Солнце мертвых

Краевед стоял на краю поляны, ошарашенно озираясь и силясь понять, что же происходит вокруг. На него никто не обращал внимания. Провожатый куда-то исчез. Бесформенные фигуры снова разлеглись вокруг костра, но не все. Некоторые из них исполняли что-то вроде танца: они кружились вокруг костра, размахивая руками и выкрикивая непонятные слова.

Володе снова захотелось уйти. Он растерянно наблюдал за происходящим и сильно жалел, что влез в эту историю.

Существ на поляне становилось все больше. Невнятный шум стал едва заметно переходить в унылую тягучую мелодию. Краевед не сразу понял, что звуки, издаваемые присутствующими, не что иное, как песня. Казалось, он слышит шум ветра, шепот колеблющихся деревьев, шорох трав, треск горящих в костре поленьев. Но все явственней и явственней неведомая мелодия проникала в его сознание. И не просто проникала. Он ощущал давящую силу, навязчиво вонзающуюся в сознание, обволакивающую его, связывающую волю. Мелодия словно вязкая паутина опутывала, обволакивала, растворяла реальность. Хотелось броситься к огню и скакать возле него, размахивая руками. Мысли о побеге куда-то исчезли, уступив место хмельной веселости. Он неуверенно двинулся к костру.

А вокруг огня начались изменения. Женщины стаскивали свои хламиды, и отсветы пламени блестели на влажной от пота коже, высвечивая то бронзовое бедро, то розовую грудь, то сливочную спину. Сверкали глаза, развевались волосы, стон и хохот царили над поляной. Нагие дамы стали проявлять все больший интерес к любознательному краеведу. Они щипали его, толкали, игриво дотрагивались до самых интимных мест, дико хохотали в лицо. Кто-то сунул ему в руку глиняную кружку: пей! Он отпил, закашлялся, поперхнулся… «Спирт!» – мелькнуло в голове. И тотчас волна жара прошла по телу. Чьи-то кулачки застучали между лопаток, дышать сразу стало легче. Все кружилось вокруг. Лица, блестящие от пота тела, хищные, жестокие оскалы ртов. Хоровод сужался, и Володя со страхом, смешанным с восторгом, различал, что в глазах его подружек нет ничего человеческого.

Вдруг словно легкий ветерок прошелестел среди новых знакомых следопыта.

– Девственник… девственник… – различил он шепот. Хоровод рассыпался, и Володя, ничего не понимая, остался у костра в одиночестве. Веселость его мгновенно прошла. Он растерянно озирался. Сильный озноб потряс его, противно заурчало в животе, желудок провалился куда-то вниз, ноги похолодели, коленки предательски затряслись… Ему стало невероятно тоскливо. Именно тоскливо, а не страшно. Страха не было, была тупая безысходность. Чудилось: жить оставалось лишь секунду. Из темноты на него взирали чьи-то горящие глаза. Чьи?! Людей или демонов? Он не знал.

Странная мелодия вновь возникла над поляной. Теперь ноты неимоверной тоски перемежались с грозными, зловещими мотивами. Песня, казалось, доносилась из-под земли. Володя даже различал, что земля еле заметно шевелится, и новая волна ледяного озноба окатила его. В этот момент из мрака выступила фигура, закутанная в черное, и бросила в костер горсть, как показалось Володе, какого-то порошка. Языки пламени тут же сменились ярким свечением. Столб света, у основания ярко-голубой, постепенно проходил все оттенки синего цвета и, наконец, сверкал в вышине чистым зеленым огнем.

Но не только костер изменил свой вид. Вся поляна вдруг осветилась таким же призрачным изумрудным блеском, который венчал столб света, вздымавшийся от костра. Вмиг увидел краевед, что поляна полна самых разных существ, причем вовсе даже не человеческого обличья. Кто, например, этот черный вертлявый карлик в цилиндре? А чья это личина с рыбьими глазами выглядывает из-за березы? А этот козлорогий, не то сатир, не то анчутка?

Фигура в черном повернулась к Володе, и он увидел на лице маску из какого-то металла. Она поблескивала жирным желтоватым блеском, и только прорези для глаз казались каплями мрака.

Черный повелительно взмахнул рукой, и из толпы выскочили две нагие ведьмы. Мгновенно они сорвали с Володи одежду, и тот стоял у костра голый, словно только что вытолкнули его из огромного чрева.

Черный снова взмахнул рукой, и какой-то донельзя изможденный старик подвел к нему громадного аспидноугольного козла. Животное вращало янтарными глазами и, казалось, было испугано ничуть не меньше Володи. Борода козла мелко тряслась, по шкуре то и дело пробегала заметная дрожь. Старик крепко держал животное за рога, а черный между тем громко нараспев произносил странные, непонятные слова, от которых у краеведа тело покрылось гусиной кожей и неистово застучали зубы.

Черный закончил свои заклинания и выхватил откуда-то из глубин одежды нож. Он резко провел им по горлу животного. Козел захрипел и упал на передние ноги. Густая алая струя хлынула наземь. Над поляной поднялся ужасный визг и вой. Нечисть толпой хлынула к костру, но черный вознес руки, останавливая взбесившихся подданных. Воцарилась гробовая тишина.

Черный повернулся к Володе и приблизился к нему. В руке его по-прежнему был нож.

«Все! Конец! – пронеслось в голове у голого следопыта. – Сейчас меня, как этого козла…»

У девственника подогнулись колени.

Но действия черного предводителя были несколько иные, чем представлял себе пытливый директор краеведческого музея. Тот взял в свою руку ладонь Володи и осторожно провел ножом по его запястью. Потом проделал то же с другой рукой. Выступило немного крови. Краевед стоял ни жив ни мертв. Затем черный тем же ножом нарисовал, вернее, вырезал на груди у Володи какой-то знак, какой, тот не разобрал. Потом он смочил свою ладонь в крови козла, который все еще хрипел на земле, и помазал ею запястья, лоб, грудь и член краеведа. Костер вдруг вспыхнул тяжелым малиновым светом. Раздался странный гортанный выкрик, и к Володе бросилась вся нечисть. Но никто не собирался терзать его. Наоборот, большинство только осторожно дотрагивались до молодого человека. Зато несчастное животное было вмиг разорвано на кусочки. Визжащая, перемазанная кровью толпа предалась разнузданной похоти. Во всяком случае, именно такое определение дал директор краеведческого музея, вспоминая произошедшее. Сам он больше не испытывал страха или тоски. Безумное веселье овладело им. В то же время он страшно опьянел: не то от выпитого перед тем спирта, не то от потрясения, пережитого только что.

Он оказался в объятиях голой красавицы, которая страстно вылизывала его.

Через мгновение новая ведьма дарила ему свои прелести. Сколько было их, что он делал с ними, а они с ним, пытливый краевед впоследствии стеснялся даже вспоминать. Явственно представлял он, как барахтается на траве, в крови и внутренностях замученного животного, а на нем сидят сразу три нагие дамы, одной из которых явно не меньше ста лет. Дальше следовали провалы в памяти и абсолютная тьма.

Проснулся Володя с ощущением того странного чувства, которое бывает только в детстве. Словно находишься на пороге небывалого праздника. Все еще впереди, но ожидание рождает еще и легкую тревогу: а взаправду ли все это?

Он некоторое время лежал без движения, размышляя, что же явилось причиной чрезвычайно приятного ощущения, и вдруг вспомнил свои ночные приключения. Шабаш! Безумная оргия в ночи. Ведьмы, духи… И он, ставший частью колдовского мира. Да было ли все это?

Он недоуменно осмотрелся. Место, где он находился, было совершенно незнакомо. Какая-то затемненная комната, скорее всего в деревенском доме. Обшитые деревом стены, низкий потолок. Тиканье ходиков, висящих на стене. Сквозь неплотно занавешенное маленькое оконце пробивались яркие лучи солнечного света.

Володя скосил глаза вбок. Он почивал на широкой старомодной кровати. Жаркая перина обволакивала, точно густое тесто. Под головой – огромная подушка в пестром напернике. Да где это он? Почему раздет?

Он попытался вспомнить, чем кончилось ночное действо, и не смог. Все терялось в безумном круговороте фантастических сцен, калейдоскопе невероятных образов.

Володя соскочил с кровати и встал на мягкий домотканый половик. Комнатка была совсем маленькой. Кровать занимала добрую ее половину. В изголовье стоял маленький столик, на котором лежали его часы. На стуле разложена одежда. Володя взглянул на часы. Был полдень. Сколько же он проспал? Судя по всему, порядочно. Хорошо, что сегодня суббота. Никуда спешить не надо. Все же, где он?