Солнце

Но у нас с Ревиком такого не было.

Даже тогда, в те ранние дни в Нью-Йорке, не наблюдалось никаких признаков того, что мы переживём этот этап истории.

Да и Мифы уже сообщили нам об этом, пусть и окольным путём.

Это подтверждалось религиозными комментариями, учебниками истории и устными рассказами.

В священных книгах никогда не встречались истории о Мосте и Мече после войны. Они ни разу не упоминались в период после исторически задокументированных Смещений. На них даже бегло не ссылались в новом мире, который следовал за катаклизмом.

Их присутствие не упоминалось в момент установления законов.

С ними не консультировались при корректировке религиозных устоев, записи исторических событий, постройке городов, разработке технологий. Нигде не встречалось упоминание их детей. Нигде не встречалось упоминание их внуков. Они нигде и никак не участвовали в последующих историях, когда расы принимались за тяжёлую работу по отстраиванию мира после катаклизма.

Их друзья и родственники даже не фиксировали факт их смертей.

Согласно всем великим текстам, Мост и Меч просто… исчезали.

Даже зная это всё, мы с Ревиком пребывали в отрицании.

Мы оба, по отдельности и вместе, таили надежду, что однажды у нас будет нормальная жизнь. В моменты потакания себе мы говорили о том, какой будет эта жизнь. Мы рисовали образы друг для друга, вдавались в абсурдные детали вещей, о которых ничего не знали, вещей, которые могли и не существовать после завершения войны.

И всё же наши индивидуальные представления о том совместном будущем были на удивление схожими.

Они также оставались на удивление последовательными с ходом времени, не особо меняясь за годы даже в деталях.

Мы оба хотели более-менее одного и того же.

Семейная жизнь. Жизнь, полная простых и практичных вещей.

В первую очередь жизнь, полная наслаждения и борьбы с простыми вещами, с нормальными сложностями, печалями, концами и началами, неожиданными задержками и триумфами, с которыми имело дело большинство людей.

Ничем не примечательная жизнь, можно сказать — для всех, кроме нас.

После всего, через что мы прошли вместе и раздельно, думаю, мы оба надеялись получить такую жизнь в качестве награды.

Мы говорили о том, чтобы вместе построить дом где-нибудь в горах, или у моря, или, может, на горе с видом на море. Дом окружался бы деревьями, травой, каким-нибудь ручьём со свежей водой или водопадом. Милое тихое место, где никто не будет пытаться нас убить, где мы сможем воспитывать детей и, возможно, совместно управлять небольшой фермой.

Ревик разводил бы лошадей. Он бы охотился и занимался фермерством, на досуге изучал комментарии, медитировал, строил что-то своими руками, учился готовить пищу, путешествовал через Барьер как Тарси.

Я бы рисовала.

Может, я бы даже нашла какую-то работу — что-то новое, чего я никогда не делала. Может, подалась бы в медицину. А может, занялась бы работой разведчика или научилась делать изумительно детализированные конструкции вроде тех, что Вэш создавал в Памире.

Мы бы навещали наших друзей.

Мы бы навещали Мэйгара, Джона и Врега.

Мы бы навещали Локи и Джину, Торека, Деклана, Балидора, Порэша, Юми, Чинью, Хондо, Джакса и Холо. Мы бы приводили с собой детей, приносили собственноручно приготовленную еду, корзинки для пикника и подарки. Мы бы устраивали большие вечеринки, напивались бы и устраивали гонки на наших лошадях без седел. А потом затевали бы большой ужин, где гости приносили бы еду, а потом все спали бы на полу, в амбаре или на траве под открытым небом.

Мы бы по очереди обучали наших детей.

Мы бы плавали, рыбачили, ездили верхом на лошадях. Ревик учил бы меня следопытству и охоте. Я бы могла учить его рисованию, или он взялся бы писать книгу.

Мы бы много трахались.

Мы бы трахались много, очень много — постоянно, при любом удобном моменте, когда удавалось улучить время наедине.

Мы бы наверстали за годы разлуки, непонимания, вынужденного целибата и боли. До рождения Лили Ревик шутил, что несколько лет у нас будет больше секса, чем работы — не считая абсолютного минимума, необходимого, чтобы оставаться в живых.

Образ в моей голове был таким ясным всякий раз, когда я думала об этом.

Я всегда считала, что он должен быть настоящим, ведь так?

Раз он такой ясный, такой совершенно осязаемый, конкретный, последовательный, обыденный и идеальный, в нём должно быть нечто реальное.

Так я говорила себе.

Но после того, как Тава и Макс привели нас в ту пещеру, эта уверенность померкла.

Она сделалась такой тусклой в свете золотистого нарисованного солнца, что остался лишь лёгкий привкус нашей прекрасной мечты.

— Там есть картины, — сказал Макс сразу же, как только мы все посмотрели на него. Он взглянул на Ревика, выразительно кивнув в его сторону. — Очень старинные. На стенах.

Он взмахом руки указал на каменные стены.

— Эти изображения, они всюду по этим землям. Некоторые внутри этих пещер. Другие в иных местах, иных пещерах, — его тёмные глаза встретились с моими. — Картины одни и те же.

Повернув голову, он посмотрел на Ревика во второй раз.

Изучая его рост, волосы, телосложение, он один раз кивнул будто про себя.

Он посмотрел обратно на меня.

— Идем, Atsiniltl’ish Wo-tkanh. Мы тебе покажем. Большая там, — он мотнул подбородком в сторону проёма Барьерной двери, которая теперь лишь слегка источала сине-зелёный свет. — Идем. Внутри. Ты и твой муж. Я вам покажу.

Я бросила на Балидора озадаченный взгляд. Он нахмурился в ответ.

«Как он меня назвал?» — спросила я в его сознании.

«Это язык навахо, кажется, — послал Балидор в ответ. — Я слышал, как они ранее произносили эти слова. Торек сказал, это означает "Носительница Света" или, может, "Держатель Света". Так они тебя называют».

Моргнув, я покосилась на Макса.

Седоволосый человек жестом показывал мне следовать за ним внутрь небольшой пещеры, которая вмещала Барьерную дверь. Когда он отвернулся и вошёл в узкий проём, Тава безмолвно последовал за ним. Вокруг его загорелого запястья был обернут органический наладонник, которому на вид было лет двадцать.