Солнце во гробе

3 мая 1919

Киев

«Как сладко слушать и больно…»

Как сладко слушать и больно Тугие шаги убийц. В крови их теплые руки, И губы у губ моих. Как сладок животный их запах, Вкус крови и соли и сна. Чего еще, Господи, надо Душе закаленной моей? Не розою ль темная язва В мозгу моем диком горит, И смрад моих чувств и желаний Не кажется ль легче вина? О темной, шершавой веревке Убийц крутодушных прошу. По смерти позорной и смрадной В позоре и смраде томлюсь.

1913 октябрь

«Так вот она — смертельная любовь…»

Так вот она — смертельная любовь, Благословенное проклятье. Тускнеет разум, холодеет кровь, И кожа падает, как платье. И кости — вот уже — обнажены, Омыты гнойной поволокой. И чувства все на злобе сожжены Любви слепой и однобокой. Так вот он гвоздь, сверлящий плоть мою, Сулящий мне бессмертье и неволю. Весь жар души я звуку отдаю, Да синему безоблачному полю.

Ночь на 1-е янв. 1919

«Пока — живое — сердце будет биться…»

Пока — живое — сердце будет биться В моей, еще живой, груди — Чужая Персия мне вечно будет сниться, Как будто в пей я детство проводил. Громадных глаз нерукотворный бархат И тихий плеск струящейся воды, И ветерок коричневого марта И синие, высокие сады. О, как знаком мне говор незнакомый И долгий скрип плетущейся арбы, И золото червонное соломы И золото червонное судьбы. И воздух тот и волны и тревога И черный гребень сакли нежилой. Все сожжено. Со своего порога Гляжу на дым, играющий с золой. Угаснул день. Вдруг розами пахнуло. И, оживив увядший позвонок, Чужое имя сонного Бахлула Вдруг пронеслось от головы до ног.

1919 Зима

М.

«Ртом жадным и мерзлым…»

Ртом жадным и мерзлым Унижений горячую влагу пью. Губы раскрыв, как последние козыри, Душу мученичеству отдаю. Красная влага серы и крови Падает в коченеющий чан рта. Во имя какой, какой любови Было искромсано тело Христа? Не я ль это тело кромсал, как коршун. Удавленник Иуда в моих зрачках. Синевою губ перекошенных Целую смерть в золотых очках.

1920 Октябрь

ст. Тихорецкая

«Любовь, любовь, так вот она какая —…»

Любовь, любовь, так вот она какая — Безжалостная, темная, слепая. Я на нее гляжу, как на топор, Который смотрит на меня в упор. И вижу кровь и слышу запах душный Безумью лишь, да ужасу послушный.

1920 январь

Грузия

«Волосиков костяной блеск…»

Волосиков костяной блеск, Шум механизма. Вот она — черная призма Углем тканных небес. Где же твоя душа? В шуме воды протечной, В этой ли мгле бесконечной, Где атомы ада шуршат? Червь твоего механизма В атоме ада шуршит… Вот она, черная призма Углем тканной души.

1919 февраль

«Как все пустынно. Пламенная медь…»

Как все пустынно. Пламенная медь Тугих колоколов язвительное жало. Как мне хотелось бы внезапно умереть, Как Анненский у Царскосельского вокзала. И чтоб не видеть больше никогда Ни этих язв на человечьей коже, Ни эти мертвые, пустынные года, Что на шары замерзшие похожи. Какая боль. Какая тишина. Где ж этот шум, когда то теплокровный? И льется час мой, как из кувшина, На голову — холодный, мертвый, ровный.

1918 Декабрь

«Ты посмотри на меня, на пленника…»

Это стихотворение посвящается Вячеславу.

Ты посмотри на меня, на пленника Табуна полоумных, упорных глаз. Тебе, золотому сыну священника Я отдаю свой мучительный сказ. Пусть для других я — юродивый братик Заскорузлый, в удушливых язвах, в грязи, Для тебя я чище снегов математики. Знаю: душу твою я любовью пронзил. И не этой любовью с убийственным запахом Обезволенной кожи и теплой мочи. Нет, вот этой, что золотом ладана капает И за всех прокаженных и мертвых кричит.

1920 Зима

Москва

«Обугленные, мертвые поля моих ладоней…»

Обугленные, мертвые поля моих ладоней Не оросят дождей косые языки. Стальной хребет ударами не склонят Горячие железные зрачки. Я разлагаюсь медленно и глухо. И в тонких пальцах розовой зари Ловлю уже оземляневшим ухом Хруст пальцев опозоренной Марии. И мой позор широкий точно море Гремит в мозгу, как гулкий, узкий лук. И смерть в тиаре караулит зори, Как спелых мух прожорливый паук,

1920 Зима

М.

«Короткого, горького счастья всплеск…»

Это стихотворение посвящается Анатолию Мариенгофу.

Короткого, горького счастья всплеск, Скрип эшафота. Пьяных и жестких глаз воровской блеск. Запах крови и пота. Что ж ты не душишь меня, Медлишь напрасно? Может быть Судного дня Ждешь ты, о друг мой несчастный? Горек и страшен плод Нашей недолгой любви. Песня, что бритва. Весь рот От этих песен в крови.

1920 апрель

Грузия

«На золоте снега…»

На золоте снега Черный уголь злобы моей Чертит с разбега Косу для убийства людей. И пряные, пышные кости, Как гроздья гигантских шагов Кадят расцветающей злости Кадильницей наших голов. И Ты, бушевавший когда то, Распятый за злобу людей, На белые руки Пилата Глядишь тишиною ночей. На золоте снега Черный уголь злобы моей Чертит с разбега Косу для убийства людей.

1916 Зима

М.

«Был тихий день и плыли мы в тумане…»

Это стихотворение посвящается Сергею Есенину.

Был тихий день и плыли мы в тумане. Я от роду не видел этих мест, В последний раз на крест взглянул в Рязани И с этих пор я не гляжу на крест. Тяжелый сон мне сдавливает горло И на груди как будто море гор. Я вижу: надо мною ночь простерла Свой удручающий простор.