Сокровенные тайны

– Привет, Глория.

– Купишь мне пивка?

– Конечно.

Он крикнул бармену, чтобы подал пива. Обернувшись через плечо, указал ей глазами на сидящую в глубине темного зала компанию ее товарок.

– Не обращай на них внимания, – сказала Глория, игриво похлопав его по лежащей на стойке руке. – После десяти часов каждая девушка – сама по себе.

– Что, дамы вышли погулять?

– Ага. – Она поднесла горлышко бутылки к лоснящимся от помады губам и отпила. – Мы было собрались в Эбилин, посмотреть новую картину с Ричардом Гиром, но погода вдруг испортилась, и мы решили – какого черта, и остались в городе. А ты чем сегодня занимался? Дежуришь?

– Отдежурил. Уже свободен.

Ему не хотелось втягиваться в разговор, и он снова поднял стакан.

Но от Глории так просто не отвяжешься. Она придвинулась к нему поближе, насколько позволял табурет, и обняла его рукой за плечи.

– Бедняжка Рид. Вот тоска-то, наверно, ездить по округе одному.

– Я же работаю, когда езжу по округе.

– Знаю, и все равно. – Ее дыхание щекотало ему ухо. От нее пахло пивом. – Чего ж удивляться, что ты такой насупленный.

Острый ноготок проехал по глубокой морщине между его бровей. Он отдернул голову. Глория убрала руку и негромко, но обиженно вскрикнула.

– Слушай, извини, – пробормотал он. – У меня настроение не лучше нынешней погоды. Весь день работал. Умотался, видно.

Это ничуть не охладило ее, скорее наоборот.

– А может, я разгоню твою тоску, а, Рид? – робко улыбаясь, сказала она. – Я, во всяком случае, не прочь попытаться. – Она снова придвинулась поближе, зажав его руку по локоть меж своих мягких, как подушка, грудей. – Я же в тебя по уши влюблена аж с седьмого класса. Не притворяйся, что ты не знал. – Она обиженно надула губы.

– Я правда не знал.

– А я втюрилась. Но ты был тогда занят. Как же ее звали? Ту, которую тот псих в конюшне зарезал?

– Селина.

– Да-да. Ты по ней всерьез с ума сходил, правда? А когда я была в старших классах, ты уже учился в Техасском политехническом. Потом я вышла замуж, пошли дети. – Она не замечала, что он не проявляет к ее болтовне ни малейшего интереса. – Мужа, конечно, давно уж нет, дети повырастали, живут своей жизнью. Я понимаю: откуда тебе было знать, что я в тебя влюблена, верно?

– Верно, неоткуда.

Она так сильно наклонилась вперед, что, казалось, вот-вот слетит с высокого табурета.

– Может, самое время узнать, а, Рид?

Он опустил глаза на ее груди, которые дразняще терлись о его руку. Напрягшиеся соски четко вырисовывались под майкой. Этот откровенный призыв почему-то был не столь обольстителен, как босые ноги Алекс, наивно выглядывавшие из-под белого махрового халата. Сознание, что под черной майкой находится Глория и только, не очень-то его волновало; куда меньше, чем стремление выяснить, что именно скрывается под белым халатом Алекс, если там действительно что-то есть.

Он не возбудился ничуть. Отчего бы это, подумал он.

Глория была довольно хорошенькая. Черные кудри обрамляли лицо и подчеркивали темные глаза, которые сейчас искрились призывом и обещанием. Влажные губы приоткрылись, но он не был уверен, что удастся поцеловать их, не соскользнув на щеку или подбородок: их покрывал жирный слой вишневой помады. Он невольно сравнил их с теми губами – и без всякой косметики они все равно были розовые, влажные, притягательные, звавшие к поцелую без особых усилий их обладательницы.

– Мне пора идти, – вдруг заявил он.

Высвободив каблуки сапог из подножки табурета, он встал и начал рыться в карманах джинсов, ища деньги на оплату своего виски и ее пива.

– Но я думала…

– Иди-ка лучше к своим, а то все веселье пропустишь. Тушители нефтяных фонтанов решили передвинуться поближе к женщинам; те не скрывали, что рады поразвлечься. Компаниям суждено было слиться с той же неизбежностью, с какой под утро ударит мороз. Они лишь немного медлили, предвкушая удовольствие. Впрочем, намеки вполне определенного свойства уже неслись с обеих сторон с задором и частотой, с какими на бирже выкрикивают курсы акций в особо оживленный день.

– Рад был повидать тебя, Глория.

Бросив последний взгляд на ее обиженное лицо, Рид нахлобучил шляпу на самые брови и вышел. Такое же ошеломленное, недоверчивое выражение было у Алекс, когда он сообщил ей, что тело ее матери кремировали.

Не успел он тогда произнести эти слова, как она отшатнулась к стене, судорожно прижимая ворот халата к горлу, словно отгораживаясь от какой-то беды.

– Кремировали?

– Именно. – Он следил, как бледнеет у нее лицо, тускнеют глаза.

– Я не знала. Бабушка никогда не говорила. Я и не думала.

Голос ее замер. Он по-прежнему молчал и не шевелился, полагая, что ей нужно время, чтобы переварить эту отрезвляющую информацию.

Он мысленно костерил Джо Уоллеса за то, что тот свалил на него это паскудное дело. Чертов трус позвонил ему в полном беспамятстве, хоть вяжи, скулил, нес околесицу и все спрашивал, что ему сказать Алекс. Когда Рид предложил сказать правду, судья решил, что Рид берет это на себя, и с готовностью уступил ему столь неприятную обязанность.

Бесчувствие Алекс длилось недолго. Она внезапно очнулась, будто некая поразительная мысль вернула ее к действительности.

– А судья Уоллес знал?

Рид вспомнил, как в ответ он с напускным равнодушием пожал плечами.

– Слушайте, я знаю одно: судья позвонил мне и сказал, что выполнить вашу просьбу невозможно, даже если б он и выдал такое распоряжение; но делать это он бы очень не хотел.

– Если он знал, что тело матери кремировали, почему он мне прямо об этом не сказал?

– Думаю, просто опасался неприятной сцены.

– Да, – смятенно проговорила она, – он не любит пустые хлопоты. Сам говорил. – Алекс взглянула на Рида без всякого выражения. – Он прислал вас выполнить за него грязную работу. Вас пустые хлопоты не беспокоят.

Не обращая внимания на сказанное, Рид натянул перчатки и надел шляпу.

– Известие это вас потрясло. Как, справитесь с шоком?

– Не беспокойтесь, со мной все прекрасно.

– Но вид у вас не самый прекрасный.

Ее голубые глаза были полны слез, губы чуть подрагивали. Она стиснула руками талию, будто силой заставляла себя не рассыпаться. Вот тут его и потянуло обнять ее, прижать к себе всю, с мокрыми волосами, влажным полотенцем, купальным халатом, босыми ногами – всю.

Вот тогда он шагнул вперед и, сам не понимая, что делает, властно опустил ее руки вдоль тела. Она сопротивлялась, будто хотела прикрыть ими кровоточащую рану.