Солдаты последней войны
Шрифт:
– Так, все! – хлопнула по своим острым голым коленкам Лерка. – Подумаешь, осень! Подумаешь, школа! Кстати, я сейчас вам такое расскажу про школу… Как я ловко прогуливала уроки…
Она встрепенулась, взглянув на учительницу.
– Ой, извините, вы кажется учительница?
Та в ответ лишь тепло улыбнулась. И почти умоляюще попросила, пытаясь зацепиться за соломинку Леркиного рассказа:
– Ничего, Лера, рассказывайте. Прошу вас.
– Мы тебя просим, – поддержала ее старушка…
Ближе к вечеру мы с Леркой уже сидели в моем кабинете и пили приготовленный Зиночкой кофе. Если бы она узнала,
– Так вот, Лера, может, я покажусь тебе сумасшедшим идиотом, может, безнадежным романтиком, но я хочу предложить тебе работать в нашей клинике. Параллельно ты сможешь учиться в медицинском… У тебя дар, Лера. Дар лечить души.
Лерка очень долго хохотала. А я молча смотрел на нее. Все больше убеждаясь, что действительно – идиот. Лерка мечтала быть только кинозвездой. Не больше и не меньше. Время выбора профессии по призванию давно миновало. Время врачевать души давно прошло.
– Единственное, что могу предложить в ответ – остаться здесь еще на пару деньков, – наконец сказала она. – Тем более, что мне это пойдет только на пользу.
– На пользу имиджу, – поправил я.
– Называйте, как хотите. Но в любом случае, своих пациентов, – произнесла она нарочито громко, – да, своих пациентов из четвертой палаты за эти дни я поставлю на ноги. Ручаюсь. Кстати, чем вы здесь занимаетесь?
– Не надо дерзить.
– Пусть. Но это лучше, чем тупая самоуверенность. Разве не вы меня еще утром с треском выгнали из кабинета. И разве не вы к вечеру просите меня остаться? Не загадывайте более чем на сорок пять минут вперед.
– Почему именно сорок пять? Что за время «Ч»?
– Вечный закон жизни, который я сама вывела еще в школе. Сорок пять минут – урок. И только после урока все может перемениться – или к лучшему, или к худшему… Так что советую, если захотите принять решение, повремените еще сорок пять минут и тогда уже принимайте.
– Спасибо за совет, Лера.
Как ни странно, Леркиным советом я потом частенько пользовался по жизни. И как ни странно, он помогал. Вообще, Лерка, несмотря на всю ветреность и поверхностность, частенько давала мудрые советы. Впрочем, с годами я убеждался, что слишком умных и слишком серьезных людей нужно слушать в полуха. У них, как правило, есть несколько слоев потаенных мыслей, из которых не всегда появляются нужные и полезные.
Мы поженились зимой. В сильный трескучий мороз. Лерка была похожа на хорошенькую Снегурочку. Стройная, в белоснежном платье, волосы и ресницы покрыты серебристым инеем. Я так боялся, что она вдруг растает… Она много и заразительно смеялась. И, наверное, была счастлива. Впрочем, как, наверное, и я. Жизнь тогда еще легко разбрасывалась надеждами и подарками. Я был студентом консерватории, много сочинял, мою музыку признали. Но тогда еще мы не могли
знать, что время начнет работать против нас, исчезая в два раза быстрее обычного. И мчаться так, что невозможно было удержаться в седле и сохранить безвозмездные подарки судьбы…Серьезная музыка постепенно становилась ненужной, обесцененной и лишней. Я все чаще впадал в отчаяние. Лерка все чаще была неверной, злобной и глупой…
Она ушла от меня тоже зимой… Как-то в белой длинной шубе, со сверкающим ненавистью взглядом, она встретила меня на пороге с огромным чемоданом. Напоминая уже не Снегурочку, а Снежную королеву. И я уже не боялся, что она растает. Такие, как она, просто не исчезают и просто не сдаются. Такие, как она, разворачивают судьбу лицом к себе, даже если та и не хочет. Впрочем, к таким, как она, нынешнее время само раскрывает объятия.
– Да, Кирилл, так будет лучше, – она затягивала наше расставание. И мне было невыносимо больно. Мне хотелось, чтобы она поскорее убралась. Но Лерка непременно нуждалась в театральных сценах. И упустить подобный шанс, разыграв обманутую в лучших надеждах жену, было выше ее сил.
– Почему ты молчишь? Ты ничего не хочешь мне сказать?
Я скользнул по ней равнодушным взглядом. Хотя мое сердце бешено колотилось.
– А что… Нужно что-то сказать?
– О, Боже! – она заломила руки в белых кожаных перчатках. – И кто посмеет упрекнуть, что я ухожу! Ты посмотри на себя! Только посмотри! Вялый, ни на что не способный человек! Что ты мне дал в жизни?! Что?! Я чуть было не загубила свою карьеру из-за тебя! Ты даже не хотел меня знакомить с нужными людьми! Все пришлось делать самой! Абсолютно все!
Лерка умела перевернуть любую ситуацию в свою пользу. Она прекрасно понимала, что бросает меня в самый трудный период. Когда я потерял работу. А мои музыкальные опусы уже никто не принимал. И сейчас она просто добивала меня своим уходом, оставляя в полном одиночестве. Разбитым, опустошенным, неуверенным в себе, все чаще заглядывающим в рюмку. Лерке же непременно нужно было убедить себя в обратном. И ей это удавалось.
– Хорошо, – равнодушно ответил я. – Будем считать, что во всем виноват я. Так будет лучше.
У меня не было сил для борьбы. Тем более, я не хотел бороться с женщиной, кем бы она ни была.
– Ну, вот! – почти истерично выкрикнул Лерка.
Ей непременно хотелось, чтобы я обвинял. Тогда бы она смогла по-настоящему защищаться. И выглядеть несчастной жертвой. Но такого шанса я ей не предоставил.
– О, Боже! Боже! – продолжала она с тем же запалом. – Тоже мне благородство! Ты даже… Тебе даже абсолютно все равно, что я ухожу! Тебе всегда было все равно, чем я занимаюсь. Мои мысли, чувства тебя совершенно не волновали!
А были ли у тебя мысли и чувства, хотел спросить я, но вовремя удержался. Пусть высказывается одна. Я примирился с этой неизбежностью.
– Ты… Ты даже мне смел утверждать, что я бездарна! И ни на что не способна! И мое единственное место в этой жизни – быть медсестрой для твоих получокнутых! Но нет! Тебе не удалось из меня сделать посмешище! И я… Я тебе докажу, на что я способна!
– Зачем, Лера? Зачем тебе нужно, что-либо мне доказывать. Я и так верю, что услышу про тебя совсем скоро. Ты непременно своего добьешься.