Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945
Шрифт:
Как после капитуляции нас лишили всех прав
В Клинтоне мы услышали о смерти Рузвельта, разгроме и капитуляции Германии и о многих других ужасных событиях последних месяцев войны. Из документов вермахта мы узнали, что члены семей генералов, капитулировавших вопреки приказу Гитлера, стали жертвами репрессий по принципу коллективной ответственности. Мы узнали о конце Гитлера и на себе испытали последствия краха нашей страны, когда нас лишили всех прав.
Безоговорочная капитуляция, которой требовал президент Рузвельт, отняла у Германии права юридического лица. Из этого последовала ситуация, которая, казалось, подтверждала предупреждения Гитлера о том, что наш народ станет жертвой безжалостной разрушительной воли. Никакие международные соглашения не действовали, а победители считали поверженную Германию утратившей свою государственность, а вместе с нею и все права. Нас лишили всех способов выражать протесты против недостойного и незаконного обращения с нашими военнопленными.
В течение года с лишним мы были лишены права переписки. Сам я полагал, что из-за парижских событий моя семья была уничтожена. Сразу после капитуляции, на протяжении полугода, мы страдали от голода, подорвавшего наши физические силы, и никто не мог защитить нас от этого попрания самых элементарных человеческих прав. Состояние умов немецких военнопленных в тот период было пугающим. Ссоры, взаимные обвинения, личные оскорбления стали частым явлением и делали наше существование еще более невыносимым. К ним добавились политические разногласия между фанатичными
Позитивным моментом была та духовная поддержка, которую нам давало чтение, бывшее для нас гораздо большим, чем просто развлечением. В Англии в наше распоряжение была предоставлена библиотека бывшего посольства Германии; в Америке тоже. Нам разрешалось брать на время и даже покупать многочисленные книги разных жанров. Желание жить и развиваться проявлялось у нашей молодежи во всех сферах жизни. Одни обучались рабочим профессиям и даже получали соответствующие сертификаты о квалификации, кто-то просто повышал свой культурный уровень, а кто-то приобретал высшее образование в самых разных областях, усердно посещая лекции и семинары. Вакуум в интеллектуальной жизни также старались заполнять театральными постановками и концертами. Мы были очень благодарны ИМКА [86] , которая в духе подлинного христианского милосердия жертвовала крупные суммы на нужды военнопленных. Религиозная жизнь многим помогала разобраться в вопросах совести, но уход в религию порой приводил к некоторой напряженности или становился бегством от действительности, не всегда имевшим продолжительное действие.
86
От англ. YMCA (Young Men’s Christian Association) – Ассоциация молодых христиан. (Примеч. пер.)
Тревожное чувство, не покидавшее нас после крушения Германии, еще больше усилилось, когда нас привезли во Францию. Стремление американского народа, не страдавшего от ужасов войны, к справедливости и глубокая приверженность этой страны принципам Красного Креста и Гаагской конвенции о правилах ведения войны настойчиво требовали досрочного освобождения военнопленных. После прибытия в Гавр нас отправили в лагерь Больбек, находившийся под американским контролем. Внутрилагерный порядок поддерживали немцы, которые, это было заметно, служили надзирателями в концлагерях. Невозможно представить себе условия жизни в этом лагере и царившую в нем атмосферу. Очень скоро стало известно, что пленные, прибывшие туда, будут использоваться во Франции в качестве рабочей силы. Так США, юридически освободив своих военнопленных, фактически передали их другой стране в качестве рабов. Мы были глубоко убеждены в том, что американский народ с его любовью к справедливости никогда не дал бы согласия на подобные меры, принятые американскими службами в чисто формальном духе и уничтожившие справедливую мечту наших солдат вернуться наконец домой. Мы еще не знали, что речь идет о проводимых в рамках репараций работах по восстановлению разрушенных французских городов. Использование немецких пленных должно было компенсировать отсутствие трудового энтузиазма у французского населения. Вполне понятная нервозность еще более усилилась, когда стало известно, что в одном из отделений лагеря – американцы называли его в шутку «клеткой» – находится некоторое количество военнопленных – изголодавшихся, оборванных, обессилевших; американцы забрали их у французов, поскольку они были не в состоянии работать из-за истощения. Так что перед глазами у вновь прибывших были самые мрачные картины ожидающей их судьбы.
Немецкий народ, заранее получавший предупреждения своего правительства о том, что его ожидает в случае поражения, видел, после безоговорочной капитуляции он полностью оказался во власти произвола победителей. Поэтому, постоянно помня о том, что его ждет, он даже в ситуации неотвратимо надвигающегося краха продолжал вести борьбу, вплоть до ее печального финала, вместо того чтобы благоразумно прекратить ее, когда пришло время.
В США – стране, чья жизнь не была нарушена войной, не испытавшей никаких потерь и разрушений на собственной территории, не знавшей, что такое разрушенные города, – отношение к немецким военнопленным как на заводах, так и в других местах, где они работали, было если не дружелюбным, то по крайней мере нейтральным. Во Франции же, дважды за непродолжительный отрезок времени становившейся полем сражений, отношения были совсем другими. К тому же страна столкнулась с серьезным внутренним кризисом: экономика ее была дезорганизована, население разобщено, активно вели подрывную деятельность коммунисты; вследствие этого наши пленные становились первыми жертвами хаоса. Франция, фактически лишившаяся армии, быстро сформировала новую, в которой отсутствовали многие вспомогательные службы, в том числе те, что должны заниматься военнопленными. Красный Крест, несмотря на свой международный характер, в большей или меньшей степени сохранял зависимость от страны происхождения, Швейцарии, и не имел веса и влияния, необходимых для того, чтобы прекратить страдания военнопленных, становившиеся порой нечеловеческими. В бывшие немецкие концлагеря, где люди, заточенные туда по причине своего расового происхождения или политических убеждений, содержались в жутких условиях вместе с уголовниками, теперь загнали побежденных солдат, которые никоим образом не были ответственны за совершенные ужасные преступления.
Лагеря в Германии
В начале лета 1946 года нас перевезли в Германию и поместили в лагерь близ Ульма. Там мы встретили старых товарищей и друзей и впервые узнали подробности о крахе рейха и судьбе восточных областей Германии. Только там многие из нас в полной мере осознали все масштабы произошедшей катастрофы. Я в первую очередь имею в виду солдат Африканского корпуса, которые потерпели поражение после долгой череды побед, вследствие чего их мнение о Гитлере и нацизме в основном было менее критичным. Наконец-то мы получили более точные сведения о наших близких, об их жизни в оккупированной стране, об их заботах, нуждах и нищете, в которой им приходилось существовать. Мы узнали о печальной судьбе беженцев с востока и страшных бедах, жертвами которых стало население, бежавшее из восточных областей Германии (и стран Восточной Европы, где жило много немцев). В тот момент все это было для нас совершенно новым и глубоко нас потрясло. В нашей группе находились представители самых разных кругов. Наряду с офицерами в ней были дипломаты, ученые, врачи, высокопоставленные чины СС и Имперской трудовой службы. Атмосфера в лагере, как и во всей Германии, была тягостной, а долгая изоляция в заключении делала ее еще более тяжелой. Естественные трудности усугублялись царившей в стране нищетой, и многие из нас только тогда узнали о чудовищных людских и материальных потерях, причиненных последними месяцами войны. Прибавьте к этому относительную неуверенность в собственном будущем. Ходили слухи, что немецких генералов отправят на остров Святой Елены или в Африку. При том произволе, что совершался в отношении побежденной Германии, можно было ожидать самого невероятного.
Многих заключенных, среди которых были мои товарищи, увозили в наручниках агенты американского СИК [87] , чтобы передавать их трибуналам. Нервное напряжение, усиливавшееся лагерной теснотой, приводило к развитию настоящей клаустрофобии. Конечно, мы пытались черпать силы и находить отдушину в интеллектуальной деятельности. Но и тогда мы
оставались в состоянии страшного напряжения, поскольку не удавалось отвлечься от тревожных мыслей о будущем.87
От англ. CIC – Корпус контрразведки Counter Intelligence Corps, спецслужба армии США во время Второй мировой войны и в начале холодной войны. После окончания войны сотрудники СИК занимались розыском немецких ученых, разрабатывавших ядерную и ракетную программы рейха, специалистов шифровального дела и др. с целью привлечения их к сотрудничеству. Также СИК занимался созданием в послевоенной Европе «крысиных троп» – тайных маршрутов, по которым нацистские преступники, представлявшие интерес для американских спецслужб, переправлялись из Европы в Южную Америку. (Примеч. пер.)
Поэтому конференции, дискуссии и разговоры, которые могли бы помочь нам вернуть уверенность, оказывались неэффективными кратковременными средствами. Наконец, мы стали получать почту, но узнаваемые из писем новости о голоде, нищете и материальных потерях не способствовали избавлению от пессимизма. Также мы впервые получили более точные сведения о преступлениях, совершенных в концлагерях. В большинстве случаев новая информация вызывала либо крушение иллюзий, либо отказ признавать эти факты. Лишь очень немногие считали своим долгом объективно расследовать эти преступления и искать истину, поскольку все было скрыто под взаимными обвинениями и подозрениями. Не делалось никакой разницы между национал-социализмом и патриотизмом. Часто обсуждался вопрос о нашей виновности, и высказывались самые разные мнения, от старого нацистского тезиса об измене генералов до утверждения о праве на нарушение по собственному разумению воинской дисциплины. И здесь тоже полностью отсутствовала необходимая для объективности суждений отстраненность. Из Ульмского лагеря меня на некоторое время перевели в бывший немецкий лагерь в Оберурзель (севернее Франкфурта-на-Майне). СИК специально приказал, чтобы все перемещения заключенных производились через этот лагерь. Пережитое там составляет самую мрачную часть моих воспоминаний о времени, проведенном в плену, а то, что это был прежде немецкий лагерь, создавало особенно болезненный дополнительный фон. Нас держали в отдельных камерах, стены которых сильно нагревались, что делало пребывание в них невыносимым. Такое обращение было недостойным и совершенно негуманным. Нас унижали самыми разными способами, и американские солдаты, охранявшие лагерь, не упускали случая воспользоваться нашей беспомощностью. После того как у нас отняли ремни, подтяжки и галстуки, нас заставили самих ходить за порцией еды в коридор; поскольку руки у нас были заняты, мы не могли поддерживать свои штаны. То же самое было и когда мы выходили в туалет. Я в первый же день объявил голодовку против таких унижений.
Из Оберурзеля меня, наконец, перевели в лагерь Аллендорф. Там содержалась группа генералов и штабных офицеров, писавших историю войны для американского Военно-исторического департамента. Условия проживания и питание там были хорошие. Мы жили в бараках, окруженных отдельными садиками; у нас были приличные комнаты, и нам разрешались свидания с родственниками. Наша моральная подавленность проходила. Мы могли спокойно вспоминать прошлое, не опасаясь помех или издевательств. Исключение составляли допросы, на которые СИК часто вызывал некоторых наших товарищей. Американские офицеры относились к нам дружелюбно и во всем поощряли нашу работу. В нашем распоряжении имелись наши же штабные карты, дополненные картами американских штабов. Выполняемая нами работа представляла большой интерес для истории войны с немецкой стороны, и только собственными средствами выполнить ее было невозможно. Неодобрение, которое некоторые слои населения выражали по поводу нашего труда, абсолютно неоправданно, поскольку им неизвестны вложенные в него усилия. Упрек в разглашении нами профессиональных секретов не выдерживает критики, потому что никаких секретов не осталось. Всего в лагере находилось триста офицеров и генералов, в том числе четыре генерала, командовавшие у меня дивизиями. Здесь тоже существовал большой разброс во мнениях и оценках, но расхождения сглаживались во время обсуждений; атмосфера была откровенной и объективной. В апреле 1947 года меня освободили.
Глава 10. Взгляд в прошлое и перспективы будущего
Историческая ретроспектива
Извлечение уроков из истории, изучение территории, климата и политики той или иной страны не должно ограничиваться занятиями в школе либо в университете, а входить в багаж знаний любого политика, любого ответственного военного, даже любого гражданина. Благодаря этому нам будет легче понять душу народа, которая формируется не за один день, а является наследием долгой череды поколений с их мнениями, с их хорошими и плохими чертами характера. Под таким углом зрения изучение истории не сведется к простому запоминанию имен, фактов и дат; оно дает положительный эффект, если уроки прошлого найдут применение в настоящем и будущем.
Было бы ошибкой осуждать наш народ за все события, происшедшие после создания Бисмарком единого государства или после 1933 года. Попытаемся понять судьбы Германии и немецкую душу, основываясь только на многовековых территориальных проблемах. А затем попробуем прояснить проблемы нашего времени, решение которых еще только предстоит найти.
Германская территория, точнее – районы Центральной Европы, в которых с незапамятных времен жили германцы, с эпохи Великого переселения народов и до наших дней являлась предметом вожделений живущих восточнее народов славянского и азиатского происхождения и живущих западнее народов, в первую очередь латинских [88] . Лишенная естественных рубежей, которые могли бы ее защитить, Германия постоянно подвергалась военному давлению и культурному влиянию и с востока, и с запада. Бесспорным доказательством тому служат бесчисленные поля битв, разбросанные по всей Германии. Смешение в приграничных районах германской крови с латинской и славянской, региональные различия и самые разнообразные климатические условия привели к появлению в изолированных одна от другой частях Германии сильно отличающихся друг от друга по внешности и психологии типов ее жителей. На северной равнине постоянная борьба жителей прибрежных районов с морем создала человека серьезного, но более сурового, чем жители Центральной или Южной Германии с их очаровательными пейзажами, с холмами и рейнскими виноградниками, которые могут показаться наблюдателю более сентиментальными и открытыми. Высокие массивы Альп с суровыми условиями жизни породили свой оригинальный тип сильного человека. Так что неудивительно, если шваб чувствует, что по диалекту и темпераменту он стоит намного ближе к своим соседям, эльзасцам и швейцарцам, чем своим соотечественникам из Восточной Пруссии или Фрисландии. Эти факты дают первое объяснение вошедшей в поговорку немецкой разобщенности. Различия в характерах между жителями разных регионов не позволяли немцам осознать себя одним целым, и идея об общей родине выработалась у них только после нескольких веков страданий, намного позже, чем у наших западных соседей. С другой стороны, это разнообразие, а также различие внешних влияний на германскую территорию в первую очередь сказывались в культурной сфере. Мне кажется, не будь немецкий народ таким разноликим, то есть если бы его представители были похожи друг на друга, а его история протекала гладко, то его вклад в западную культуру оказался бы менее важным и значительным.
88
Автор своеобразно трактует древнюю историю. Как раз германцы теснили кельтов и славян, затем несколькими волнами хлынули в Римскую империю, которая, отбив первые натиски, в конце концов в западной своей части (после разделения в 395 г.) не устояла и в 476 г. рухнула. (Примеч. ред.)