Солнце, что светит всем
Шрифт:
Мир дьяка рушился. Огненные волны ударяли в сознание Мариуса, чудовищные волны похоти воспламеняли вены и мозг, оставленный всеми мыслями.
Кроме одной.
И Мариус, изнемогая под ласками суккуба, сделал единственное, что мог.
Сделал шаг назад и повалился спиной на ступени храма.
Удар был тупой и жестокий. Каменные грани ступеней вонзились в позвоночник, просветлив болью зарево похоти.
– Поцелуй же меня, мой милый!
Суккуб впилась в губы Мариуса огненным поцелуем.
Левая ладонь
“О Господи мой, помоги мне!!!”
И ладонь нащупала гайтан креста.
Суккуб выгнулась на теле дьяка. Грудь её блеснула в свете из открытой двери церкви.
– Теперь ты мой!
– крик демона был ликующ и страшен.
И Мариус со всей силы вонзил между грудями суккуба свой наперсный крест.
Солнце вставало над городом. Выплывало из синего сумрака, подымалось из-за туманного горизонта.
Примораживало. Земля была тверда и звонка.
Мариус сидел на ступени храма и смотрел на солнце.
Послышалось скрипение колёс, и в конце улочки показалась двуколка.
Патер Никольм слез с двуколки, отряхнул запылённую рясу.
– Здравствуй, сын мой. Что случилось?
– Утро доброе, патер.
– Мариус был тих.
– У нас тут были трудности.
Патер Никольм присел рядом на ступень.
– Оно и видно, все дороги перекопали. Я колесо едва в канаве не оставил. Что это мэр учудил?
– Ему надо будет помочь придумать, что он такое учудил. Сам не справится.
– Не говори загадками, сын мой.
Мариус поглядел на патера Никольма, потом на солнце, встающее над дальними крышами.
– Он согрешил в столице и подпал под власть суккуба. А дороги - это он пытался создать защитную пентаграмму.
Патер рывком поднялся.
– Где он?
Мариус остался сидеть.
– В странноприимной, вместе с огородником Каролем. Тот попался суккубу уже здесь.
– Так что ж ты сидишь, дьякон?
Усмешка пополам со страданием расколола лицо Мариуса.
– Суккуб ушёл. Ему запрещено отныне здесь появляться.
Патер постоял, посмотрел на Мариуса.
– Вот как. И потому у тебя ряса разорвана, сын мой?
– Да.
– раздавшийся голос принадлежал Джеки. Старый англ вышел из-за колонны храма.
– Он бился с ней и победил. Хотя вот я, - кривая усмешка изогнула лицо городского подёнщика - ей бы, скорее всего, поддался.
– Не богохульствуй, грешник. Лучше помолчи.
– Как скажете, почтенный.
Патер вздохнул. Покачал головой. Присел рядом.
– Знаешь, Джексон, возьми-ка лошадок. Распряги, почисть, покорми, будь милостлив.
Джеки наклонил голову, взял лошадок под уздцы и повёл в сторону конюшни.
Патер посидел, поглядел вместе с Мариусом на восходящее солнце.
– И чем это тебе обошлось, Мариус?
Мариус поглядел в небо.
– Суккуб напомнила мне мой давний грех. Я любил девушку в Сорбонне, но струсил и бежал
от гнева её отца. Она была беременна и погибла, пытаясь вытравить плод.Отец Никольм потёр лоб. Вздохнул.
– И как ты выстоял?
Мариус горько засмеялся.
– А я не выстоял. Она с самого начала побеждала. Я повалился спиной на лестницу, подобрал крест со ступени и вонзил его ей в грудь.
– А почему твой крест был на ступени? Ты сам его снял?
– Да. Иначе она не вступила бы в поединок.
Старик-священник выдохнул.
– Господи, там умирают, здесь подпадают под чары дьявольские, с бесами бьются. Боже, Боже милостливый, да святится имя Твоё, да пребудет воля Твоя на небе и на земле, и да очистит благодать Твоя детей Твоих, заблудших во грехе.
– Аминь, - отозвался Мариус.
Отец Никольм поднялся.
– Пойдём, сын мой, вставай. У нас много дел.
Мариус поглядел на священника снизу вверх.
– Отче, благословите на странствия в подаянии.
Патер Никольм грозно хмыкнул.
– Не благословляю. Ишь, суккуба он завалил, и всё, в бродячие отшельники? Вставай. Солнце по воле Господа светит всем, и ты ничем не лучше и не хуже. Поднимайся.
И добавил чуть мягче:
– Пойдём, чадо. Пойдём.
И протянул руку.
Почтовый агент мигнул картинкой конверта.
“Ваше письмо отправлено”.
Я закрыл ноутбук. Выключил свет, повесил на плечо сумку. Запер дверь. Спустился по гулкому хребту лестницы и вышел на улицу.
Редкие люди шли со мной и против меня, лица мелькали, улыбались, хмурились, оставались бесстрастными.
Я шёл, и солнце поднималось на городом, вставало из синей дымки.
Через парк до вокзала было короче.
Я подошёл к парапету, огораживающему обрыв, под которым текла речка.
Прямо передо мной в небо поднимался парковый холм, серо-синий от росы и тени.
И над ним вставало яркое, горячее солнце.
Я постоял у парапета, глядя на деревья на холме.
Перебирал в памяти строчки отправленного письма.
“Здравствуй, Анатолий!
Высылаю тебе последнюю версию рассказа. Корректируй и публикуй, как посчитаешь нужным.
Я решил сменить остановку. Солнце светит всем, и твоя реплика про ложки и дерьмо была совершенно правильна.
Хочу съездить на Афон. Когда вернусь, пока не знаю, но, если что, дам знать.
С уважением,
Михаил Николаев”
Я вынул из кармана телефон. Пять пропущенных звонков. Ксения, Алексеев, Широкова.
Открыл корпус и вынул аккумулятор. Освободил и выронил за парапет сим-карту. Собрал телефон.
Включил. Сбросил настройки и отформатировал карту памяти.
Положил слайдер на парапет.
Накинул на плечо сумку и двинулся в сторону аэровокзальной электрички.