Солнечная ночь

.................................................................................................................................................................................

— Гулико, как давно мы не виделись, Гулико!

— Здравствуй, Темо!

— Гулико, что произошло между нами? Почему мы так охладели друг к другу?

— Не знаю, Темо.

— А все же?

— Не знаю!

— Быть может, из-за того глупого случая на море?

— Не думаю. Это скорее послужило поводом.

— Поводом?

—Да. Иначе почему мне с тех пор не хочется встречаться с тобой?

— Но ведь мы каждый день видим друг друга.

— Да, но мы ведь не встречаемся.

— Но почему же, Гулико?

— Не знаю, Темо, клянусь мамой.

— Может, ты полюбила другого?

— Нет, клянусь тебе, никого. Просто я перестала думать о тебе, ты больше не нравишься мне. Ты стал каким-то странным.

— Почему?

— Хотя бы потому, что ты не любишь меня, а говоришь так много. Обманываешь себя и меня.

— Ты так думаешь?

— Уверена. И я уже не люблю тебя.

— Причина?

— Не знаю. Это трудно объяснить. Ты парень честный. Признавайся, разве ты любишь меня?

— Не так, как прежде.

— Вот видишь! И я не спрашиваю причины.

— Как же нам быть дальше, Гулико?

— А так... Забудем все...

— Нельзя все забыть, Гулико!

— Можно!

— Как?

— Вот я уже забыла тебя. Забыла даже, как звать.

— Меня зовут Темур!

— Простите, я вас не помню. Как ваша фамилия?

— Барамидзе, Темур Барамидзе, ваш коллега, студент четвертого курса экономического факультета.

— Нет, не помню... Вы посещаете лекции?

— А как же! Я сижу за вами, на второй парте... вы Гулико Цибадзе. Вы живете на Лоткинской горе...

— Нет, вы обознались... Извините, я спешу. Прощайте!

— Прощайте... Прощай, Гулико!

Звякнул колокольчик председателя.

— Товарищ Барамидзе, будьте любезны, обратите на нас внимание. Кажется, на комсомольском собрании факультета разбирается ваш вопрос, а не мой!

Собрание проходило в девяносто четвертой аудитории. На собрании, кроме нескольких десятков студентов, присутствовали секретарь партбюро факультета Давид и лектор права Георгий. На повестке дня стоял один вопрос: «О недопустимых действиях студента Барамидзе, выразившихся в учинении в состоянии опьянения дебоша, нанесения физического оскорбления соседской двери и словесного оскорбления соседу — ответственному работнику, которого студент Барамидзе обозвал «попрошайкой», хотя тот никогда не был замечен в попрошайничестве».

Я как обвиняемый сидел за отдельным столом у стены. Погруженный в раздумье, я не слушал, о чем говорилось в обвинительном заключении, которое читал секретарь комсомольского комитета Ушанги Кочакидзе. Это и послужило поводом для замечания председателя.

— Товарищи! — продолжал секретарь. — Указанный случай свидетельствует о том, что политико-воспитательная работа на факультете хромает! Не хромает, а прямо-таки провалена! На следующем собрании мы обсудим этот вопрос... Хватит, товарищи! Мы не хотим краснеть из-за других! Кто лекции пропускает? Барамидзе и Чичинадзе! У кого переэкзаменовка? У Барамидзе и Чичинадзе! У кого задолженность по членским взносам? У Барамидзе и Чичинадзе!

— Дорогой Ушанги! — встал Гурам. — Насколько мне известно, сегодня разбирается не мой вопрос!

— Настанет и ваш черед, товарищ Чичинадзе! — пригрозил Ушанги.

— Вот тогда и поговорим обо мне, мой золотой!

— Товарищ Чичинадзе, не учите меня! Я сам знаю, когда и что говорить! — крикнул Ушанги и посмотрел па председателя.

Тот зазвенел колокольчиком, Гурам сел.

— Товарищ Барамидзе, объясните собственно причину вашего хулиганства! — обратился ко мне Ушанги.

— Ничего я не помню. Был пьян.

— Значит, не отрицаете, что были пьяны? — спросил председатель.

— Врет он! — крикнул Гурам. — Я был там, от него и не пахло вином!

— Значит, Чичинадзе признается, что со стороны Барамидзе имело место хулиганство в трезвом состоянии?

— Ничего я не признаю! Я говорю, что Темо не был пьян. Вот и все.

— Товарищ Барамидзе, что вы скажете о заявлении Чичинадзе?

— Я же сказал: ничего не помню.

— Чем вы руководствовались, ломая дверь в квартире вашего соседа, официального лица, и обзывая его нецензурными словами?

— Наверно, была причина, потому и обзывал, — сказал Гурам.

— Какая причина, Барамидзе?

— Не помню.

— Может, вы вспомните, Чичинадзе? Или вы также были пьяны в лоск?

— Ты, дружок, выражайся вежливее, а то как стащу тебя вниз, да как...

— Товарищ Чичинадзе, ваш наглый выпад мы зафиксируем в протоколе!

— Фиксируй, где хочешь! Если ты наш товарищ, говори с нами по-товарищески! А то — «чем вы руководствовались»!.. Чего ты пыжишься?!

— Это официальное собрание, товарищ, и оно имеет свой регламент!

— Почему в таком случае здесь не присутствует официальное лицо, о котором вы говорите?

— Это вас не касается! Президиум собрания не нуждается в ваших поучениях! — сказал Ушанги, кинув взгляд па президиум.

Президиум кивком головы выразил свое согласие.

— Барамидзе, скажите, что произошло! — обратился Ушанги ко мне.

— Не скажу.

— Не скажешь?

— Во всяком случае, не тебе!

— Скажи собранию!

— Вряд ли для собрания интересны наши соседские дела.

— Значит, вы не подчиняетесь собранию? Да вы знаете, что вас ждет за это? Вы будете исключены из комсомола!

— Исключай, пожалуйста, того, кого принимал ты! А меня в комсомол принимало общее собрание!

— Хватит, товарищи! Пора кончать с подобными безобразиями! Кто учинил пьяный дебош? Барамидзе!

Кто оскорбил ответственное лицо? Барамидзе! — Ушанги начал все сначала.

— Да кто же это ответственное лицо? Покажите нам его, назовите фамилию! Что за секреты! — выкрикнула Аграфена Данелия.