Солнцеравная

Мне казалось, что сейчас ей можно сказать об этом. Она уже не беспокоится, что жажда мести войдет в конфликт с моей преданностью.

— Понимаю, сколько работы задал ты дворцовым летописцам своими вопросами!

— А!.. — Мне следовало знать, что ее шпионы непременно сообщат ей.

— И что же ты до сих пор желаешь узнать?

— Летописи говорят, что у него были могущественные союзники.

— В самом деле? — Чело Пери нахмурилось, взгляд стал озадаченным. — Насколько мне известно, человек этот был самым обычным счетоводом. Можешь спросить мирзу Салмана. Он его нанял в Азербайджане много лет назад.

Я весь напрягся. Почему мирза Салман об этом даже не упомянул?

— Ты знаешь, отчего он не понес наказания?

— Да.

Пана бар Хода!

Я уставился на нее с немым вопросом в глазах.

— Джавахир, пока я не могу назвать причину. Потерпи, и я открою тебе ее, когда будет безопасно это знать.

Теперь моя сосредоточенность пропала бесследно. Видя меня настолько сбитым с толку, Пери велела мне идти к себе и отдохнуть. Складки у ее губ стали глубже от тревоги. Я не мог ее винить.

Я пошел к своему жилью, попутно рассказав нескольким встречным евнухам, как я устал, всю ночь помогая Пери с ее бумагами.

Баламани уже спал. Я улегся на тюфяк, взяв свою «Шахнаме», однако вместо чтения скоро обнаружил, что думаю об удавке на мальчишеском горле Махмуда, об отраве, сжигающей чрево Хадидже, и о кинжале в груди моего отца. Почему Пери не может рассказать мне то, что знает?

Затеплив свечу, я открыл «Шахнаме» на странице, где Каве стоит перед Заххаком, обличая его кровожадность. Отвага Каве перед лицом несправедливости так поражает шаха, что он не может остановить его. Одному-единственному человеку надо было подняться на Заххака, чтобы остальные наконец могли собраться с духом и сражаться за справедливость.

Я любовался бесстрашием скромного героя древности, не обладавшего ни знатностью, ни богатством, ни могущественными друзьями — ничем, кроме чувства справедливости, которое вело его.

Задолго до полудня я встал, оделся и отправился на встречу с Пери. Когда я вошел в ее покои, на ней было то же синее платье, что и прошлым вечером, а круги под глазами стали еще темнее. Сидела она там, где я ее оставил.

— Повелительница, что вас мучит?

— Я не могла спать. Каждый шум заставлял меня ожидать известий. Только что мирза Салман прислал записку, что ему нужно немедленно со мной переговорить. Мне надо выяснить причину.

— Мог он раскрыть наши замыслы?

— Нет. Тогда он прислал бы шахскую стражу и уж не спрашивал бы позволения.

Мирза Салман не заставил себя ждать. Явился он с единственным слугой вместо обычной большой свиты, сопровождающей великого визиря. Сердце мое зачастило, когда я разглядел несколько волосков, выбившихся из его всегда безупречного тюрбана. Я проводил его на мужскую сторону занавеса в бируни Пери, а затем отступил, чтоб лучше видеть.

— Досточтимый слуга державы, приветствую ваш приход. — Низкий, сладостный голос царевны заполнил разгороженную комнату.

— Царевна, — угрюмо ответил мирза Салман, — небывалое событие произошло во дворце. Ваш брат, свет вселенной, не явил этим утром своего лика после восхода, и все во дворце встревожены.

Мое сердце взмыло на крыльях надежды.

— В самом деле? — удивленно спросила Пери. — А когда он лег?

— За несколько часов до рассвета. К середине утра свита, как обычно, ждала его появления перед покоями, но оттуда не доносилось ни звука. Они не знают, что делать.

— Кто-нибудь стучал в двери?

— Нет. Они боятся побеспокоить его.

— Во имя Бога! — сказала Пери, повысив голос, что прозвучало тревогой. — А если он заболел? Вы должны немедленно постучаться.

— А если отклика не будет?

— Выломать дверь и сказать ему, что сделали это по моему приказу. Идите немедля и возьмите с собой моего визиря, чтоб он мог рассказать мне, что случилось.

Я снова ощутил пламя в паху.

— Чашм, — отвечал мирза Салман и откланялся.

Я последовал за ним и его слугой за порог дома Пери. Он не сказал, куда шах ушел спать, но пересек двор, дошел до дома Хассана и громко забарабанил в деревянную дверь. Ее открыл тот слуга, который обычно встречал торговцев.

Мы вошли во внутренний двор, который я столько раз видел с крыши Пери. Слуга проводил нас вглубь дома, до здешнего андаруни, самой сокровенной его части. Мебель была роскошная, но я не мог разглядывать ее.

Когда мы добрались до комнат, примыкавших к спальне, нас приветствовал шахский лекарь Хаким Табризи, а с ним два самых высокопоставленных амира кызылбашей — дядя Исмаила, Амир-хан-мосвеллу, и новый вождь остаджлу Пир Мохаммад-хан. Спальня шаха располагалась за толстой резной деревянной дверью, к которой не смели приближаться даже амиры.

Поздоровавшись с ними, мирза Салман спросил:

— Никаких знаков?

— Нет, — сказал Амир-хан.

— Возможно ли, что свет вселенной уже отбыл через другую дверь?

— Тут лишь одна дверь, — сказал Хаким Табризи.

— В таком случае по приказу самой родовитой жены крови Сефевидов я собираюсь постучать.

Глаза мужчин выкатились от благоговейного страха; никто из них явно не посмел беспокоить Исмаила. Мирза Салман прошествовал к двери и дважды почтительно стукнул. Мы долго ждали, но ответа не было. Он стукнул снова, на этот раз потверже, и, когда ответом снова была тишина, забарабанил кулаком. Я преисполнился надежды и страха.

— И что теперь? — поинтересовался Амир-хан.

— Тихо! — прервал его мирза Салман. — Слушайте.

Донесся слабый звук, похожий на овечье блеяние.

Мне показалось, кричали: «Помогите!» Шаха ли это голос?

— Хассанбек, это вы? — позвал мирза Салман.

— Д-д-две-е-ерь! Помогите!..

Мирза Салман кивнул «четырехплечему», шахскому стражнику, и тот обрушил железную булаву на створку, загудевшую от удара. Дерево начало щепиться и трескаться. Когда дверь наконец подалась, стражник сунул руку в дыру и отодвинул засов. Разбитая дверь отворилась, мирза Салман и Хаким Табризи бросились внутрь. Два тела скорчились под покрывалом.

— Свет вселенной, вы слышите меня? — позвал Хаким Табризи.

Когда ответа не прозвучало, он бережно сдвинул покрывало с лица шаха. Глаза его были закрыты, рот чуть приоткрыт. Лекарь нагнулся над ним и приложил ухо к груди:

— Сердце еще бьется, но очень слабо.

Мое собственное сердце упало, как валун в реку. Неужели яд не сработал?

Мирза Салман храбро стянул покрывало с той стороны кровати, где лежал Хассан. Он не посмел сделать то же с шахом, который мог быть одет не совсем должным образом. Хассан, облаченный в желтую паджама [7] , лежал на боку.

7

Домашняя одежда. В европеизированном варианте стало словом «пижама».