Сокрытые лица

Поднялся свежий утренний ветерок, а граф Грансай, израсходовав за неделю на Мальте сверхчеловеческое количество сил, хоть и повторял себе, что следует хорошенько обдумать сложившуюся тяжелую ситуацию, никак не мог сосредоточиться или даже увлечься этой мыслью. Он рассеянно размотал несколько витков бечевки, приделанной к подобранному на песке змею, и пустил его по ветру. То давал ему волю, то тянул к себе, то вновь отпускал. Небо хранило полную безмятежность – ни единого облака, кроме ромбовидного, капризного клочка, удерживаемого бечевкой, то трепещущего, то неподвижно парящего.

– Пленный! – воскликнул Грансай, думая о другом, и снизошел отпустить своего тряпичного летуна еще на несколько локтей, будто тот давно молил об этом.

Когда второй помощник капитана сообщил графу Грансаю, что его срочно просит к себе князь Ормини, Грансай призвал канониссу и сказал, препоручая ей змея:

– Держите, пока я буду на берегу, да не спутайте бечевку!

– Ну и Грансай – обожаю его, ничего не могу с собой поделать! – воскликнул д’Ормини, ворвавшись с воздетыми к небу руками в комнату Сесиль Гудро. – Знаете, чем он занят? Ни за что не догадаетесь!

– Ну говорите же! – вскричала Сесиль, и напуганная, и позабавленная несдержанностью, какую князь позволял себе редко.

– Так вот, – сказал он, утопая в глубоком кожаном кресле из старой Англии. – Граф Грансай запускает воздушного змея! Вы только посмотрите, посмотрите! Это не моя фантазия. Я не в состоянии такое выдумать. – Он ткнул в окно. Но Сесиль Гудро уже смотрела на яхту в заливе и воскликнула:

– Это неслыханно! Однако не граф, а канонисса держит бечевку.

– Граф отдал ей бечевку, ибо я только что послал за ним. Ему попросту необходимо понимать всю опасность ситуации. А то ли еще будет. Эта возня со змеем тянет за собой длинный хвост. Потому что Грансай забрал эту игрушку, нимало не озаботившись спросить, чья она. И сейчас у нас на кухне юный араб, увидевший своего змея над моей яхтой, вопит что есть мочи, что у него украли змея, и мне просто интересно: этот юнец – из тех, кому платит полиция, и не использует ли он этот свой, как его там, чтобы сигнализировать gendarmerie на другом берегу залива…

Тут в комнату вошел граф Грансай.

– Вы и впрямь раздуваете из мухи слона, – перебил он, – я только что дал этому мальчишке сто франков, и он ушел, рот до ушей.

Воцарилась неловкая тишина, и Ормини сказал наконец:

– Не хотелось говорить вам вчера вечером. Власти категорически отказались визировать ваши дипломатические документы, и ваш выезд в Америку с нами невозможен. Нам нужно действовать быстро, ибо завтра в пять вечера «Франсуа Коппе» отплывает в Южную Америку. Я настаиваю, слышите, настаиваю на вашем отбытии вместе с нами. Оставаться здесь для вас равносильно самоубийству. Ни Сесиль, ни я вас тут одного в окружении врагов не бросим!

Сесиль Гудро тихо плакала, глубоко потрясенная смертью Рэндолфа.

– Не знаю, правильно ли уезжать! – все повторяла она хриплым от рыданий голосом. – Эта часть Африки – все еще Франция!

– Мы здесь больше не дома, раз не можем действовать далее, – ответил д’Ормини твердо.

– Оставаться здесь – будто умирать, – пробормотала Сесиль Гудро, – но отъезд убивает меня! – Она вскочила на ноги и выкрикнула невнятно: – Франция! Что ты сотворила со своим мечом! – С этими словами она упала на кровать, сотрясаемая судорожным плачем.

– Я требую, чтобы вы следовали моему плану дословно и до конца, – сказал д’Ормини, держа графа за плечи, и продолжил с необычайной силой: – На сей раз я не потерплю никаких обсуждений, ибо есть лишь один план действий. Тем, что для вас делаю, я рискую жизнью. От вас мне нужно всего шесть фотокарточек. Чем меньше ваших усилий, тем лучше. Вообще-то оставайтесь здесь с Сесиль до вечера и ждите меня. – Грансай едва попытался возражать, но князь Ормини одарил его прочувствованной человечнейшей улыбкой, коя, быть может, сияла у него на лице всю его жизнь, и сказал: – Побудьте, в кои-то веки, позапускайте змея.

Князь Ормини вернулся вечером и принес Грансаю новости. Вместе с Сесиль Гудро и канониссой, которой полагались последние инструкции перед отъездом, они спокойно прогуливались по корме яхты, то останавливаясь, то вновь вышагивая взад-вперед. Только что взошла полная луна.

– Так красиво – словно летом, – сказала Сесиль Гудро.

Все разговаривали вполголоса.

– Слышите, – сказал д’Ормини, – кто-то гребет.

Все умолкли и прислушались.

– Местные, – сказал Грансай, высмотрев рыбацкую лодку.

– Да, я их знаю, – промолвила канонисса, – это старый Батта и его четверо сыновей. Отправляются ловить морских угрей, выплыли сейчас, чтобы добраться до места, когда луна сядет. – Лодка проплыла мимо и окуталась сверхъестественным покоем… млечной тишиной… Доносился лишь слабый плеск воды под килем – словно звук лунной слюны. Пропитанный луной воздушный змей лежал на молу и походил на звездный луч, только что упавший с какого-нибудь знака Зодиака.

– Mon Dieu , – вздохнула Гудро, – какой покой, какая красота – непереносимые, не от этого мира! Сможем ли мы когда-нибудь уехать отсюда?

– Завтра в пять вечера, – сказал д’Ормини.

– Если не окажемся все в тюрьме, – добавил Грансай.

– Успех вашей мальтийской миссии вынудит их переждать, все обдумать, – отозвался д’Ормини.

– Какое чудо – Мальта! – сказал граф, невольно возвышая голос.

– Тс-с! – сказала канонисса. – Еще одна лодка пошла на рыбалку.

– Очень опасаюсь, что Бруссийон обернется стукачом, когда узнает, что Фосере погиб, – сказал Грансай на ухо д’Ормини. Тот, глубоко задумавшись, не ответил, и все надолго затихли. Кто-то из арабских рыбаков пел жалобную песню на испанском. Когда он умолкал, чтобы взять дыханье, было слышно, как с весел капает вода:

‘Se murio mi esperanza!

Yo fui al entierro

Y encontre mi amor

Que hiva en el duelo!

Ay, oy, ay!

Нет больше надежды моей!

Был я на похоронах

Любовь свою встретил я

Там скорбела она

Ай, ой, ай!

– Как ваша нога? – спросил Грансай канониссу.

– Еще болит, – ответила она, стараясь перенести вес на ногу, с которой случился приступ подагры. Она грубо топнула изо всех сил этой самой ногой по палубе, зажмурилась, усмиряя боль, и выкрикнула: – Я дойду до Америки пешком и даже на одной ноге, если надобно. Здесь даже корюшка, что мы едим, воняет немцами!

– Так вы, значит, рады завтрашнему отъезду? – спросил д’Ормини, которого позабавила эта вспышка нетерпения.

– Завтрашнему? – переспросила канонисса. – Да я вчера хочу уехать! – отрезала она с комической яростью.

Д’Ормини, поглощенный задумчивостью, взял под руки Гудро и Грансая и повел их в салон, а канонисса, с трудом ковыляя, старательно догоняла их, не желая упустить какую-нибудь деталь обсуждения.

– Смотрите, – сказал д’Ормини, – завтра на яхте не должно быть никакой команды, за вычетом нас троих и трех моряков, которые повезут нас обратно на берег. В четверть четвертого за Грансаем и канониссой придет специальный катер, он отвезет их на «Франсуа Коппе», отбывающий в пять в Буэнос-Айрес. Капитан корабля обо всем предупрежден – дорого стоил, но ему можно доверять! Отсюда будете выезжать облаченным в мою лейтенантскую форму летчика. Оказавшись на борту «Франсуа Коппе», запритесь с канониссой в моем трехкаютном «люксе». Ни в коем случае не покидайте его. Дожидайтесь нас – и ничего больше. Мы с Сесиль прибудем в последний момент.