Соль под кожей. Том первый

Последнюю неделю я ночую или на вокзале, или на скамейке около подъездов, где всю ночь горит фонарь, наивно веря, что крохотный островок света меня защитит.

Я забыла, когда ела горячую еду.

Я упала на такое дно, что, когда оглянулась на масштаб катастрофы — не придумала ничего лучше, чем прийти сюда.

Если судьба приготовила для меня еще одну порцию «хуже», то мне уже плевать.

Конкретно в эту минуту мне нужно просто тепло автомобильного салона. И рука помощи этого ненормального, раз уж он обещал меня накормить.

— Рад, что в тебе победило благоразумие, — совершенно спокойно, без намека на издевку, говорит мужчина, когда я, избавившись от остатков одежды, быстро забираюсь на заднее сиденье.

Он тут же вручает мне большой теплый плед, от которого вкусно пахнет лесом и самую капельку — натуральной шерстью. Я неуклюже заворачиваюсь в него как гусеница, до самого кончика носа, и следующих несколько минут, пока машина выезжает с пляжа, наслаждаюсь медленно возвращающимся в мои кости теплом.

Это безрассудно, но мне вообще все равно, куда мы в эту минуту едем.

Но первую остановку его водитель делает около неприметного маленького ресторана, который хорошо мне знаком — Сергей пару раз приводил меня сюда, пока однажды мы не натолкнулись на кого-то из его знакомых, и место, где мы могли тайком встречаться, не превратилось в табу. В последние месяцы до того, как все рухнуло, мы виделись только у меня дома, но тогда мне казалось это нормальным и правильным. Даже невзирая на недовольство матери. Она была единственной из нас троих, кому Сергей не понравился с самого начала.

— Приятного аппетита, — говорит мужчина, протягивая мне картонную коробку, которую его водитель только что забрал из ресторана.

Внутри порезанный стейк, овощи с гриля, несколько ломтиков еще теплого хлеба. Я чувствую крутящую боль в совершенно пустом желудке, когда аромат свежей еды просачивается в ноздри. Фраза «убить за еду» — это как раз про меня в эту секунду, потому что отдать ее обратно я уже не смогу чисто физически.

Орудуя пластиковыми приборами, быстро отправляю в рот ломтики овощей и мясо, аккуратно отламываю хрустящую корочку с хлеба. Но первые несколько порций прожевываю почти мгновенно, просто чтобы наполнить желудок.

— Хорошее воспитание, — слегка, одними губами улыбается мужчина, наблюдая за тем, как я разделываюсь с мясом. — И образование, я полагаю?

Прожевываю и называю университет, где последние два года изучала маркетинг и экономику. Которые всегда давались мне с трудом, но отец настаивал, потому что хотел приобщить меня к управлению семейным бизнесом. А Сергей любил пошутить, что, если мне не понравится рулить наследством, он готов взвалить на себя эту тяжелую ношу на правах законного мужа.

Я смотрю на свою руку с зажатой салфеткой и снова вспоминаю, с каким отвращением он сбросил ее со своего рукава. И аппетит куда-то улетучивается, хотя желудок продолжает протестующе рычать и требовать еды.

— Сколько языков ты знаешь? — продолжает допрос незнакомец. Мою предыдущую реплику не удосужился прокомментировать даже икотой. — Два? Три?

— Английский, французский, польский, итальянский. — Перевожу дух и буквально заставляю себя протолкнуть в горло следующий ломтик мяса. Оно приготовлено великолепно, по всем канонам, несмотря на то, что заведение явно не пользуется спросом и относится к «двухдолларовому ценнику». Но воспоминание о Сергее буквально все превращает в пыль. — Могу говорить на арабском, румынском, португальском.

Обычно, когда я озвучиваю свой солидный языковый запас, у людей случается очень бурная реакция, но мой собеседник лишь сдержано кивает и, немного помолчав, говорит:

— Значит, мы будем полезны друг другу.

— Может, хотя бы скажешь свое имя? — наконец, интересуюсь я.

— Дмитрий.

— Дмитрий… и все?

— Пока — да, — загадочно ухмыляется он.

— Обычно, у людей есть еще и фамилия, и отчество.

— Кстати, Валерия, самое время придумать твою.

Что такое он мелет? Видел же мои документы.

— Полагаю, когда спустя какое-то время твои вещи выловит какой-то старый рыбак, у всех сложится вполне оправданное мнение, что Валерия Александровна Гарина не вынесла мук совести и тяжкого бремени. — Дмитрий замолкает и долго держит паузу, предлагая мне пошевелить мозгами и додумать очевидный вывод.

Я понимаю, куда он клонит, но все равно тяну время с ответом.

От моей смелости не осталось и следа. И идея «умереть» и родиться заново — а именно на это он намекает — кажется откровенно пугающей. Пока я Валерия Гарина — я существую хоть в какой-то плоскости: у меня есть официальное свидетельство о рождении, куча обязательных документов, которые подтверждают мое физическое существование. Перестав быть Валерией Гариной — кем я стану?

Вопрос против воли сам срывается с губ. Но так даже лучше — будет интересно понаблюдать за реакцией моего «доброго волшебника».

— Кем захочешь, — он говорит это будничным тоном, как будто подобные метаморфозы — привычное дело. Кто знает — может, в его мире именно так? — Или ты предпочитаешь продолжить существование с полным комплектом того пиздеца, который жрешь большой ложкой? Думаю, твой отец не желал бы своей дочери такой судьбы.

— Ты ни черта не знаешь о моем отце, — сразу выставлю иголки, хотя его тон и поведение не дают повода думать, что дальше последует длинная лекция о том, каким нехорошим человеком был мой папа и как он хотел бы отыграть все назад, и не становиться на скользкую дорожку грязных денег.

В последнее время все только и делают, что корчат из себя «мимопроходивших» святых.

«Святых» с тяжелыми поражениями памяти, забывших, как обивали пороги нашего дома и клянчили деньги на подержание бизнеса, на старт нового проекта и на прочие радости жизни. Тогда происхождение этих денег их не сильно беспокоило.

— Я с ним пересекался, но мне показалось, что он был достаточно уверенным в себе человеком. Борцом.

— И к тебе тоже приходили с обысками? Ты тоже подписывал разные откровенные показания о том, что лично, собственными глазами видел, как Александр Гарин забирал деньги у бедных и тратил их на золотые унитазы?

— Нет.

— Значит, ты ни черта не знал о моем отце.

В ответ на мою злость, Дмитрий в очередной раз просто безразлично пожимает плечами. За все время нашего короткого знакомства, я всего раз видела в нем проявление обычных, живых эмоций — когда он отчитывал кого-то по телефону, хотя и тогда это выглядело скорее как вынужденная необходимость.

— Однажды, Валерия, твой отец дал мне совет, благодаря которому я стал тем, кем стал.

Кусок мяса буквально застревает у меня в горле, и когда я закашливаюсь, Дмитрий любезно протягивает мне сперва стаканчик с кофе, потом — салфетку, и снова надолго теряется в телефонном разговоре.