Солнечный ветер

— Ты-то там что забыл?!

— А ничего. Меня дядя Стах с собой взял, сказал, что я должен видеть, как с врагами расправляться надо, чтобы фамилию не позорить.

— Ублюдок ёбаный… — охренел Ковальчук. — Вот же сука!

— Короче, я свидетель. Хотя, наверное, и за соучастника сойду, я же никому ничего не говорил столько лет, покрывал… но это как суд решит.

Несколько секунд Лукаш молчал, оценивая сказанное. И что-то там крутил в своем котелке, отчего Назар вцепился в зажигалку, валявшуюся в кармане. Сжал ее крепко, до белых костяшек. И почти не дышал.

— А я все думал… — наконец тихо сказал Ковальчук, — чем он тебя держит. Держал же чем-то. Оказывается, кровью держал.

— Ты не понимаешь? — зло выпалил Назар. — Мне его закрыть надо, эту мразь. Навсегда, окончательно, чтоб не вышел. Чтоб даже руки свои не тянул ни к Милане, ни к нашему сыну. Я для этого все сделаю. Даже если и меня под этим всем погребет.

— Не погребет, не волнуйся, — хмыкнул Ковальчук. — Во-первых, срок давности по тебе точно давно истек, с сокрытием тут поспорить можно, все же тогда ты с Шамраем жил, он твой родич, а повторных правонарушений ты за этот период не совершал. Не совершал же?

— Смешно.

— Ну вот. Потому максимум свидетелем пойдешь. А во-вторых, Назар Иванович, я не записывал ничего.

— В смысле? — опешил Кречет.

— А в прямом, — Лукаш помахал перед его лицом телефоном с погасшим экраном. — Диктофон не включал. Мы потом с тобой решим, что с этой информацией делать. Ты давай там… даты припоминай, время, обстоятельства, кто участвовал… Стах будет сидеть, это я тебе гарантирую, а тебя в эту дурь не пущу, понял?

— П-понял, — в замешательстве ответил Назар.

— Нихера ты, Наз, не понял, — рубанул голосом воздух Ковальчук. — Подставили тебя. Я тебя ни за что посадить пытался. Так что ты верно со мной столько лет не разговаривал, правильно. Я же со Стахом изначально из-за чего сцепился? Видел, как он на тебя, сука, влияет. Все отбить пытался, да где там мне… если у вас такая связь была, если оно на крови… А получается, что не за тебя боролся, а против Шамрая. Вот только в итоге чуть сам же тебя и не погубил.

— Чепуха, — возразил Назар, мотнув головой. — Так оно и должно было в итоге закончиться. Это была моя обычная жизнь, Лукаш. Да, тогда стрелял не я, но рано или поздно — я бы выстрелил.

— Да не было бы ничего, если бы не дядька твой! — вскипел Лукаш. — Уехал бы к своей бабе и забыл все, как страшный сон, если б не эта падла!

— В смысле?

— В прямом! Ты… ты когда в Левандов свалил потом, старший Никоряк на административку попал, пьяный был в дупель, сидел у нас в обезьяннике как раз в мою смену. Ну и рассказал мне… как Станислав Янович его сыну бабок отвалил, чтоб он подстрелил кого-то на потасовке. И запись всплыла, кто-то на мобилу снимал, как ты в воздух палил. Я потом все это крутить пытался… про твой дробовик нам тоже стуканули, где искать. Ну и вообще, сам конфликт — он же не на ровном месте был.

Назар оторопело вытаращился на друга. Несколько секунд молчал, потом прижал к глазам пальцы. Кажется, те от морозной ночи слезились. Или от того, что света, льющегося из комнаты, недостаточно. Потом поднял голову и медленно, как-то почти сонно сказал:

— Стах тогда с новым прокурором что-то не поделил. С Балашом. Не помню уже… что там было.

— Зато потом с ним душа в душу сколько лет прожил, — с сарказмом усмехнулся Лукаш.

— Знаю.

— Продали тебя тогда, Назар. Предали и продали. И я тоже хорош, мне бы задуматься, ты ж моим другом был, надо было тебя слушать и тебе верить, и помогать, а я закусил удила, вот и спешил через тебя поскорее к Стаху подобраться. А в итоге просрал — и нашу дружбу, и возможность его упечь. А когда дядька твой раздумал тебя сажать, а я продолжал о стену лбом долбиться, чтоб достать его, то они еще и Надьку мою… чуть не погубили мне бабу, в общем…

— Как это?

— Ай, — Лукашева щека нервно дернулась, и он в упор посмотрел на Назара: — постерегли как-то и встряхнули хорошенько… беременную… У нее тогда срок маленький совсем был, мы даже еще ничего не знали. Скинула. Я тогда думал из органов уходить. А куда тут уйдешь? В охрану к твоему уроду?

— Блядство…

— Оно самое. Сначала упек тебя, а потом вот так вытаскивал. До сих пор не понимаю…

Зато Назар понимал. Понимал, что тогда Милана уже ни одному из них не досталась. И Стах решил дать заднюю после смерти мамы.

— Значит… это был все-таки он, — прошептал он.

— Ты догадывался?

Догадывался ли он?

Самому себе можно сказать правду?

Еще тогда. Еще в те дни, когда сидел в СИЗО. Нет-нет, да и мелькало в голове, как ни гнал от себя эту мысль. Черт его знает, что настораживало, черт его знает, откуда взялось подозрение, что дядька хочет держать его подальше. Он не ведал главного — причины. А теперь все было на своих местах. Племянник посягнул на женщину, которую Стах выбрал для себя. Этого было вполне достаточно, чтобы и через него переступить, по пути уничтожив.

Неужели он совсем, ни дня, ни секунды, не любил и не жалел его? Назар тогда готов был против всего мира ради него пойти. Просто ради минуты признания. Получается, зря. Получается, чутье его звериное тогда не подвело — от Стаха надо было бежать подальше. И от Рудослава подальше, потому что там был воздух гнилой.

— Значит, все-таки он… — повторил Назар, теперь уже не глядя на друга. Глядел в себя. В бесконечную пропасть, которая разверзлась в нем. Гораздо глубже и чернее неба над головой. В ней хищной птице расправить крылья — и на простор, парить-парить-парить, выглядывая жертву где-то на земле. А после камнем вниз, быстрее ветра. И не думать о том, что жертвой на сей раз будет сокольник, приручивший ее. Выклевать глаза — и забыть навсегда, освободившись.

К действительности его вернул все тот же Лукаш. Тронул за плечо, что-то сказал, что Назар не расслышал. Понял позже: Ковальчук спрашивал, насколько он уверен в том, что за ним следят и каким образом. Он даже ответил. В ту минуту он отвечал автоматически, будто бы раздвоившись. Лукаш что-то еще говорил, вроде бы, какие-то инструкции давал насчет завтра. И Назар знал наперед, что все запомнил. И воспроизведет в точности. Потом в его ладони оказался телефон — дешевенький китайский смартфон довольно распространенной модели среди детей и стариков.

Лукаш неловко усмехнулся и сказал:

— На вот, для связи. У малой временно экспроприировал. Постарайся его не ухайдокать.

— Сколько ей? — словно очнувшись, спросил Назар.

— Девять. Светланкой зовут. В третьем классе учится, отличница, звезда школы.

— Круто. А мой Данила лодырь, но талантливый.

— Твой Данила… — повторил за ним Лукаш.

— Ага… сынок. Данила Назарович… Он Брагинец, но Назарович… он как-то сам сказал, — Шамрай двинул кадыком, сглатывая. И в ужасе осознал, что наружу просится ком — колючий, тяжелый ком из стона, слез, боли. Даже не знал, что оно в нем живет. А живет… — Я Стаха удавлю, — прохрипел он, едва сдерживаясь. И словно почувствовав его состояние, Лукаш протянул руку и настойчиво сжал его плечо, как будто бы подбадривал.