Соло На Два Голоса

Кроме того, близкие люди знают друг друга до кончиков мизинчиков, все их привычки, манеры и пристрастия. И иногда они, эти манеры-пристрастия, внезапно могут раздражать или просто надоесть. Ну, или минутка такая нехорошая случилась, а любимый муж - любимый же!
– как обычно, деликатно рыгнул после плотного, с любовью приготовленного и весьма затейливого обеда. И любящая, добрая, дивная, терпеливая, самая лучшая в мире жена вдруг захотела надеть ему опустевшую тарелку на голову. А сверху постучать половником. Да так постучать, чтобы тарелка раскололась пополам, а ещё лучше - разбилась на мельчайшие кусочки, и пусть бы он, сука, моргал своими гляделками и отплёвывался от фарфоровой крошки, козлище рыгающее! Он что - не может сдерживаться? Почему я могу?

Потом это пройдёт, даже быстро пройдёт, всё станет по-прежнему мило, нежно и по-хорошему сентиментально. Но ведь бывает. Это только в святочных историях такого фу-фу быть не может, а в живой человеческой жизни обычные люди, не ангелы, могут и на кухонный нож бросить весьма многозначительный взгляд, когда "любимая вторая половина" не смыла в ванне после себя волосы, пришла поговорить о завтрашних планах с вонючей зелёной маской на физиономии (от мимических морщинок! Дебилка страшная!), ночью снова курила в сортире, бычок так и плавает (ну, холодно было на балконе, слишком холодно, что ты орёшь?). И ведь в девяти случаях из десяти все любящие терпят. Скрипнут зубами и перетерпят, срываются, уже когда совсем что-то не так или дурная минута. На терпении и построено это самое семейное традиционное счастье. На порой адском терпении и умении заглотнуть обратно грубое слово, удержать руку от удара. Можно получить на этом деле тромб или сделать первый уверенный шаг к инсульту (кто знает?), зато в данную, конкретную минуту сохранить в доме и меж любящими людьми мир и благодать.

Так вот... Мой личный тест на совместимость близких очень прост. Называется "мне надо поплакать". Иногда на меня находит, особенно после просмотра каких-нибудь душещипательных киношек. Про животных, не дай бог. Или страшных фильмов, к примеру, про войну, про нацизм, про сталинизм и то время. Как ударит под дых кадрами боли и страданий, согнёшься пополам, и польётся из глаз и из носа, как у царевны Несмеяны. Иногда даже с подвыванием выходит, когда уж очень, очень больно: например, кино снято безжалостно и натуралистично. Да ещё музыка положена какая-нибудь а-ля Нино Рота. У близких или тех, кого мы таковыми считаем по ошибке, бывают три реакции, из которых правильная только одна. Одна реакция, подлая и много чего рассказывающая про отношения в этом доме: нет реакции. Ты рыдаешь, а тот самый "близкий" просто не реагирует никак, вот совсем, лишь слегка голову повернёт и плечиком дёрнет: мол, смотреть мешаешь. Лично мне одного раза хватает, чтобы понять: с этим человеком мы не только не близки, но даже плохо знакомы. И почему я так обижаюсь на подобное? Да по той простой причине, что адски не люблю чувствовать себя униженной и оскорблённой, а в ситуации, когда ты рыдаешь, а на тебя дёргают плечиком, ощущаешь себя какой-то нищенкой, сидящей на тротуаре с табличкой на груди "очень хочется кушать", и ещё громко рыдаешь для усиления эффекта трагедии. Тех, кто меня унижает, я ещё прощать не научилась. Не доросла до высоты понимания. Кстати, ситуация с дёрганьем плечиком - это история про моего первого мужа, Денискиного папу. Сейчас сделаю себе узелочек-пометочку, что нужно будет вернуться к первому мужу... А то ведь сейчас унесёт меня на волнах моей памяти так далеко, что потом и не вспомню. (Узелок: реакция номер один и первый муж).

Реакция вторая, особенно мерзкая, на мой вкус. Дикое раздражение, порой смешанное с брезгливостью и отвращением.

– Чего ревёшь? Совсем сдурела? Да прекрати выть, идиотка!

Может, кто-то углядит в этом большую любовь, в которой меня так страстно и регулярно уверял мой последний муж (не забыть и про него потрындеть!), но я не оценила. Вернее, оценила иначе. Именно после подобных, похожих ситуаций, случавшихся у меня с этим мужчиной, моё отношение к нему начинало ощутимо и неуклонно меняться: от вроде как любви, принятия и нежности, несмотря на все его закидоны, к недоверию, последовательно приводившему к отвращению. Шаг за шагом, но приводившему. Как раз именно под влиянием этого я всё заметила и всё поняла про него. Всё. До донышка. Что ж, в каком-то смысле, да здравствуют честные реакции: они помогают нам разглядеть партнёра под моим любимым аппаратом: рентгеном.

И реакция третья. Денискина.

...Мама расплакалась, мама сидит перед телевизором, скрючившись, теребит ворот своей кофты и горестно покачивается. Её физиономия мокрая и скукоженная, глаз не видно уже совсем, подбородок дрожит. Дениска подходит к маме, крепко-крепко её обнимает, утыкается носом в плечо и говорит:

– Бедная моя мамочка, как я тебя понимаю! Так жалко, так жалко! Не плачь, мамочка, мне тебя ещё больше жалко, чем тех, в кино! Ма-а-а-а-ма, ты такая добрая, хорошая у меня, как я тебя люблю! Не плачь, пожалуйста!

Ну, примерно так... Могут быть и другие варианты слов и объятий. Но главное здесь - само отношение. Оно, вот такое, единственно правильное, единственно возможное, если мы говорим о любви. Всё остальное - ложь, лицемерие и жестокость.

Поела, выпила кофе... сбросила посуду в посудомойку. Посуду - умора! Одна чашка, ложечка и вилка. На полную загрузку моя машинка заполняется не менее чем дня за три-четыре. Удобно. Выгодно.

Пойду вернусь в подушки - ещё попишу. Есть пока запал...

КАК СВЯЗАТЬСЯ С МОИСЕЕМ

– Ох, совершенно нечего смотреть, поганое кино показывают в полётах, - донеслось до меня тихое ворчание соседки. Видимо, она собралась посмотреть развлекательную программу, но репертуар фильмов не устроил. Фильмы, кино... Моя страсть и моё спасение в детстве и отрочестве.

С детства я смотрела всё, что шло в московских кинотеатрах, навалом, без разбора, лишь бы смотреть кино. Разумеется, увидела кучу фильмов совершенно мусорных, бездарных, дурных - и наших, и зарубежных. Зарубежных бездарных было поменьше - всё-таки тогда, при совке киноимпорт тщательно отбирали не самые глупые и вполне образованные люди. Несмотря на клыкастую параноидальную цензуру и рогатки совка, всё-таки откровенную халтуру, даже идеологически "правильную", нам редко подсовывали. Порой проскакивало нечто плохонькое, но всё же чаще зарубежка была качественная.

Годам к четырнадцати я научилась грамотно выбирать фильмы, на которые стоит идти. На нашенские шла или, напротив, игнорировала, узнавая, кто режиссёр, кто сценарист и кто играет. А на зарубежные - изучив синопсис с помощью журнала "Искусство кино", передачи "Кинопанорама" или расспросив тех, кто фильм видел. Таким образом, ловко избегала траты времени на откровенно бездарное действо. А потом у меня появилась Ларка... Которая заменила мне всё. Даже кино. Стала ближе всех и всего.

Ещё вчера Ларка, сидя, прыгала на моих чемоданах, помогая их застегнуть.

– Ну, ты мать даёшь всё-таки, - кряхтела и ворчала она, красная от натуги.
– Вроде, никогда не была шмоточницей, откуда у тебя столько барахла?

– А чёрт его знает, - вытирала я пот со лба.
– Как-то всё жалко оставлять и выбрасывать, вот и тащу. Хотя вряд ли мне там понадобятся шерстяные свитера и кофты в таком количестве... Лар, почему ты ничего не хочешь взять себе, а?

– Не-не, даже не начинай снова!
– замотала головой подруга.
– Я у тебя ничего не возьму! Ты мне и так сердце рвёшь своим отъездом, а я ещё твои вещи буду носить?
– в её голосе вдруг явственно послышались слезливые нотки. Ларка заплачет? Тогда небо точно рухнет на Землю!
– И вообще... у нас с тобой... размеры разные...
– она вскочила, метнулась к окну, распахнула створку и вытащила сигарету из пачки, валявшейся на подоконнике. Ларка стояла ко мне спиной, демонстрируя ладную фигурку. Конечно, она намного стройней меня, но кофты и свитера - а они у меня хорошие!
– вполне сгодились бы, сидели бы чуть мешковато, сейчас это модно, а они толстые, тёплые...

– Заткнись!
– рявкнула подруга. Оказывается, про одежду я говорила вслух... Я подошла к Ларке и сбоку увидела, что лицо её некрасиво скривилось. Так бывает, когда люди изо всех сил сдерживают слёзы.

– Лар, ты что? Ты же сама поддерживала меня, ты же... И вообще - разве мы вот прям расстаёмся?

– А что же мы по-твоему делаем?
– зло осведомилась подруга.
– Или в следующие выходные ты заедешь ко мне попить чаю?

– А мы разве так часто ездили друг к другу пить чай?
– грустно и с удивлением заметила я.
– Лар, мы ж месяцами не виделись... Все занятые такие...

– Да, но я всегда знала, что ты где-то в доступе. Или что возьму трубку и наберу твой номер...

– Так возьмёшь и наберёшь!
– воскликнула я, не понимая, что творится с моей разумной Ларкой, что на неё нашло, почему такая трагедия?
– Лара, Интернет есть, скайп, Лара, ска-а-айп!
– я широко разевала рот, произнося заветное слово, прямо как в рекламе услуги, и пучила глаза, чтобы быть и посмешнее, и поубедительнее.
– Мы будем и общаться, и видеть друг друга, не сходи с ума. А потом ты приедешь ко мне в гости, и мы будем ходить к морю, и... Ларка не дала закончить, внезапно порывисто обняла меня за шею, всхлипнула и разрыдалась. Меня как молнией ударило: сильная и лихая Лариса рыдала у меня на плече впервые в жизни. Выпавшая из её пальцев сигарета разбилась о подоконник. Именно разбилась: бумага порвалась, весь пепел высыпался, а горевший табак почему-то сразу же потух. Ни капельки не тлел даже. Я с большим удивлением наблюдала за этим странным явлением.