Солнечное настроение
Шрифт:
– Что ты, Чижик? – Ольга с трудом разжала руки, кажется намертво сомкнувшиеся вокруг ребенка, тихонько погладила Анну по голове, по спинке, по ножкам, ощупывая, проверяя, все ли цело…
Анна тут же перестала плакать, подняла мокрую мордашку и, близко заглядывая Ольге в лицо, взволнованно выпалила:
– Я думала, ты умерла! Не дышишь, и глаза закрыты, и не говоришь ничего…
– С чего это мне умирать? – возмутилась Ольга. – Не такая уж я старая старуха… И вообще, я бессмертна.
– Правда? – с надеждой спросила Анна.
– Более или менее… – Ольга осторожно пошевелилась. – Ты не хочешь с меня слезть?
И тут же чьи-то руки оторвали Чижика
– Жива? Во дает… А я опять чуть нос не разбил.
Саша поднялся на колени, осторожно приподнимая Ольгу, и она зажмурилась от боли. Оказывается, она все-таки здорово приложилась. Нестерпимо заныл левый локоть, поясницу как судорогой свело, а в стопе левой ноги вообще, кажется, нож засел.
– Оленька, что? Где болит? Оленька, маленькая, пожалуйста, скажи что-нибудь…
Она открыла глаза – перед ней дрожали и плавали цветные пятна, постепенно складываясь в изображение. Вот странно, удивилась Ольга, что это у Игоря Дмитриевича лицо такое серое? Он всегда такой смуглый был.
– Извините, – сказала она. – Чижика нельзя было одного оставлять… Я должна была…
– О господи… – Он заметил кровь на рукаве ее рубахи и быстро разорвал рукав от манжета до плеча. – Оленька, очень больно?
Ольга только сейчас поняла, что Игорь Дмитриевич стоит перед ней на коленях и ощупывает своими железными пальцами ее руки, плечи, ребра… А Саша-маленький сидит на земле за ее спиной и поддерживает ее в полулежачем положении. Во стыдобища… Кто из нас медсестра, в конце концов?
– Ерунда… – Ольга попыталась оттолкнуть руки Игоря Дмитриевича и невольно поморщилась. – Просто ссадина. С Чижиком что? Да не трогайте вы! Если я ничего и не поломала, так вы мне сейчас обязательно что-нибудь поломаете…
Но он уже добрался до ее левой ноги, задрал штанину и растерянно свистнул, увидев, как быстро, прямо на глазах, отекает ступня.
– В больницу, – сказал Игорь Дмитриевич решительно. – Мы едем в больницу. Немедленно. Александр, ты с Анной остаешься здесь. Тетя Марина за Анной присмотрит. Галь, ты с нами. Куда ближе – до районной, до городской? Оленька, извини, сейчас немножко больно будет…
Он достал из кармана складной кож, открыл его и, не слушая ее протестов, мигом срезал с ее быстро опухающей ноги парусиновую тенниску. Прямо на куски раскромсал. В чем она теперь ходить будет? Ольга так расстроилась, что только об этом и думала все время, пока они ехали в районную больницу, и пока там ее осматривал хирург, и пока ей делали рентген, а потом накладывали гипс – какая-то косточка там все-таки треснула, оказывается. И потом, по дороге из больницы в Семино, сидя на заднем сиденье машины рядом с непривычно молчаливой Галкой и почти засыпая от усталости и от обезболивающего укола, Ольга тревожилась главным образом по поводу того, что опять осталась разутая. Не в тех же шелковых туфельках ей по саду лазать, правда? Или ее так и будут теперь все на руках носить, как последнюю калеку? Противно же…
Игорь Дмитриевич вынул ее из машины и на руках отнес в ее спальню, и это было не так уж и противно. Наверное, потому, что она уже мало что соображала – мысли путались и глаза слипались. Она еще помнила, как Галка помогала ей раздеться, что-то сердито бухтя при этом, а потом уже ничего не помнила – провалилась в глубокий, черный, наполненный болью и тоской сон.
Боль, тоска, и безнадежность, и страх – вдруг
кто-нибудь узнает, и стыд – терпишь и молчишь, значит, сама и виновата. И никакого просвета, и никакой надежды, и ничего не изменится, у нее просто не хватит сил что-то изменить, у нее не хватает сил даже на то, чтобы встать и приготовить завтрак, но встать обязательно надо, потому что если она не приготовит завтрак – будет еще хуже… Гриша, пожалуйста, не кричи, соседи услышат, не надо, мне больно, не трогай, я сейчас сама встану, не надо, пожалуйста, тише, пожалуйста, пожалуйста…– Оленька, тише, не надо шевелиться… Очень болит, да?
Она с трудом разлепила веки – наверное, глаза опять отекли, что же делать, придется звонить кому-нибудь, чтобы сегодня подменили ее на дежурстве в отделении… Да нет, какое дежурство. Это было давно. А сейчас она – няня Чижика. Тогда почему у нее отекли глаза? Ольга с трудом подняла руку, ощупала лицо и успокоилась – глаза нисколько не отекли. И вообще, при чем тут глаза? Она же ногой ударилась, когда Чижика ловила.
– А где Чижик?
– Тише, тише. – В слабом свете ночника лицо Игоря Дмитриевича казалось каким-то незнакомым, она его только по голосу и узнала. – Больно, да? Сейчас я тебе таблеточку…
– Где Чижик? – настойчиво повторила Ольга, окончательно просыпаясь. Он что, опять ребенка без присмотра оставил?
– Анна дома, – успокаивающе сказал он. – Саша-маленький их с Галкой вечером отвез. Галка пока с Анной побудет, а завтра днем мать приедет, Вячеслав Васильевич в санатории сейчас, так что она сможет недельку с Анной побыть.
– Кто такой Вячеслав Васильевич? – Ольга совершенно не понимала, о чем он говорит. Галка почему-то с Чижиком побудет, Инга Максимовна зачем-то приедет… – Почему Чижика в город увезли?
– Вячеслав Васильевич – муж моей матери, – терпеливо объяснил Игорь Дмитриевич. – Немолодой уже, болеет часто. Вот его в санаторий и отправили. Анна побудет в городе, пока ты не поправишься. Съешь таблеточку, а? Доктор сказал: если очень больно будет – надо тут же таблеточку глотать, и сразу…
– Ничего мне не больно, – отрезала Ольга, отталкивая его руку. – Не буду я гадость всякую глотать. И так уже стакан димедрола впороли…
– Значит, так надо было! – Он говорил с ней, как с больным ребенком. – Съешь таблеточку, а? Не могу я смотреть, как ты мучаешься…
– Чего это я мучаюсь? Подумаешь – на Сашу упала! А он не мучается? – Ольга раздражалась все больше и больше. – Зачем Чижика от меня увезли? Я что – заразная?
– Тише, тише… – Он склонился над ней еще ниже, близко вглядываясь в ее глаза тревожными черными глазами, удерживая за плечи горячими шершавыми ладонями. – Тебе просто полежать придется, совсем недолго… Я с тобой здесь побуду, тетя Марина за тобой поухаживает… Съешь таблеточку, тебе же больно. Ты даже во сне говорила, что тебе больно. Слушай, а может, ты пить хочешь? Я компотику наварил, яблочного. Он остыл уже. Хочешь пить?
– Я есть хочу, – из чувства противоречия сказала Ольга и тут же поняла, что это чистая правда. Это потому, что сейчас ночь. Раньше во время ночных дежурств в больнице она всегда страшно хотела есть.
– Ой, как хорошо! – обрадовался Игорь Дмитриевич. – Курицу будешь? Жареную. И я сейчас салата накрошу. И хлеб замечательный есть, тетя Марина вечером свежий испекла, раз уж мы не уехали.
Он исчез и через несколько минут приволок полный поднос всякой еды, поставил его на тумбочку, нырнул в комнату Анны, вернулся с двумя подушками и, обхватив ее за плечи, приподнял и посадил, затолкав ей за спину подушки.