Сокол и огонь

— Перестань, Фильда! — Слова служанки заставили ее снова вспомнить возбуждающие моменты, случайно подсмотренные на лестнице.

— О, простите, миледи. Меня всегда подводит слишком длинный язык. Обещала сэру Торну быть примерной служанкой, а сама разболталась о таких вещах… Совсем упустила из виду, что вы ведь как-никак воспитывались в монастыре.

Фильда выглянула за кожаные шторы, закрывающие вход в комнату, и окликнула мальчишек, играющих в кости в коридоре. Она поручила им вынести кадки и лохань, и принести свежее полотно, чтобы вытереть волосы Мартины.

— Вы, наверное, проголодались?

Она усадила Мартину на скамью и протянула ей кружку со сливками и кусок хлеба с сыром, а сама занялась укладкой ее влажных длинных волос.

— Ночь сегодня теплая, так что к утру, я думаю, они просохнут.

И хлеб, и сливки были свежими и восхитительно вкусными. А Фильда очень милая и добрая женщина: с ней можно поговорить о том о сем, и ведет она себя просто, отвечает на вопросы не лукавя.

— А какой он из себя? — стараясь придать своему голосу безразличную интонацию, спросила Мартина. — Я имею в виду сэра Эдмонда.

— Он любит охотиться, миледи, — ответила Фильда, подавая ей еще один ломоть хлеба с сыром.

— И это все, что ты можешь о нем сказать? Он что же, ничем больше, кроме охоты, не занимается?

Фильда помолчала, продолжая укладывать ее волосы.

— Видите ли, — начала она, — его так воспитали, после того как умерла его мать, леди Беатрикс, да упокоит Господь ее душу. — Служанка перекрестилась. — Она ушла из жизни одиннадцать лет назад.

Фильда глубоко вздохнула.

— После смерти хозяйки все в замке пошло прахом. Лорд Годфри так и не оправился от потери, но это уже совсем другой разговор. А вашему Эдмонду было всего восемь годков, когда он лишился матери. То есть не то чтобы леди Беатрикс и раньше уделяла ему много внимания, нет, ведь все эти годы она тяжело болела. Но когда ее не стало, его светлость… ну, от него в общем-то было мало проку. Воспитанием ребенка занялся Бернард со своими людьми.

— Со своими людьми?

— Ну да, со своими рыцарями. В нашем замке их четверо, не считая самого Бернарда и сэра Торна. А теперь еще и Эдмонд, с тех пор как его посвятили. Двое рыцарей служат Торну, а двое других — Бернарду.

— Как же так, мне казалось, что все они — слуги лорда Годфри.

— Я рассказываю вам так, как оно есть на самом деле, а не как оно должно быть, миледи. Впрочем, если вам это неинтересно…

— Нет, пожалуйста, продолжай. — Мартина заглянула в ее зеленые глаза. — Ты прекрасно знаешь, что мне интересно. Я хочу все знать, и ты должна всегда все мне рассказывать.

— Да, миледи. — Фильда налила ей щедрую порцию бренди. — Так вот, у Бернарда свои люди, а у Торна — свои. Мы зовем их псами и ястребами, потому что Бернард охотится с собаками, а Торн — с птицами. Но, видит Бог, хорошо, если бы это было единственное различие между ними.

— Расскажи мне про Эдмонда.

— Как я уже сказала, маленького Эдмонда растил Бернард со своими рыцарями. Вы знаете, что он намного старше Эдмонда — ему уже добрых тридцать шесть. Гак вот, они таскали мальчонку за собой повсюду — на охоту, к шлю… ой, то есть я хотела сказать, в Гастингс, в общем, всегда и везде он был с ними. Поначалу Годфри хотел отправить Эдмонда, как в свое время и старшего сына, на службу к графу Оливье, но Бернард воспротивился этому. Он сказал, что мальчик нуждается в его заботе, и поэтому он никуда егр не отпустит. По правде сказать, я-то думаю, что как раз наоборот — это ему самому был нужен Эдмонд.

— Но почему? — сонно спросила Мартина.

Маленькими глоточками она потягивала восхитительный бренди, пока Фильда заботливо укладывала ее волосы и рассказывала ей о других обитателях замка. От бренди по телу разливалось приятное тепло.

— Ну ведь Эдмонд обожает Бернарда, восхищается им и заискивает перед ним. Словом, смотрит на него снизу вверх, как на Бога. Во всем подражает и старается угодить ему. А Бернарду это нравится, ему именно это и нужно. Я даже думаю, что он только тогда и чувствует себя хоть чуточку… когда им восхищаются.

— Хм-м? Что ты говоришь? — Веки Мартины отяжелели, она погрузилась в дрему.

— Да так, ничего. Вы вот уже засыпаете, да и пора, а я и так наболтала тут много лишнего. Придемте, я уложу вас, миледи.

Фильда сняла с хозяйки халат и попыталась надеть на нее ночную сорочку, но Мартина отвела ее руку — она не любила спать одетой. Ведь насколько приятней чувствовать обнаженной кожей прохладу полотняных простынь, постеленных на мягкую пуховую перину. Она блаженно вытянулась под одеялом.

Фильда взбила подушку, подоткнула одеяло и пошла по комнате, собирая разбросанные вещи и развешивая одежду на торчащие из стен крюки. Мартина, полуприкрыв глаза, следила за ее пухлыми, проворными веснушчатыми руками. Копна ее медно-рыжих волос поблескивала в свете лампы. Работая, Фильда тихо напевала старинную балладу — Мартине была знакома эта популярная любовная песенка: ее исполняли все бродячие музыканты.

Она закрыла глаза, и мелодия медленно зазвучала в ее голове, обволакивая и кружась, как птица… как чайка, парящая в нежно-голубом английском небе… Вот она приблизилась к солнцу и, вдруг превратясь в сокола, схватила его в свои когти и потащила, оставляя в небе сверкающий ослепительный след… золотую ленту.

Это лента предзнаменований… счастливых и плохих примет… золотая лента судьбы. Она кружится вокруг Мартины, опутывает ее, все быстрей и быстрей, в такт звучащей мелодии, и вот она уже внутри переливающегося золотого кокона. Таинственный кокон куда-то плывет, увлекая Мартину за собой. Она уже ничего не слышит и не видит, отдавшись на волю судьбы…

Глава 5

Вот опять. Какой-то звук, чье-то тихое дыхание.

Мартина открыла глаза. У нее было такое ощущение, что кто-то находится в ее комнате. Солнце уже взошло, и слабый свет пробивался сквозь тонкие белые занавески вокруг ее кровати. А где Локи?

Мягкие шаги. Значит, здесь кто-то чужой. Мартина прислушалась.

— Фильда?

Шорох прекратился, и воцарилась тишина. Мартина села, придерживая простыню. За занавеской раздалось мяуканье, а за ним поспешное, «ш-ш-ш!».

Голос не мужской. Похож на женский или скорее на детский. Мартина осторожно раздвинула занавески, выглянула и рассмеялась.

Посредине комнаты стояла маленькая девочка, лет пяти-шести; она держала на руках Локи и изумленно смотрела на Мартину широко раскрытыми глазенками. Вид у девочки был неопрятный: неумытая, непричесанная, в грязном коричневом платье, надетом наизнанку. Но, несмотря на это, она была очень хорошенькая. Мартина решила, что она дочка одной из служанок и, видимо, забрела сюда, чтобы поглазеть на диковинного зверька, которого привезла с собой невеста хозяйского сына.

— Доброе утро, — сказала Мартина.

Девочка вздрогнула. Она пожалела, что здесь нет Райнульфа, поскольку не знала, что сказать этой крошке, чтобы не испугать ее. А, ну конечно!..

— Как тебя зовут?

Девочка не ответила. Наверное, не понимает по-французски. Саксы, похоже, вообще слабо знают язык своих господ — норманнов. Мартина слышала, как Альбин изъяснялся с конюхами на какой-то смеси английского и французского языков. Она попыталась вспомнить некоторые англосаксонские слова, которыми Торн вчера обменивался с крестьянами по дороге в Харфорд.