Солдат идет за плугом

— Можем, ваше здравие, — ответил тот, вскакивая, — у нас имеется тюрьма для несовершеннолетних. Надо только выполнить формальности…

— Ладно… — полицейский подошел к Капаклы, чтобы обыскать его. — Где там у тебя карманы? — спросил он подозрительно. — Ну-ка, выверни их наизнанку. Шевелись быстрее, парень!

Ученик стал вынимать из карманов рабочий инструмент. Полицейский вытаращил глаза.

— Глянь-ка ты, лысый! — крикнул он весело тому, что писал за столиком. — Посмотри сюда! Долото, сверло. Нам попался в руки взломщик.

— Так точно, ваше здравие, взломщик, — пискнул лысый. — Что же с ним делать? — заключил он совершенно растерянный. — Взломщик…

— Ничего не надо делать — выбросим его вон, и все тут, — добавил полицейский добродушно, — зачем нам взломщик? — И, ловко подняв ногу, сбил с головы Капаклы бескозырку, которая упала на пол.

Лысый залился тонким, почти женским смехом, и на этом кончился арест Капаклы.

Уже направляясь к выходу, в одном из коридоров квестуры он увидел своего знакомца. Сапожника вели, держа за руки, два вооруженных стражника. Он был весь мокрый, словно его окатили из ведра, осунувшийся и еле шел, ссутулившись. Но увидев ученика, он остановился, задержав и своих конвоиров, выпрямился, приветливо улыбнулся и зашагал дальше.

Капаклы прирос к месту, провожая его завороженным взглядом. Плюгавый человечек, сопровождавший его с бумагами, вдруг воровато изогнулся и, взвизгнув по-собачьи, схватил паренька за обмотку, желая, видимо, напугать его, и тут же залился своим дребезжащим смехом. Но парень не испугался, он мог бы даже ударить его ногой по лысине. Но не сделал этого, сдержался.

Он направился в школу, думая о том, что ему непременно надо найти Фретича, который, он знал, связан с "товарищами".

Он найдет его и скажет напрямик, что он тоже хочет стать юным коммунистом. Дойдя до угла, он сразу увидел двух своих дружков по работе, поджидавших его.

Когда ученики вернулись в школу после демонстрации, никто не спросил их, где они были. Никто ничего не оказал по поводу их кровоподтеков, разбитых лиц. Молчание! О Горовице, Капаклы и о двух — трех учасниках младших классов шли слухи, что они арестованы. Но комитет дал указание пока молчать — может быть, они еще появятся.

В этот день на доске объявлений появился приказ за подписью Фабиана, который напоминал ученикам установленное расписание работ, учебы и отдыха. До их сведения доводилось также, что повар отстранен от работы за "систематическую кражу продуктов".

Директор отныне поручал контроль на кухне самим учащимся. И наконец, как бы между прочим, сообщалось, что производство "сифонных головок" приостанавливается из-за нехватки материалов.

При появлении Капаклы и его дружков в школе ученики, увидевшие его, забыли про всякую конспирацию.

— Бондок! Бондок! — обрадовались ребята, окружая его.

Лицо у парня было в кровоподтеках.

Ощупывая языком то место, где прежде был зуб, Капаклы ответил:

— Где был, там нету. Думал, увижу там Володю.

Он помолчал несколько секунд.

— Но не видел ни его, ни других ребят. Индюки поймали меня и засадили в кутузку. Били. Мне зуб вот выбили и кушак отняли…

Только сейчас ученики заметили, что Бондок рукой поддерживает штаны.

— А при чем тут кушак?

— Потому что кушак-то всему и виной! — откликнулся Капаклы сердито. — Из-за него меня и схватили. Я, дескать, подпольщик. Кушак у меня красный, как кровь. Поняли теперь? Подпольный цвет, значит… А у нас все гагаузы такие кушаки носят!

— Ну, а они? — спросил кто-то, показав на товарищей Бондока. — У них ведь не было кушаков?

— Они? — улыбнулся Капаклы. — Они мои ребята, из штрафных, и сами пошли со мной вместе. А как же иначе?

Глава XII

Появившись в школе после месяца отсутствия, Хородничану в парадном костюме взволнованно шагал по залу. Он отдавал распоряжения служащим, которые натягивали на стене в конце зала большое полотно и устанавливали стулья.

— Привет, привет! — бормотал преподаватель истории с видом захлопотавшегося человека, пожимая руки ученикам. — Как вы думаете, хорошо так будет? — советовался он, показывая на полотно. — Хорош экран? Отныне мы начинаем новую жизнь: прогресс, культура! Я выжал наконец из этих бюрократов то, что нам надо. У нас теперь еженедельно будет кино. К нам будут приходить докладчики — самые выдающиеся лица в городе. Книги, газеты, радио. А как же иначе? Эти господа вообразили, что рабочие не нуждаются в духовной пище!

Хородничану засунул руки в карманы и, молодецки повернувшись на каблуках, понизил голос до шепота:

— Сегодня придет их инспектор, чтобы убедиться, нужны ли ученикам фильмы. Мы убедим его! Хо-хо! Да, кстати, поскольку уже зашла об этом речь, позаботьтесь-ка, кто там у вас посерьезнее… Одним словом, комитет ваш. Потому что я… я поддерживаю организацию!.. Что бы мне ни говорил директор, но я за организацию!.. Да, так о чем бишь это?.. Ага, вспомнил: позаботьтесь, чтобы вечером, когда придет инспектор, все ученики были налицо. Может быть, главный захочет произнести небольшую речь. Пусть его говорит! Мы ему даже похлопаем. Дал бы только побольше кинофильмов. Значит, договорились: абсолютный порядок, да? Чтобы чиновнику понравилось поведение публики. Конечно, картина и сама по себе интересна: "Черные рубашки". Инспектор уйдет, как говорит пословица, с поношеньем, а мы останемся с именьем…

В это время в зал вошел дядя Штефан. Найдя Урсэкие, он подошел к нему, снял с головы картуз и вынул из него толстый конверт.

— На, читай, — сказал он и вышел.

— От Пенишоры! — удивленно воскликнул Васыле, развернув письмо и пробегая его глазами. — Где он теперь, этот чудак?

— Читай, читай, послушаем!

Ребята столпились вокруг Урсэкие.

— "Дядя Штефан! — прочитал тот. — Кланяется и желает вам здоровья солдат-доброволец Пенишора Григоре из двадцать пятого пехотного Полка, или, как его называют здесь, "капустного" (нас кормят только борщом с капустой)…"

— Так ему и надо! — сердито заметил кто-то из учеников.

— "…Дядя Штефан! — читал дальше Урсэкие. — После того как я ушел тогда из школы, решил я податься домой. Шел я пешком два дня. Пришел и вижу — село пустое. Кто по мобилизации в армию забран, кто батрачит у помещиков по имениям, а больше померли от дизентерии, потому что она опять тут людей косит по причине затхлой кукурузной муки. А получили эту муку от помещика вперед за урожай, что еще на корню.

Нотариус, который в нашем селе назначен опекуном сирот войны, и на порог меня не пустил. "Мне, — говорит, — хватит хлопот с твоим братом. Он, — говорит, — большевик. А теперь, — говорит, — удрал в лес". Дал мне нотариус такую бумажку, чтобы я сейчас же шел в армию добровольцем, потому что я сын погибшего и мне там будет хорошо. Пошел я, что мне было еще делать! И вот вчера принесли мы присягу. В первые дни солдатская жизнь проходила так: как полагается, погнали нас в баню, выдали форму. Санитар-капрал обмакнул тряпку в черепок с керосином и сперва помазал мне подмышки, а потом, словно нечаянно, мазнул и по губам. Говорят, это называется "дезинфицировать" солдата. И еще — говорят, что солдату прежде всего нужно очистить рот, чтобы он не болтал, как гражданские. Обтер я с губ керосин и промолчал. Медные пуговицы для шинели я себе купил, потому что ни одной их не было, словно нарочно срезали (а купил я их у самого господина капрала, который нас дезинфицировал). Все это еще бы ничего, но, когда другие солдаты узнали, что я доброволец, они стали тыкать в меня пальцами и прозвали тут же "непотул казанулуй" [20] .

20

"Непотул казанулуй" — "внук котла", презрительная кличка добровольцев в старой румынской армии (молд.).

У командиров теперь нет времени учить нас, добровольцев, отдельно от остальных солдат. Нас гоняют и обучают наскоро, чтобы поскорей подготовить к войне, так что страдаем вместе. Но солдаты все равно меня зовут "непотул казанулуй". Все чуждаются меня, потому что я добровольно пошел служить. Дядя Штефан, так мне это обидно, так обидно!.."

— Сам виноват, дурак! — не удержался кто-то из ребят.

Урсэкие на минуту оторвался от письма, оглядел сосредоточенные лица товарищей и продолжал чтение: