Солнечный ветер. Книга вторая. Младший брат
Шрифт:
Она пробежала глазами следующие строки книги, надеясь вычитать подходящие намеки или аналогии, которые могли бы утихомирить ее тревоги. Ах, как ей хотелось благоприятных предсказаний! Все ждут их от Дельфийского оракула или от Александра – толкователя Асклепия, прежде чем начинать дело. Она лишь желает родить мальчиков, хороших людей и достойных наследников. Только и всего. Больше ей ничего не надо! Но следующие примеры были еще хуже. Дети, если внимательно читать Артемидора, могли оказаться жестокими, если бы Марк был таким человеком, что, конечно, не правда. Или она, Фаустина, вдруг превратится в жену убийцы-гладиатора.
Кстати, о последнем.
Какие-то грязные людишки распускали
Фаустина подозревала тех, кто может распускать подобные сплетни. Она вряд ли ошибется, если укажет пальцем на Гемина и Агаклита. Вместе с Кодой и Никомедом, эти зарвавшиеся вольноотпущенники составляют особый круг приближенных Луция и все исходящее от них не может возникнуть без ведома младшего брата. Грязные слухи и придуманные истории о ней активно поддерживают и Цейонии – еще она семейка, пропитавшаяся ядом вражды к Антонинам.
И все же…возможно, в глубине души она осознает ужасающую правдивость гнусных домыслов. Она, гордая, высокомерная и властная императрица не раз ловила себя на низменных желаниях. Откуда они рождались? Почему появлялись? Не от влажных ли, липких взглядов ее клиентов, встречающих по утрам, возлежащих вокруг стола с яствами в триклинии, произносящих льстивые, угодливые, напыщенные речи? На самом деле, все они желали только одного: сорвать с нее тунику и жадно овладеть ее телом.
Она, Фаустина, знает их мысли, читает их, ибо эти люди, по большей части, примитивные и недалекие, как домашний скот, у которого нужда заключается только в том, чтобы вовремя поесть, совокупиться и испражниться. Но их скрытые взгляды, витающие в воздухе мысли, игривые, на грани непристойности слова, наполняют ее жгучими желаниями. И тогда наедине она представляет сильных, жестоких мужчин, например, гладиаторов. Она видит безжалостные бои на арене, оскаленные, орущие лица, текущий по телам пот, чувствует звериный запах убийства, и он будоражит кровь, не дает спать по ночам. Возможно потому Луций, кроме девичьей влюбленности, вызывал в ее представлении образ сильного и решительного мужчины, которому она была готова подчиниться.
Фаустина тяжело поднялась, подошла к большому зеркалу из тонкого серебра, разглядывая в отражении свой огромный живот. Она охватила его руками снизу, будто боясь, что те, кто находятся внутри, вдруг вывалятся наружу и превратятся в ужасных мальчишек, о которых упоминал Артемидор.
– Дафна, – позвала она, – я хочу свежих слив. И пусть придут танцовщицы, мне с ними веселее.
Позднее она написала Марку о своем сне. Конечно, Фаустина не указала те, пугающие варианты со змеями, о которых вычитала в соннике. Она заметила лишь, что их дети, а будет по воле богов двойня, окажутся великими императорами, поскольку она, Фаустина, сама дочь цезаря Антонина Пия и жена Марка Августа. Это справедливо и соответствует логике.
«Они будут управлять империей также славно, как вы с братом», – приписала она.
Письмо жены понравилось Марку, и он весь день находился в хорошем расположении духа, пока не явилась Галерия Лисистрата. Бывшая наложница Антонина, удалившаяся в поместье, оставленное ей
покойным, немного раздобрела, округлилась и вообще, на ее лице было написано полное довольство нынешней жизнью.– Галерия, рад тебя видеть! – поздоровался Марк, поднимаясь из-за стола, заваленного документами.
– Я тоже, цезарь!
Она подошла ближе, но не с целью испытать женские чары, как в прошлом. Глупо было надеяться на что-то, если в молодости Марк на нее не клюнул. Однако глаза ее не утратили обычной смешливости, с какой опытная женщина смотрит на окружающих мужчин.
– Здоровья тебе, императрице и твоим детям! – пожелала она.
Марк, которому не хватало времени, а потому не желавший тратить его ради пустой болтовни, тут же уточнил цель посещения гостьи. Не то, чтобы он проявлял нелюбезность, но работы, действительно, накопилось много.
С опытным советником Юнием Рустиком он затеял реформу управления. Цель ее состояла в распространении влияния всадников, поскольку сенаторское сословие редело, и исполнять государственные обязанности становилось некому. Он заменил секретаря Антонина Секста Волузиана, имевшего склонности к литературе и за то ценимого отцом Марка, на Тита Вария Клеменция, ветерана с большим опытом военных сражений. Марк вообще вызвал ропот старых сенаторов пристрастием к легатам легионов, пригласив в свою администрацию Септимия Севера, Валерия Кандида, Максимина и других известных военачальников. Однако, чтобы не обижать Сенат он присутствовал почти на каждом заседании в курии и находился в комициях нередко до самого вечера, пока председательствующий консул не произносил: «Мы больше вас не задерживаем, отцы сенаторы!»
– Так что тебе нужно, Галерия?
– О пустяки, Марк, не волнуйся! Я уже была у префекта Рустика, он не отказал, помог мне. А к тебе я зашла выразить почтение.
– Я это ценю, – наклонил голову Марк, с недоверием глядя на Лисистрату, которую знал достаточно хорошо, просто так она не заявится. Похоже, пришла угостить его медовыми конфетами, предварительно обмакнув их в змеиный яд.
– Кстати, не знаю, ведомо ли тебе, но по городу ходят слухи о Фаустине и цезаре Вере.
– О Луции? – поднял брови Марк.
– Да, да, о них. Говорят, их видели вдвоем на спектаклях Марулла. И это было не один раз.
Марк улыбнулся:
– Пустяки, я знаю, что Фаустина любит представления. Она без ума от пьес, гладиаторских боев в амфитеатре Флавиев, скачек в Большом Цирке…
– Вот-вот, от гладиаторов, – вставила Галерия, сделав упор на последнем слове. – Говорят, но я этого не утверждаю, что дети, которые скоро родятся – не от тебя, цезарь.
– Ты, Галерия все мешаешь в одну кучу: то Луций, то гладиаторы. Мне эти слухи известны, и я им не верю, – голос Марк был твердым, а взгляд холодным. Он не любил, когда вмешивались в дела семьи, особенно, если этим занимались такие люди, как Галерия. Ни положение в обществе, ни проживание в прошлом под одной крышей с Антонином, не давали ей такого права…
И все же после ухода бывшей наложницы Антонина Пия, он долго пребывал в задумчивости. Сама того не подозревая, Галерия воткнула в его сердце ранящую иглу недоверия: действительно ли будущие дети от него? Не поспособствовал ли ему, Марку, Луций в таком деликатном вопросе?
Он начал вспоминать как жена и брат вели себя, когда встречались в его присутствии, о чем разговаривали, какие слова произносили. Но главное заключалось не в этом. Важно было вспомнить их лица и взгляды, стоило извлечь из памяти интонацию голосов, движения тела и рук. Наверное, что-то происходило между ними. Марк не мог дать себе точного ответа что именно, но внутренний голос подсказывал: змея пряталась в траве.