Сокровища животного мира

Затем следовал поиск наружных паразитов. Мы обнаружили только несколько очень мелких клещей, оказавшихся совершенно неизвестными науке. Убитое животное пролежа­ло достаточно долго, чтобы все остальные успели покинуть своего мертвого хозяина.

Затем мы приступили к свежеванию. Работа очень труд­ная, и в нее включились все, кто мог разместиться возле туши. Я был вынужден следить за множеством людей, чтобы помешать им подскочить к туше и самолично отрезать свою долю. Здесь мне на помощь пришел авторитет вождя Икумо: охрипшая от крика толпа держалась на почтительном рас­стоянии.

Наконец я закончил вскрытие и заявил, что охотник может забирать свою долю. Выяснилось, что он отлично знает анатомию: с поразительной точностью он вырезал кусочки мышц, покрывающих надбровные дуги, куски из-под мышек и паха, сердце целиком, часть тонкого кишечника, верхушку левого легкого, несколько мышц из живота и поджелудочную железу. Я попытался провести его, подсунув вместо этой железы левую долю печени, которая была точно такого же цвета, но он не дал себя одурачить и, сверкнув на меня глазами, будто я гожусь только для ритуальной жертвы джу-джу, схватил поджелудочную железу. Покончив со своим делом, он настолько обессилел, что его чуть ли не унесли на руках.

Снятое с костей мясо лежало во дворе огромной кучей высотой до пояса. Вождь выбрал заднюю часть и остаток тонких кишок.

В общем над «мясом» трудились двадцать человек в течение тридцати шести часов, прежде чем оно было должным образом обработано. Кости скелета нужно было очистить и отмыть, а шкуру отскрести от жира — дело само по себе нелегкое, затем растянуть на раме и сушить над небольшим огнем трое суток. Наконец, с рук и ног нужно было снять шкуру до последних фаланг пальцев. Это самая трудная работа не только потому, что она пришлась на раннее утро утомительного дня, но и потому, что кожа на ладонях и подошвах крепкд прикреплена к мышцам и костям прочными, как проволока, сухожилиями.

Может показаться, что я с чувством разочарования упоминаю о том, что сами мы не убили ни одной гориллы. Наоборот, нас это вполне устраивало по двум причинам. Во-первых, животные очень строго охраняются законом. Во-вторых, это подтвердило, что у нас ни разу не возникла необходимость стрелять в величавые создания природы ради самозащиты. Африканцы не охотятся на горилл, и, честно говоря, я уверен, что стреляют они только в случае крайней опасности. Дальше к западу, в Икуме, на территории Ниге­рии, дело, по-моему, обстоит иначе, если судить по количе­ству черепов, которыми торгуют или которые держат в святилищах джу-джу. Причиной тому — малопочтенные при­вычки тамошних жителей.

Жители здешних гор живут бок о бок с гориллами, прекрасно различают по внешности все их семьи и могут более или менее точно сказать вам, в каком месте вы встретите ту или иную группу, как они будут выглядеть и сколько их в семье.

Ученые прилагают громадные усилия, чтобы разобраться в многочисленных и несхожих между собой подвидах горилл. Существуют горный и равнинный подвиды, причем последний уже исчезает и встречается лишь на небольшом пятачке на Востоке. В районе Ассумбо я наблюдал величайшее разнооб­разие окраски, сложения и размеров горилл, которое превы­шало все различия между подвидами, описанными в других районах Африки, где еще встречаются эти животные. Каж­дая горилла обладает индивидуальными отличиями и призна­ками семейного сходства. В одной семье у всех от мала до велика с самого детства одинаковые ярко-рыжие хохлы на макушке, в другой — все имеют почти целиком серебристо-серую окраску, в третьей — всех можно назвать «жгучими брюнетами». Разумеется, кроме этих признаков есть и другие, чисто возрастные, например седина, как и у людей.

Мы с нашим другом Афой много и долго преследовали горилл. Джордж однажды проник в середину большой груп­пы, слышал, как они сытно рыгают, вызвал возмущенный рев старого самца и видел, как они колотят себя в грудь сжатыми кулаками. Я обследовал несколько их «гнезд», которые представляют собой просторные помосты, приподня­тые на несколько футов над землей и сконструированные для сна на одну ночь при переходах с одного кормового участка на другой. Основу составляли согнутые к центру молодые деревца, сверху на этот «пружинный матрас» наваливались зеленые ветви с окружающих деревьев. В таких постройках я насчитал больше двух дюжин узлов, которыми животные привязывали лианы к деревцам, чтобы закрепить их в нужном положении. По большей части это были простые «бабусины» узлы, но среди них было три настоящих морских узла (один из них я вырубил и сохранил), хотя, без сомнения, они получились чисто случайно. Размер сучьев, наломанных и очищенных от листвы для постройки помостов, просто ошеломляет и свидетельствует о неимовер­ной силе животных.

Необычайная длина рук гориллы всегда вызывала недо­умение. Они, конечно, образуют отличные рычаги для выкор­чевывания деревьев и вполне удобны для хождения на четвереньках, но наблюдения в районе Ассумбо позволяют нам говорить еще об одном способе их применения, более важном, чем все другие. Чтобы передвигаться по обрывистой местности, мало одних ног, нужна еще пара рук, к тому же достаточно длинных. Руки гориллы как раз такой длины, что можно идти вверх по любой крутизне, пользуясь ими как дополнительной парой ног. Своими глазами я видел, как горилла спускалась с обрыва задом, страхуя спуск руками, — так поступил бы и человек в подобной ситуации.

Поздним вечером к нам прибыл второй по рангу вождь — его территория находилась как раз между Икомом и Тинтой — и объявил, что к нему пришел человек из Икома и предлагает продать детеныша гориллы. Привели человека — высокого, очень чернокожего малого, бегло болтавшего на пиджин-инглиш. Все это, не говоря уж о тех местах, откуда он явился, сразу же показалось мне подозритепьным. У него на руках сидела кроха черного цвета, которая задумчиво сосала свой большой палец, разглядывая нас с молчаливым любопытством. Я тут же решил, что мне совершенно необхо­дим этот гориллий младенец, который был похож на ребенка больше любого из виденных мной человеческих младенцев, если не считать героев рекламных фильмов.

Мы принялись торговаться. Я не собирался платить за детеныша больше, чем уплатил за громадного самца. И хотя мы могли бы дать за него и больше, это было бы нехорошо по отношению к нашим друзьям ассумбо. Владелец обезьян­ки никак не Желал этого понять.

— Бен! — позвал я во весь голос. — Зови Этьи сию минуту.

Наступила неловкая пауза: доблестный охотник приоса­нился и расппылся в самодовольной улыбке. Тут вбежал Этьи, наш придворный посланник.

— Этьи, — обратился я к нему, — ты можешь взять этот человек, совсем чужой здесь, и посадить его в тюрьму в Мамфе за добычу охраняемых животных, пока не вернется управитель района?

— Да, я очень даже можешь, — ответствовал Этьи, хотя прекрасно знал, что вряд ли это ему удастся.

Я обернулся к охотнику — так называемому охотнику. Передо мной стоял совершенно другой человек.

— Я буду плати вождю Олити восемь шиллингов за то, что он тебя привел, — сказал я, — из них он плати человеку своего племени, который тебе продал гоилу (так звучит «горилла» на пиджин-инглиш), шесть шиллингов. Вот тебе два шиллинга за беспокойство и на еду в чужих краях. А теперь убирайся, мигом!

И можете мне поверить — он мигом убрался. А мы со стариком вождем Олити посидели, посмеялись, вдоволь посудачили о «мясе» и о предках.

Странным и на редкость неудачным показалось нам то обстоятельство, что мы ни разу не встретили шимпанзе в естественных условиях. Мы много раз пробирались в места, где они должны были водиться во множестве, даже жили в таких местах неделями, и все же они ни разу не попались нам на глаза. Несколько раз я слышал громкие звуки напоминавшие голоса шимпанзе, но в лесной глуши никогда нельзя с уверенностью сказать, кто кричит.