Солнце

Может, они нужны мне для убийства клонов-телекинетиков.

Может, они нужны мне, чтобы не дать Дренгам уничтожить Землю.

Могла ли я рисковать и не брать их с собой просто потому, что у меня имелись к ним какие-то претензии?

Раздражённо выдохнув, я посмотрела на доки, стискивая зубы.

Хотелось бы мне сейчас иметь какую-то работу. Сейчас любая работа устроила бы меня, даже таскание коробок вместе с беженцами-людьми и видящими.

Но меня ни о чём не просили.

Ревик прямым текстом попросил меня не помогать с разгрузкой.

Врег из шкуры вон лез, прося не вмешиваться в миссии по поиску транспортных средств, пусть мои волосы были покрашены, а лицо маскировалось протезами.

Я не знала, что чувствовала из-за того, что все внезапно начали нянчиться со мной, но решила, что не стоит затевать спор… только не тогда, когда все мы через несколько часов выйдем на территорию боевой операции.

Вместо этого я торчала с Данте, которую тоже не допустили к разгрузке, и с Джиной, которая помогала своей дочери следить за записями со спутников и беспилотников через наладонники, пока их более крупное компьютерное оборудование переносили видящие из Списка.

Пока мы ждали, Данте поделилась со мной кадрами из Рима и Ватикана, спросив моё мнение об увиденных мерах безопасности. Она также показала мне кучу записей со взломанных беспилотников в Ватикане и возле него.

Увидев высокие стены из обломков с колючей проволокой, которые они воздвигли вокруг Ватикана, подкрепив их противовоздушным оружием и ОБЭ-трансформаторами… вдобавок к настоящему рву вокруг карантинного анклава Рима… я вовсе не обнадежилась. Данте также доложила мне о высокотехнологичных беспилотниках и голографических мерах безопасности, показывая мне военные беспилотники с радарами, способными уловить разницу в сердцебиении между видящими и людьми, а также обычное программное обеспечение по распознаванию лиц и походки, рентгеновские технологии, способные просканировать расположение органов и костную структуру, чтобы установить личность.

Некоторые из их как будто безобидных рекламных голограмм были оборудованы различным ультразвуковым оружием вдобавок к обычным сигналам тревоги и средствам наблюдения.

Я всё ещё смотрела на периметр главной стены вокруг Ватикана через виртуальный дисплей гарнитуры, подмечая слабые места и любые зоны, не охваченные непосредственным наблюдением, когда тёплая ладонь сжала мою руку.

Отключившись от виртуального пространства, я обнаружила, что Ревик стоит рядом, не сводя с меня странных сине-зелёных глаз и улыбаясь поджатыми губами.

Глядя на его лицо, я осознала, что хмурюсь, затем прикоснулась к его подбородку, где синяк был всё ещё виден даже с лицевыми протезами.

Его глаза заметно дрогнули, когда я дотронулась до этого места, но он не отстранился.

— Ты прикладывал лёд? — спросила я у него.

Он небрежно мотнул головой в сторону.

— И так нормально.

Я встретилась с ним взглядом и увидела, что он смотрит на мои губы.

Моя боль разделения вспыхнула, отчего мой живот заныл. Его пальцы крепче сжали мою руку, затем Ревик привлёк меня ближе и склонился к моему уху.

— Эй… не надо, — мягко поцеловав меня в шею, он на мгновение прижался щекой к моей щеке. — Я тут пытаюсь быть хорошим. Если ты не хочешь, чтобы я снова домогался к тебе во сне…

— Я не возражала, — резко перебила я.

Подняв голову, Ревик фыркнул, и его губы изогнулись в полуулыбке. Но я не чувствовала в нём веселья и не видела юмора в его глазах.

— Ранее ты определённо возражала, жена. Ты не раз это упоминала, бл*дь. Не только на ринге, но и…

— Потому что этого было недостаточно, — сказала я, перебив его во второй раз.

Осмотревшись по сторонам, я понизила голос, чтобы ни Данте, ни Джина не услышали.

— …Раздражаться из-за того, что меня это не удовлетворило — это не то же самое, что злиться из-за того, что это вообще случилось, — тихо сказала я. — Я теперь в принципе много злюсь. Это называется «беременность»… и «перевозбуждение».

Он вздрогнул, всё ещё всматриваясь в мои глаза. Ещё один шепоток боли покинул его свет.

Затем он уклончиво наклонил голову и руку.

— Ну, это хорошо, что ты не возражаешь, — сказал Ревик. — Поскольку я не могу обещать, что этого не случится, пока мы с этим не закончим. Особенно если ты и дальше будешь открывать свой свет для меня, пока мы спим.

Я издала невесёлый смешок. Когда он приподнял бровь, посмотрев на меня, я мягко прищёлкнула языком, затем снова хмуро посмотрела на синяк на его лице.

— Мы больше не будем этого делать, — сказала я ему, наблюдая, как его взгляд опускается к моим губам, затем обратно к глазам. Я прикоснулась к синяку на его подбородке, на сей раз легонько. — Я не хочу снова делать это… только не так. Я не хочу, чтобы мы били друг друга.

Он моргнул, и в его глазах отразилось лёгкое удивление.

— Элли, — сказал он. — Это был моя идея. Чёрт возьми, да я тебя практически заставил.

Я кивнула.

— Знаю. Но я не хочу повторять это. Я не хочу снова бить тебя… только не вот так. В сексе — ладно. Мне всё равно. Мне плевать, если это происходит, пока мы просто устраиваем шутливый спарринг и дурачимся. Но ранее ты говорил мне, что нам не стоит бить друг друга со злости, и я согласна с этим. Я не думаю, что нам обоим стоит повторять такое. По какой бы то ни было причине.

Я глянула вправо, чувствуя и видя, что Данте отходит от нас, встав по другую сторону от её матери.

Поправив гарнитуру, она на моих глазах снова вошла в виртуальное пространство.

Судя по лёгкому румянцу на её щеках, я поймала себя на мысли, что она услышала мой комментарий про секс, и вздохнула, осознав, что сказала это не так тихо, как раньше.

Я посмотрела на Ревика.

Его глаза всё ещё изучали моё лицо.

— Я бы предпочёл, чтобы мы открыто разбирались с такими вещами, — сказал Ревик осторожным тоном. — Я не возражаю против нескольких синяков, Элли. Если мы согласились на это заранее, я не возражаю.

Помедлив, он убрал несколько прядей прямых красновато-каштановых волос с моих глаз. Нежно отодвинув завесу волос от моего лица, он поцеловал меня в висок, затем снова встретился со мной взглядом, и его глаза под цветными контактными линзами смотрели серьёзно.

— В общем и целом я согласен с тем, что ты говоришь, — продолжил он всё ещё осторожным тоном. — Но я бы предпочёл, чтобы ты была открытой со мной практически во всём. Я беспокоюсь, когда ты всё закупориваешь в себе. Это не идёт тебе на пользу. Это не идёт на пользу нам обоим. Я с радостью сделаю практически что угодно, чтобы помочь с этим, лишь бы мы оба на это согласились.