Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов

Генерал фон Ильген с приближением линии фронта всерьез забеспокоился о ценностях, которые он «приобрел» на Украине. Опасаясь, как бы эти ценности не вернулись к их законным хозяевам, генерал решил отправить их в Берлин.

Ценности занимали двадцать чемоданов, поэтому пришлось для отправки сформировать целую бригаду во главе с адъютантом генерала, гауптманом. Под его началом поехали немец-денщик и четверо солдат, которые постоянно жили при генеральском доме и несли здесь охрану. Вместо этих «чистокровных арийцев» генерал временно приблизил к себе в качестве прислуги «казаков».

«Казаками» гитлеровцы называли советских военнопленных, которые соглашались им служить. Это были малодушные люди, поступившиеся честью и совестью ради того, чтобы спасти свою шкуру. Но во многих из этих людей все же говорила совесть. Им было стыдно, что они предали родину; им хотелось отплатить гитлеровцам и за позор плена и за бесчестие службы в «казаках». Они искали возможности искупить свою тяжкую вину. Многие из «казаков» с оружием, полученным от фашистов, бежали в леса к партизанам.

Вот таких-то «казаков» временно и приблизил к себе фон Ильген. Одного из них он назначил своим денщиком и поселил при квартире, остальные приходили из казармы и по очереди несли охрану дома.

Все это было учтено нами.

Коля Маленький стремглав побежал на квартиру, где его ждали Кузнецов, Струтинский, Каминский и Гнедюк. Они были одеты в немецкую форму.

— Валя сказала, что можно ехать, все в порядке, — выпалил Коля.

— Хорошо. Беги сейчас же на «маяк». В городе сегодня опасно оставаться. Беги, мы тебя догоним, — сказал Кузнецов.

— Тикаю! Прощайте, Микола Иванович!

Через несколько минут Кузнецов с товарищами были уже у дома фон Ильгена. Кузнецов в форме обер-лейтенанта (он был уже повышен в звании) первым вышел из машины и направился к дому.

Часовой, увидев немецкого офицера, отсалютовал:

— Господин обер-лейтенант, генерал еще не прибыл.

— Знаю! — бросил ему по-немецки Кузнецов и прошел в дом.

Вслед за ним вошел и Струтинский.

— Я советский партизан, — отчетливо сказал денщику Кузнецов. — Хочешь остаться в живых — помогай. Нет — пеняй на себя.

Денщик опешил: немецкий офицер заявляет, что он партизан! Стуча от испуга зубами, он пробормотал:

— Да я зараз с вами. Мы мобилизованные, поневоле служим…

— Ну смотри!

Обескураженный денщик, все еще не веря, что немецкий офицер оказался партизаном, застыл на месте.

— Как твоя фамилия? — спросил Кузнецов.

— Кузько.

— Садись и пиши.

Под диктовку Николая Ивановича денщик написал:

«Спасибо за кашу. Ухожу до партизан. Беру с собой генерала. Казак Кузько».

Эту записку положили на видном месте на письменном столе в кабинете генерала Ильгена.

— Теперь займемся делом, пока хозяина нет дома, — сказал Кузнецов Струтинскому.

Николай Иванович и Струтинский произвели в квартире тщательный обыск, забрали документы, оружие, связали все это в узел.

Струтинский остался с денщиком, а Николай Иванович вернулся к часовому. Около того уже стоял Гнедюк. Кузнецов, подходя, услышал:

— Эх ты! — повторил Гнедюк. — Був Грицем, а став фрицем!

— Тикай, пока живой, — неуверенно отвечал часовой. — Какой я тебе фриц!

— А не фриц, так помогай партизанам!

— Ну как, договорились? — спросил подошедший сзади Кузнецов.

Часовой резко повернулся к нему, выпучив глаза.

— Иди за мной! — приказал Кузнецов часовому.

— Господин офицер, мне не положено ходить в дом.

— Положено или не положено — не важно. Ну-ка, дай твою винтовку. — И Кузнецов разоружил часового.

Тот поплелся за ним.

На посту за часового остался Коля Гнедюк. Из машины вышел Каминский и начал прохаживаться около дома.

Все это происходило в сумерки, когда еще было достаточно светло и по улице то и дело проходили люди.

Через пять минут из дома вышел Струтинский, уже в форме часового, с винтовкой. Он занял пост, Гнедюк направился в дом.

Все было готово, а фон Ильген не приезжал. Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Генерала не было.

«Казак»-часовой, опомнившись от испуга, сказал вдруг Кузнецову:

— Может получиться неприятность. Скоро придет смена. Давайте я опять встану на пост. Уж коли решил быть с вами, так помогу.

— Не подведешь?

— Правду вам говорю! — отвечал «казак».

Гнедюк позвал Струтинского. Пришлось снова переодеваться. Часовой пошел на свой прежний пост и стал там под наблюдением Каминского.

В это время послышался шум приближающейся машины. Ехал фон Ильген.

— Здоров очень, трудно с ним справиться, пойду на помощь, — сказал Струтинский, увидев выходящего из машины генерала.

Как только фон Ильген вошел и разделся, Кузнецов вышел из комнаты денщика.

— Я советский партизан. Если вы будете вести себя благоразумно, останетесь живы и через несколько часов сможете беседовать с нашим командиром у него в лагере, как вы хотели.

— Предатель! — заорал фон Ильген и схватился за кобуру револьвера.

Но тут Кузнецов и подоспевший Струтинский схватили генерала за руки.

— Вам ясно сказано, кто мы. Вы искали партизан, вот они, смотрите!

— Хильфе… — вновь заорал Ильген и стал вырываться.

Генерал был здоровенным сорокадвухлетним детиной. Он крутился, бился, падал на пол, кусался. Разведчикам пришлось применить не только кулаки, но и каблуки. Они заткнули ему рот платком, связали и потащили к машине. Но когда стали туда вталкивать, платок изо рта выпал.

— Хильфе! — снова заорал фон Ильген.

Подбежал часовой:

— Кто-то идет!

Момент критический. Нельзя было допускать лишних свидетелей: они могли заметить красные лампасы генерала. «Хорошо, если это гитлеровцы, — успел подумать Кузнецов. — Этих можно перебить. А если обыватели? Что с ними делать? Не убивать же! Но и оставить нельзя. Забрать с собой? Машина и без того перегружена».

И он пошел навстречу идущим.

Это были четыре фашистских офицера, они могли и отказаться вступать с ним в разговор.