Солдатская доблесть
Шрифт:
Благополучно миновали передовую и метрах в двухстах от дома, где находится наблюдательный пункт немцев, залегли. Передний край противника будто вымер, только ветер посвистывает, да шуршит поземка, наметая сугробы. Лежали долго, терпеливо, наконец, Иван прошептал:
— Поползли. Я впереди, вы шага на три-четыре сзади. Как только остановлюсь, замрите.
Спустя минут тридцать разведчики очутились метрах в пятидесяти от подъезда дома и притаились за грудой битого кирпича. Они напряженно следили за подъездом: именно здесь должен появиться часовой. Так и есть. Вот немец вышел на крыльцо, огляделся по сторонам, сделал десять шагов вправо, держась поближе к стене, остановился, потом еще несколько шагов и опять остановился.
Как
Смельчаки ползут дальше. Вот и угол дома. А ветер все воет и воет, бросая в лица сухой колючий снег. Спасибо тебе, ветер, спасибо русская метелица.
Прижавшись в стенке, Иван отчетливо видит часового. Положив ладонь на автомат, он медленно идет к подъезду, изредка останавливаясь, дует на окоченевшие пальцы и опять продолжает путь. Подходит все ближе и ближе. Бугров слышит его вздохи. «Хорошо, что ты не стоишь, а идешь, — думал Иван. — На ходу тебя легче взять». И как только часовой поравнялся с ним, намереваясь шагнуть в подъезд, стремительно сбил его с ног, затолкал в рот кляп.
На следующую ночь пошли за «языком» всем взводом. Совсем было подобрались к переднему краю врага, как вдруг Попов разразился густым громким кашлем. Тотчас затрещал вражеский пулемет, ухнула мина: ранило двух разведчиков. Вернулись на исходный рубеж, отправили в санбат раненых — и вновь в разведку. Проползли по нейтральной полосе, заваленному хламом двору, и скрылись в подъезде полуразрушенного дома. А минуты через две послышался скрип дверей подвального помещения, и на лестнице, ведущей в подвал, запрыгал зеленоватый луч карманного фонарика.
Скрываться не было смысла: видимо, гитлеровцы услышали шаги разведчиков. Попов спокойно произнес по-немецки:
— Это я, Пауль Гросс. Не у вас ли наш обер-лейтенант?
Ему что-то ответили. Немцы, судя по шагам их было двое, стали подниматься по лестнице. Они не успели еще подняться на площадку, как были сбиты с ног и связаны.
Командование дивизии не раз отмечало боевые дела старшего сержанта Ивана Бугрова. Мария Ивановна Бугрова, жена прославленного разведчика, вспоминает:
— В первых числах января 1943 года я получила письмо — благодарность от командира дивизии, где служил Иван. Взяла его с собой на фабрику, показала подруге. Она прочла и закричала на весь цех:
— Эй, бабы, слушайте, как наши мужья воюют, как немцев бьют.
Мария Ивановна никогда не забудет, как стихийно возник митинг, как в этот день женщины выполнили дневную норму на 200 процентов, а вечером всем цехом писали письмо на фронт.
…Отгремели победные залпы. Кавалер ордена Славы, разведчик Бугров вернулся в родной Челябинск.
С АВТОМАТОМ НА ГРУДИ
Среди личных документов гвардии старшего сержанта запаса Самбу Хайдовича Булутова есть один, которым он особенно дорожит и хранит его. Это — благодарность Военного совета фронта. В ней говорится:
«Вы прошли большой и тяжелый путь по дорогам войны. Немало суровых испытаний выпало на Вашу долю. Но трудности и лишения, которые пришлось пережить в сражениях и походах, не прошли даром. Красная Армия не только отстояла честь и независимость нашей Родины, но вернула свободу порабощенным народам Европы. На нашу долю выпала великая честь — добить врага в центре его звериного логова и водрузить над Берлином знамя Победы.
В это великое дело внесли свой вклад и Вы, дорогой
товарищ. Теперь Вам предстоит сменить оружие войны на орудие труда. Желаю Вам успеха на новой работе. Будьте и впредь в первых рядах нашего героического народа. Отдавайте мирному труду все свои силы и знания, как отдавали их делу победы.Счастливого Вам пути, дорогой товарищ!»
Самбу Хайдович с волнением перечитывает эти строки. Они воскрешают в памяти далекие фронтовые дни, друзей-однополчан, нелегкий путь.
…Июнь 1942 года. Упорные бои под Изюмом и Старобельском, сотни подбитых танков врага, тысячи трупов. Но гитлеровцы рвутся вперед, они бросают в бой новые полки и дивизии.
Стрелковому батальону, в котором сержант Булутов командовал отделением автоматчиков, приказано прикрыть отход дивизии и на одни сутки задержать противника.
Было это под Миллерово. Оседлав безымянную высоту, три дня атаку за атакой отбивал батальон. Здесь, в жарких схватках с гитлеровцами, сержант Булутов был тяжело ранен, несколько месяцев лежал в госпитале. И только в 1943 году попал в маршевую роту.
Прибывшее пополнение принимал высокий, сухощавый капитан со шрамом на щеке. Он внимательно присматривался к каждому солдату и сержанту, перелистывал их красноармейские книжки. Когда перед ним оказывался подтянутый боец да еще с нашивками на груди, говорившими о боевых ранениях, капитан довольно улыбался и его большие серые глаза излучали доброту и ласку.
Взглянув на сержанта Булутова, капитан улыбнулся и спросил:
— В каком полку воевал?
— В 798-м стрелковом, — бойко ответил Булутов.
— Где прихватило? — кивок на грудь.
— Под Миллерово.
— Был и я там. Вот видишь, — он коснулся указательным пальцем шрама, — и два зуба как не бывало. Но я им это дорого обошлось: моя рота целый десяток танков сожгла и сотни две немцев укокошила.
— Наша рота тоже не лыком была шита, — ответил Булутов.
Капитан улыбнулся и спросил:
— Специальность?
— Стрелок-автоматчик.
— Пойдешь в роту автоматчиков, помощником командира третьего взвода.
— Мне бы отделением покомандовать, — заикнулся было сержант.
Но капитан прервал его.
— Приказ выполнять!
Вновь потянулись фронтовые дороги. В ожесточенных боях пролетали дни и ночи, недели и месяцы. Дождливая осень сменилась морозной зимой, затем наступила весна, потом с соленым солдатским потом пришло лето.
584-й стрелковый полк, в котором бился с врагами сержант Булутов, шел по белорусской земле. Леса да перелески, холмы и топкие болота.
Копнет лопаткой солдат, а в лунке уже вода набралась. За пулемет ни лечь, ни сесть, держи грудь на весу, и локти без упора, упрись ими — в воде окажешься. Не прижмешься к земле — на пулю нарвешься. Вот и приходилось врываться в мокрую землю. Брюки и гимнастерка были пропитаны студеной болотной водой, чавкало в сапогах. Но солдаты быстро приспособились: выроют окопы, сделают ходы сообщения и устроят в них стоки для грунтовой воды. А бывало и так: нарубят деревьев и обложат их мокрой землей. Но больше за пнями и колодинами укрывались.
…Шли бои на подступах к государственной границе с Польшей. На окраине небольшой деревеньки вот уже вторую неделю не утихали смертельные схватки. Отступать врагу некуда: за спиной катит свои вспененные воды Нарев. Мосты и переправы через реку давно разрушены. Много раз за танками и огневым валом артиллерии поднимались в атаку наши пехотинцы, и каждый раз, встреченные яростным огнем противника, откатывались назад.
Роты и батальоны несли большие потери. Наступать в лоб не имело смысла. Ударить с фланга? Но справа и слева на многие километры тянулись непроходимые болота. Местные жители говорили, что летом тут не пройдешь, зимой по санному пути — рукой подать: не больше четырех километров, а в обход — пятьдесят.