Сокрытая

– Ты только посмотри на все эти побои! Это просто уму непостижимо!
– воскликнул тот же голос, вроде бы женский. Ему ответил второй, тоже женский.

– Натерпелась, бедняжка, это уж точно! Говорят, это ее муж так...

– Да ты что! Его арестовали?

– Да посадили уже. Вроде бы он в камере повесился.

– Никак совесть замучила? Ублюдок!

Они продолжали свою болтовню, эти голоса, сводящие ее с ума. Утверждающие, что человек, которого она любила - мертв, осужденный за то, что сотворили с ней его убийцы. Но здесь, в этом месте - своеобразном чистилище ее разума, она могла не чувствовать ничего. Чувства, размышления, воспоминания, они для той Нины, что отключилась на полу грязного подвала, сломленная и телом и духом. А может, она там и умерла? Животрепещущая боль, кричащая во все горло настойчиво билась в ее разуме, требуя, чтобы ее впустили. Там, в мире реальном, у Нины не останется выбора. Здесь же, она может забыть ее. И она забыла. Убежала. Закрыла за собой все возможные двери, возвела все барьеры, на какие только способно было ее сознание, и поклялась себе никогда не открывать их. Но вот они открыты вновь, мятежным элементом ее собственного разума, возомнившим себя богом в этом иллюзорном мире, в который она сбежала от кровоточащей, разбитой вдребезги реальности. Возможно, она противостояла сама себе, это не имело значения. Здесь, она творец. И никому не позволено стоять у нее на пути, даже ей самой.

10

Наваждение исчезло, и мнимая богиня попятилась, в ужасе от того, что она высвободила. Ее свет больше не сиял подобно десяти тысячам солнц. В окружившей все вокруг тьме, он стал вдруг слабым пламенем свечи. И только экран на стене, являвшийся своеобразным окном в реальность, выделялся в сплошной черноте.

– Нина...
– потрясенно прошептала Аполлион.
– Это была ты с самого начала.

Нина не ответила. Ибо Нины здесь не было. Стоя на коленях и опустив голову, сокрытую тьмой капюшона, являясь средоточием окружавшей их черноты, что клубилась вокруг нее подобно дыму, она была не Ниной. Даже не Тенью. Она с самого начала знала...

– Имя мне Аваддон, - сказала она, медленно поднимая голову и мнимая богиня содрогнулась, лицезря под капюшоном безликую маску с непрестанно текущими дорожками кровавых слез. Настоящая богиня поднялась в полный рост. Или, может быть, дьяволица. Кто сказал, что есть разница? Аполлион попыталась защититься, но слабый свет ее, брошенный подобно копью, потонул в завихрениях живой тьмы, тогда как богиня, простершая руку на свою соперницу, без труда пронзила ее выросшим из тьмы за ее спиной потоком крови, пригвоздив лжебогиню к ее былому трону.

– Твой путь окончен, - произнесла Аваддон, подходя ближе, не смотря на окружавший лжебогиню свет, словно не он, всего мгновение назад, едва не выжег все ее естество.
– И здесь царствию твоему конец.

– Остановись, - с трудом пролепетала Аполлион.
– Ты не ведаешь, что творишь. Я нужна тебе... Нина... вернись, еще не поздно...

Ответа не последовало, вместо этого, кровавая лоза, произрастающая из тьмы, притянула Аполлион к Аваддон, швырнула вперед, только для того, что бы та крепким ударом кулака смела ее в сторону.

– Думаешь, ты сильна?
– дрожащим голосом вопросила Апполион.
– То, что ты прячешься здесь от всего мира, не изменит случившегося... Ты не можешь вечно прятаться здесь, и месть тебе тоже не поможет. Ты просто трусливо сбежала, отвернувшись от боли и памяти о дорогих и близких!

Аваддон обуяла ярость. Зарядив кулак силой, дымящейся вокруг нее черноты, она снова и снова наносила ей удар за ударом, выкрикивая: - Заткнись! Заткнись! ЗАТКНИСЬ!!!

– Тебе не убить меня, - прохрипела угасающая лжебогиня.
– Ты и я. Мы одно целое...

– Больше нет, - отрезала богиня воссиявшая тьмой. Она воздела руку над головой и чернота зашипела за ее спиной. Из нее вырвались десятки лоз струящейся крови, вонзаясь в тело Аполлион. Затем, словно по команде, они развернулись, разрывая ее грудную клетку, обнажая сокровенную суть ее внутреннего мира, что изливался жидким светом в безразличную тьму. Подойдя вплотную, Аваддон вырвала у соперницы едва бьющееся сердце. Мгновение она созерцала его, разъедавшее светом ее темную плоть, затем сжала, мгновенно раздавив его в кулаке. Так Тьма восторжествовала над Светом. Лжебогиня была мертва.

Аваддон почувствовала опустошение. Без преувеличения, она только что уничтожила часть самой себя. Причем, возможно, часть далеко не самую худшую, а возможно и самую лучшую. Но вместе с тем, пришло и облегчение. Тяжелый груз сомнений, не прошеных угрызений совести, моральный тормоз, гигантская, непосильная тяжесть, была отброшена, как что-то ненужное. Канула в небытие, вместе со своей старой слабой личностью, которая могла лишь плакать, лежа на грязном полу, побитая, униженная и сломленная. На смену ей пришло нечто другое. И это нечто затаилось, подобно хищному зверю и выжидало, хладнокровно подстерегая жертву.

Отмщение - единственная мысль в ее голове, отныне и навсегда.

– Блин, Чиж, нахрена самим к этой девке переться? Мало что ли шестерок разных? Кого хочешь шли. Али вообще, главврачу местному звякнуть, сам сделает, он у нас давно на крючке. Вякать не станет.

Они стояли у входа в больницу. Два прилично одетых человека, ведущие кошмарный разговор, как по сути, так и по содержанию. Они не прятались. Не понижали голос, хотя пришли именно за тем, что бы скрыть кое-какие свои грязные делишки. Чиж был хмур и сосредоточен. Рябой же явно не понимал серьезности ситуации, чем уже начинал его бесить.

– В последний раз, когда я доверился шестеркам, получилось полное говно, - холодно отрезал он.
– Дал простое поручение - удостоверьтесь, что девка сдохла и скидывайте труп, - Чиж сердито ударил кулаком в ладонь для пущей наглядности своего негодования.
– И тут умудрились обосраться!

– Да блин, Чиж, вот как есть, мертвая была, почитай не дышала. Не двигалась, точно кукла, куда уж ей отживать... И место глухое выбрали, угораздило же какую-то сволочь туда нос засунуть!

– Закройся!
– прикрикнул Чиж, проходя мимо регистратуры и немало поразив окружающих, которых он, впрочем, не замечал. Шел он так, словно людей вокруг него не было. Должно быть, так нерадивый пастух движется через уже довольно осточертевшее ему стадо - кого отпихнет, кого пинком подвинет.
– Надоело слушать твой гнилой базар, просто завали хлебало и двигай следом!

Оставшийся путь до палаты сорок восемь провели молча. Оказавшись внутри, Чиж велел Рябому закрыть дверь и преспокойно подошел к больничной койке.

– Может, это...
– осклабившись, словно додумался до чего-то умного произнес Рябой.
– Того... хы-гы, напоследок...

Чиж смотрел на него, словно не верил собственным глазам.

– Ты, чего, совсем тупой, да? Не понимаешь, что мы облажались?! Нам надо ее убрать и сделать дело чисто и быстро, не то нас самих зароют рядом с ней! Так что заткнись и звони главврачу. Пусть оформляет все как надо. Что бы комар носа не подточил, я сам все проверю.

Фыркнув что-то про кретинов, думающих одним местом, Чиж достал складной нож. Девушка на койке лежала недвижимо, будто и не дышала вовсе. Он откинул больничное одеяло, собираясь направить удар точно в сердце. Коротко размахнулся и обрушил руку с ножом на лежащую.

Первым делом взгляд наткнулся на ее глаза, без намека на сонливость, холодные и сосредоточенные, как у какого-нибудь снайпера профессионала. Глаза убийцы. Они настолько поразили его, что он даже не сразу понял, что его запястье сжали стальной хваткой тонкие, но цепкие девичьи пальцы. Потрясенно опустив взгляд, Чиж ошарашенно наблюдал, как нож разворачивают лезвием вверх. Невнятно что-то выкрикнув, он попытался остановить ее, словно опомнившись, но было поздно. Лезвие вошло под подбородок по рукоятку и все, что Чиж мог сказать напоследок, было лишь сдавленное бульканье. Не теряя времени, девушка вырвала нож из-под его челюсти и оттолкнула умирающее тело босой ногой.