Солнце, что светит всем

– О как.

– Да.

– И что вдруг?

– Алексеев и твой отчёт.

Я посмотрел в потолок. Подумал секунду. И спросил другое:

– Пьёте небось?

– Да, минут через пятнадцать планирую станцевать на столе. Приезжай.

– В голом виде?

– Обижаете. Как же иначе?

Подарим голове ещё секунду.

– Нет, прости, сейчас не могу. Разговор важный, минут через сорок.

Секунда на той стороне.

– А когда закончится твой разговор?

Я засмеялся в трубку:

– Не сегодня, но в остальное время когда ты скажешь.

– Ладно. Тогда я на столе пока поразмыслю, а потом тебе сообщу.

– Договорились.

Я сложил слайдер.

Рома молодец. Я таким никогда не буду.

Не потяну.

Я набрал его номер.

– Привет! Есть минутка?

Алексеев на том конце был явно доволен положением дел:

– А то. Хочешь вернуться?

Я помолчал.

– А как развивались события?

Рома хмыкнул:

– А очень просто. Джирваний спросил, какого хрена аналитический отдел сидит и дро... в смысле, жрёт деньги и проваливает результаты. Известная нам мадам раскрыла пасть и потекла река, концу которой было присвоено твоё имя. Кары небесные призывались на тебя, и грехи в пяти грядущих поколениях требовали искуплений на чистке сортиров. В общем, тебе временно был присвоен статус всадника Апокалипсиса по имени Раздолбай и Рушитель. Ну и четвёртой головы адского пса, для развлечения жующей не мученика, а пачку баксов в эквиваленте твоей годовой зарплаты.

Я хмыкнул:

– О как.

– Ну.

– И что ты противопоставил сему обличению на офисной доске - “Мене, текел, фарес Николаев”?

– Достал пачку твоих отчётов за текущий год и привёл выдержки. Джирваний сильно возбудился. Совершенно случайно оказалось, что все беды, которые он привёл в качестве иллюстрации к рукоблудию аналитики, были у тебя предсказаны. Описаны, изложены, обрисованы, прокомментированы и что ты там ещё так с ними любишь.

– Продолжай, я заинтригован.

– Ну, ясень пень ты заинтригован. Джирваний хапнул документы в свои загребущие ручки и стал проглядывать. Картина “не ждали” наступила, когда Джирваний вдруг стал изучать титульники и подписи. Широкова поняла, что айсберг ей уже выписан, и стала подавать сигналы бедствия. Мол, отчёты ты слал через жопу, с месячными задержками, и факты там излагались уже a posteriori, и только её большое и открытое сердце, с трудом помещающееся в бюстгалтере четвёртого размера, не давало ей тебя уволить.

– Охренеть.

– Ну. Примерно тоже было написано на лице Джирвания. Он даже ненароком заглянул в подставленный бюстгалтер, исключительно из любознательности, ты знаешь. Тем более что Широкова только что на уши ему не нахлобучилась.

– В сторону волнующие подробности.

– Да не вопрос. В итоге Широкова выдохлась и привела последний аргумент - ты не на рабочем месте.

– И тут на стол выплывает...

– Зачем выплывает? Под последним отчётом лежали две бумаги - сводка визирования отчётов с моими подписями, подписями Широковой и твоими, ну и также, как ты прозорливо угадал, твоё заявление. В копиях, конечно. На всякий случай.

– Джирваний взорвался?

– Да с хрена ли? Он попросил Широкову заткнуться и не трясти выменем. Причём этими самыми словами, я тебе цитирую.

– Оскорбил в лучших чувствах.

– Что взять с пожившего человека. У него кровь отчего-то только в лобные доли поступает, ты же знаешь.

– И решает он обычно сразу.

– Да. Широкова, я думаю, уже мысленно прикидывала, сколько ей потребуется коробок на вывоз барахла, когда Джирваний попросил её оставить рабочее место в получасовой срок. Тут же позвонил в бухгалтерию и дал команду рассчитать Широкову. Та ещё было вякнула про две недели, на что поступило предложение выбирать - сразу с формулировкой “в связи с сокращением штата” или через две недели с формулировкой “несоответствие должностным обязанностям”.

Я хмыкнул.

– Печальная повесть.

– Да. И финал у неё следующий - Джирваний взял меня за пачку отчётов и дал команду треснуть, но нанять тебя на роль менеджера по аналитике.

Я помолчал.

– Заманчиво.

– Дык и соглашайся.

Я постучал пальцем по столу.

– Можно я подумаю?

– Да ради Бога. Три дня тебе хватит? Ты же знаешь, у Джирвания три дня - любимый срок.

– Хватит.

– Вот и отлично. Думай и соглашайся. Ксюху старшим аналитиком поставим, и будет у вас совет да любовь.

– Ладно. Я подумаю. Пока.

– Пока.

Я сложил слайдер.

Колоколец на входной двери звонко прозвенел.

Ксения впорхнула в бар, чмокнула меня в щёку и плюхнулась за столик.

– Уже пьёте?

Я помотал головой.

– Нет, пока только закусываем.

– И что закусываете?

– А не знаю, я пока только салат заказал.

– И какой?

– Цезарь с курицей.

– А мне?

– Тебе и заказал.

– Откармливаешь? Не любишь стройных женщин?

– Люблю.

– Тогда чего?

Я помотал головой.

– Один-ноль в твою пользу.

Ксения протянула руки через стол, ухватила меня за уши.

– Ты просто не любишь скелетов, глу-упый, и не хочешь, чтобы я им стала.

Мне осталось только кивнуть.

– Точно. Я глупый.

– И почто тебя только Алексеев в менеджеры тянет?

Я пожал плечами.

– Он тебя боится. А я глупый, мной рулить проще.

Ксения состроила серьёзную рожицу.

– Вот умный вещь сейчас сказал. Маладец.

Звякнул колоколец двери.

– Здравствуйте, у Вас зака...

– В сторону!

Я вздохнул и встал. Шторма и скандалы лучше переносить на ногах.

Широкова катилась по бару, как снаряд по жерлу орудия.

Начала с пощёчины.

Я вернул лицо обратно в фас.

– Импотент грёбаный, гандон очкастый, сука тряпочная! Шелкопёр сраный!

– Ух ты, сколько сведений.
– я повёл бровью.
– А что, Джирванию вы это так и изложили?

Широкова захлебнулась. На секунду, не больше.

– Да я тебя, блядь бумажная...

– Женщина, на выход.
– голос охранника был вежлив и безальтернативен. Также безальтернативна была хватка кисти повыше локтя.

Влекомая волоком Широкова кричала напоследок:

– А пидору Алексееву своему отлижи, отлижи как следует!...

Лязгнул колоколец двери.

Я сжал пальцами переносицу у краёв век. Помассировал.

– Ну и сука...
– голос Ксении был чуть злораден.

Я вздохнул. Секунду себе.

Вынул из бумажника тысячную бумажку, прижал стаканом с водой.