Творится день при полном свете солнца день-солнце, молчаливая печать, почившая на всех плечах дороги. Я светочеловечек, я многороза, я безрассудный многолуч — я знаю, что смерть моя наступит от сиянья. Я мир не разделяю на две части, на чёрную и золотую сферу, — я пестую его при полном свете, как целую топазовую гроздь. Давным-давно, в недостижимой дали, вступил я в эту ясную страну, где даже ночь была сплошным мерцаньем: тот свет во мне присутствует доныне, здесь небеса — сферический янтарь, а море испаряет синий сахар. Вы знаете, опять и навсегда я совмещаю свет с патриотизмом: мои дела тверды, как день, мой долг — дарить распахнутые настежь окна и учреждать непобедимый свет. Пусть и непонятый, — я продолжаю мою стекольчатую пропаганду. К столь отражательному ремеслу — что привело того, кто от рожденья печален, кто похож на плод зимы, кто так провинциально пахнет ливнем? Порой хочу я выказать смиренье и попросить прощения за радость, но не хватает времени — спешу прибыть пораньше и отбыть подальше, а в мыслях лишь одно: быть светом дня, быть самосветом или светом ночи, — но не успею я наладить ясность на этой широте или на той, как сообщают, что темно в Перу, что в Патагонии свет не проснулся. И, не успев поспать, опять спешу зубрить простор прозрачности полдневной. Сегодня день распахнут и летит, а вслед за ним летят все пчёлы света, и это всё — единый кубок дали и дней моих яснейшее пространство. А солнце гонит свет к Вальпараисо.