Солдат и пес 2

Я вспомнил, разумеется, рассказ Богомилова о двух странных незнакомцах в «Рыгантине», да и он, судя по замеченной мной мелкой моторике, подумал о том же. А я развил мысль: если сообщники в городе есть, то надо прошерстить информацию по недавно прибывшим. Это же должно отражаться в книгах учета в паспортных столах. Проанализировать информацию: кто прибыл на постоянное место жительства в последние месяцы. Отсортировать тех, кто может подходить по возрасту, по внешности, и тем самым сузить круг проверяемых…

И командир, и начальник спецсвязи выслушали мои соображения с терпеливым пониманием на лицах. Романов сказал, что мысль, бесспорно, здравая, и они с Петром Петровичем, бесспорно, ее уже обсудили. И решили этим заняться. Но делать это надо аккуратно, не привлекая внимания, и сугубо секретно. А это значит, что вся такая работа ляжет на одного только Петра Петровича. А это объем какой! Ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Нет, конечно, — сказал полковник, — делать это будем. Какие-никакие шансы есть. А нам нельзя ни единого шанса упустить. Но это все-таки не главное.

— А что главное? — сорвалось у лейтенанта.

— Главное? Ну, начнем вот с этого…

И Романов взял серую папку из кожзаменителя, лежавшую от него по левую руку на столе.

Из папки явились два совсем небольших листа бумаги и шариковая ручка.

— Документы у вас, надеюсь, с собой? — спросил он. — Билет и удостоверение?

Вопрос был на проверку, вроде как у школьного учителя про таблицу умножения. Военнослужащий за пределами части обязан иметь основной документ при себе: у солдат и сержантов — военный билет, у офицеров и прапорщиков — удостоверение личности. Разумеется, у нас все исправно было при себе.

Романов взял наши документы и начал заносить их данные в эти бумажки. Мы с Богомиловым быстро переглянулись, сообразив, что это наши расписки о сотрудничестве с КГБ — как говорится, документарный след, теперь теоретически на веки вечные. Что написано пером, не вырубишь топором.

Петр Петрович, видимо, посовестившись в третий раз «стрелять» курево, вынул из стола потрепанную пачку дешевых сигарет «Астра». Закурил, окутавшись едким дымом.

Полковник, закончив заполнять бумаги, сунул их нам:

— Ознакомьтесь. Распишитесь. Дату поставьте.

Я взял бумагу, вчитался:

«Я, такой-то, военнослужащий в/ч 52506, военный билет такой-то, выдан тем-то и тогда-то… добровольно соглашаюсь…»

И так далее.

Я расписался, не раздумывая, спокойно и деловито, понимая, что полковник сейчас пристально наблюдает за всеми моими реакциями: двигательными и вазомоторными. Пусть они будут самыми позитивными!

Я улыбнулся, отдав бумагу и забрав военный билет.

— Вот так, — командир сунул наши подписки обратно в папку. — Теперь мы, так сказать, одной крови. Теперь я для вас не просто командир части — это само собой, как было, так и есть. Теперь мы больше, чем просто офицеры и солдаты. Надеюсь, это ясно.

И дальше он сказал, что о наших особых взаимоотношениях не должна знать ни одна живая душа, что в части мы ведем себя ровно так, как всегда. Что регулярные встречи проводим здесь, в отделении спецсвязи. Что Петру Петровичу можно доверять железно, на все сто или даже сто пятьдесят. Что он всю жизнь сотрудник под прикрытием… Вернее, тут встречаются Романов и Богомилов — мне, как рядовому-срочнику отлучаться за пределы части не то, что не положено, но частые выходы в город, конечно, невозможны. Они привлекут внимание. Поэтому, если у меня вдруг возникнет информация, требующая срочной передачи, я должен обратиться к Богомилову.

— Поводы изобретешь сам, — заявил полковник, глянув на часы. — Проявишь солдатскую смекалку. А теперь все! Забирайте посылки и езжайте. И без того мы здесь подзадержались. Свободны!

В посылочном отделении мы все ящики получили быстро, минуты не прошло. Объем и вес барахла оказались порядочны.

— Сбегайте за Матвеевым, коллега, — малость сострил лейтенант. — Мы теперь официально можем так друг друга называть, согласны, коллега?..

— Вы — да, а я все-таки предпочту соблюдать субординацию, — пошутил и я.

Матвеева я застал мирно спящим на водительском сиденье.

— Ух ты, — пробормотал он, зевая и почесываясь, когда я растолкал его, — задремал, что ли?! Ничего себе… А много времени-то прошло?

— Да нет, не очень, — приврал я. — Разве что с какими-то там накладными разбирались муторно.

— Разобрались?

— Конечно. Лейтенант меня послал, идем, поможешь.

В часть мы добрались без всяких происшествий, оборудование — это были, как я понимаю, всякие штативы и тщательно запакованные стеклянные сосуды — сдали в лаборатория. Прапорщика Климовских куда-то черти унесли, может, и прибухнуть, а обе лаборантки, и Нина, и Ангелина, были на месте, они и приняли все по описи у Богомилова. Ангелина была совершенно спокойна, и бровью не повела, лицо ее было непроницаемо, отчего показалось мне овеянным какой-то особой, необычной красотой. Впрочем, какое-то почти неуловимое напряжение ощущалось. Нина с подчеркнутой деликатностью старалась не обращать на меня внимания. Ну, если уж слухи поплыли по части, то не остановишь… Да мне и наплевать!

Назавтра на утреннем разводе командир выглядел каким-то загадочно-торжественным, и я понял, что нас ожидают некие сюрпризы. Но еще не «дембельский» приказ — о том все уже знали заранее и ждали его публикации в газете «Красная Звезда».

— Товарищи офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты! — провозгласил полковник. — Должен ознакомить вас с рядом приказов вышестоящего руководства…

И достал из внутреннего кармана шинели машинописный листок — видимо, заранее заготовленную копию. Набрал в грудь воздуха — и голос его мощно раскатился над плацем:

— Приказом Начальника Генерального штаба Советской армии-заместителя Министра обороны СССР маршала Советского Союза Огаркова младшему лейтенанту Горбенко… присвоено воинское звание… лейтенант! Приказом Начальника Оперативного управления Генерального штаба… генерала армии Варенникова… прапорщику Климовских… присвоено воинское звание старший прапорщик. Лейтенант Горбенко!

— Я!

— Выйти из строя!

— Есть!

То же самое повторилось и с Климовских, по лицу которого заметно было, что вчера он где-то тайно «усугубил». Но держался твердо, прямо, и шаг печатал даже с какой-то зверской лихостью. И завершилась процедура дружным двухголосым кличем:

— Служу Советскому Союзу!

После развода вновь произведенных, естественно, окружили почти все офицеры и прапорщики, посыпались поздравления и требования «проставиться», на что произведенные отвечали радостно и более-менее матерно.

Ну, а дальше жизнь и служба побежали по привычной колее, все свои служебные требования я исправно выполнял, при этом успевая оперативно соображать на тему, открывшуюся в беседе в комнатке спецсвязи.

Как я вообще к этому отнесся?.. Нормально отнесся. Не скажу, что я специально думал, мечтал о том, чтобы пойти по этой линии, делать карьеру в сфере спецслужб. И всякой дурной романтики во мне не было. Ну, все-таки жизненный опыт… Я понимал, что это сложная, главное, психологически тяжелая работа. Что здесь наверняка придется иметь дело с малоприятным контингентом. Идти на какие-то компромиссы с самим собой. Где-то жестко вставать на горло собственной песне. Но я сознавал, что это совершенно необходимые вещи. В любой эпохе, любом государстве. И если судьба повернула на эту дорогу… Ну что ж, так тому и быть.