щеках выступили красные пятна. – Что за дурацкие фантазии?! Если бы красный таракан существовал на самом деле, то его бы уже давно открыли и описали биологи…

– Они его не видят, – объяснил я. – Им не положено его видеть.

– А тебе положено?

– До тех пор, пока в моей голове нет таракана, я буду видеть не так, как все…

– Ну, разумеется! – Юра блеснул глазами, подскочил к мольберту и, как клоун на арене цирка, изогнулся в шутовском поклоне:

– Але-оп! Фокус-покус! Особое видение мира господина художника… Дамы и господа, обратите внимание, как мастер глубоко проникает в суть натуры…

Он повернулся к холсту, глянул на него и вдруг медленно, как от прокажённого, попятился прочь, и я увидел, как широкая улыбка медленно сползает с его лица. Никогда ещё я не видел Юру таким растерянным. Он тыкал указательным пальцем в картину и что-то пытался сказать, но слова застревали у него в гортани.

– Что случилось?

– Не я… Это другой… Я не такой, – бессвязно твердил Юра. – Ты не меня увидел…

Не отрывая взгляда от портрета, Юра продолжал медленно пятиться. Он наткнулся на пластиковую бутылку из-под воды, валявшуюся на полу, и она, подкатившись к батарее, звонко шмякнулась о неё. Юра вздрогнул и остановился.

– Там не я, – он кивнул на портрет и с надеждой в голосе спросил:

– Ты честно скажешь мне, что он – не я, так ведь? Я – не он. Или: я – не я?

Ничего не понимая, я развернул мольберт к себе и онемел. Из хитросплетений зеленых, оранжевых, синих линий, из рыхлого клубка сверкающего серпантина меня холодно и насмешливо пронзили глаза того самого парня-домушника, который оставил в прихожей пачку фальшивых долларов.

– Что это? – я в самом деле удивился. – Как это получилось? Я писал твой портрет… И тут был ты! Я даже не притрагивался сегодня к холсту… Откуда он тут взялся?

Между тем легкий абрис лица незнакомца, смутно угадываемый в хаотичном сплетении линий, проступал на холсте как переводная картинка. Впрочем, нет, это было похоже на проявление фотоснимка: тонкие, чуть угадываемые линии, стремительно наполнялись четкостью и насыщались цветом. Эта метаморфоза завершилась довольно быстро: на холсте вместо портрета Юры красовалось нечто, похожее на черно-белую фотографию, разрисованную провинциальным художником анилиновыми красками.

– Это он! – воскликнул я. – Мистика какая-то!

Я оглянулся на Юру и невольно отпрянул в сторону. Передо мной стоял человек, изображенный на портрете. Он подмигнул мне и коротко, неприятно хохотнул.

– Что за фокусы? Юрка, брось разыгрывать меня! Когда ты успел загримироваться? Ну, погоди!

Я быстро подскочил к Юре и, не дав ему придти в себя, дёрнул его за волосы. Мне показалось, что это парик. Но волосы были настоящими, и даже родинка над левым ухом тоже оказалась отнюдь не искусственной мушкой. Да и как можно было подделать всё остальное за какую-то минуту, пока я был увлечен созерцанием собственного полотна?

– Ну-ну, – сказал этот человек. – Теперь вижу: я – это я…

И снова хохотнул, скривив недобрую усмешку.

Мне показалось, что всё это происходит не со мной, а если и со мной, то не наяву и не во сне, а в каком-то другом измерении. Всё было слишком настоящим, чтобы предположить, что это – виденье, наважденье, бред или галлюцинация. А может, и вправду всё смешалось: явь – сон, правда – выдумка, фантазии – виденья, и этот коктейль, приготовленный капризной шалуньей Судьбой, нечаянно глотнул и я. Хотя на самом деле он предназначался, быть может, какому-нибудь гениальному безумцу вроде Сальвадора Дали или Тулуз-Лотрека, или Марка Шагала…

– Но тебе никогда не встать вровень с ними, – незнакомец притворно-жалостливо вздохнул. – Ты всего-навсего соглядатай, созерцатель чужих судеб… Но у тебя не хватает воображения, чтобы видеть то, что остаётся в тени – тайные мысли, желания, короче: изнанка жизни тебе недоступна…

– А с тараканом в голове она доступней, что ли? – разозлился я. – Чего ты меня мучаешь? И что тебе надо?

– Ничего не надо… Мне – ничего, это точно! – осклабился незнакомец. – А тебе… Знаешь, я вернулся, чтобы отнять у тебя надежду. Ты решил, что та тварь, этот мерзкий мутантишко, забравшийся в мой мозг, сумеет наплодить себе подобных, и они перепортят всех настоящих красных тараканов… Ничего не получится, дорогой ты мой! Мутант исчезнет вместе со мной…

– Да ну? – я постарался сказать это как можно более иронично, чтобы позлить его. – Никогда бы не подумал, что ты – ходячая могилка этого несчастного таракашки…

– Смотри! – воскликнул незнакомец. – Это делается так…

Он подошёл к окну и, одарив меня ласковой улыбкой, легко вскочил на подоконник и обернулся:

– Всё меняется в этом мире, но что-то должно оставаться прежним. То, что, качнувшись влево, дает качнуться вправо, но всегда – не выше и не ниже определенной высоты. Стремление взлететь как можно выше – это искушение, которое есть не что иное как перенацеливание, мой друг. Человек сбивается с жизненного ритма, как только выходит на ориентиры, которые до того или не видел, или не знал, или не желал. Искушение предлагает чрезмерность, но все ли это выдержат? Осуществленное неосуществимое – ты к этому стремишься, не так ли? Но ты ещё не понимаешь, милый, что когда человек ищет истину, то он на самом деле ищет лишь подтверждение своему уверованному, усвоенному, выдуманному. И не догадываешься ты даже, что не нечто новое находишь – это старое меняет свой образ. Я-то в отличие от тебя знаю, что людей можно обмануть только правдой, если она сама – лукавая и лживая, но при этом выглядит непререкаемой истиной. Правдопохожее и творит неутомимый труженик красный таракан…