Соло
Шрифт:
До начала лета оставались считанные дни. Затяжные, временами не по-весеннему холодные дожди наконец прекратились. В ущелье пришла жаркая пора. Под ярким солнцем заблестели чисто вымытые листва и камни. В прогретом воздухе уже чувствовалась летняя леность и умиротворенность. Монеты не было видно с самого утра. Он расположился на своем любимом месте, на углу веранды, под полуденным солнцем и сочинял письмо Круглолицей. Он делал это теперь регулярно, раз в неделю, и так же исправно получал письма от нее. Он ждал этих писем. На сочинение ответа обычно уходило много времени. Он начинал, как только открывал утром глаза. Составлял в уме фразы, отвечал на вопросы, высказывал мнения, испытывая утомляющие и облегчающие душу волнения. Его глаза часто увлажнялись слезой, его рот часто расплывался в слабой улыбке. Слеза нередко приносила
Он отказался от всех планов и остался на лето дома. О том, чтобы покинуть ущелье, не могло быть и речи. Он не сомневался, что не сможет выжить без своей хижины, своей дикой яблони и особенного, целительного солнца этих мест. Тепло солнца обволакивало его, растворяя печаль всякий раз, когда он поднимался по тропе к основанию стены в сопровождении Монеты и с букетом свежих цветов в руках. Лучи солнца быстро осушали его увлажненные глаза, когда он клал букет у места падения Солдата и садился рядом.
Дни походили один на другой. Монета перестала проситься с ним на восхождения. Она сопровождала его под начало маршрута и отправлялась назад сторожить хижину до его возвращения. Он уходил на восхождения почти каждый день, но возвращался рано, обычно к полудню, кормил собаку, ел сам и ложился подремать на веранде. После этого он раскрывал книгу или брал чистый листок бумаги и ручку.
Кроме приезжавшей несколько раз на выходные дни Круглолицей, мало кто посещал его в ту весну. Тем неожиданней было появление машины Солдата в ленивый полдень. Машина медленно заехала на площадку перед хижиной и, после неуверенного маневра, остановилась неуклюже на краю, подняв небольшое облако пыли. Последний раз он видел жену Солдата на похоронах. Он знал, что она приезжала один раз посетить место падения, но в хижине не появилась. Она привезла с собой сына. Внезапно откуда-то появилась Монета, они вместе поприветствовали гостей. Он пригласил маму внутрь и усадил ее за стол, сын остался cнаружи.
Его глаза не обнаружили в ее облике примет придавленной горем женщины. Напротив, она выглядела очень свежей и привлекательной в белой кофточке без рукавов и голубых джинсах. Она рассказала, что намеревается установить памятную табличку в ущелье, и спросила его мнение. О табличке он узнал от друзей и уже ходил с ними наверх, чтобы выбрать подходящее место. Он сказал, что предлагает повесить табличку прямо на стене, у начала маршрута, в месте, где редко появляются случайные люди. Она как будто согласилась.
Подоспел чай, он накрыл для гостей небольшой стол. Мальчика было не заманить внутрь, он заигрался с Монетой. Солнце перевалило на другою сторону неба и заглянуло в западное окно хижины. Они пили чай с остатками приготовленного Круглолицей прошлогоднего варенья из дикой вишни. Он чувствовал, что гостья приехала не для того, чтобы посоветоваться о табличке, и спросил, в чем дело. Она тихо ответила, что приехала попросить прощения за все свои тяжелые слова. На ее лице появилась виноватая улыбка облегчения. Он ответил, что чрезвычайно рад услышать это от нее, и почувствовал облегчение сам. Они замолчали. Он прилагал усилия, чтобы не выдать себя глазами, его гостья не делала такой попытки. На изменившемся, постаревшем вдруг лице обнаружились совсем еще свежие следы горя.
Сын и Монета упросили маму остаться в хижине на ночь. Мама не сильно сопротивлялась. Они сидели на веранде в углубляющейся темноте теплой безлунной ночи. Яркие звезды заполняли чистое небо, обрамленное четкой линией темных силуэтов гор. Мальчик угомонился и спал в хижине на месте, где всегда ночевал его отец. Она сказала, что давно не чувствовала себя такой спокойной. Он ответил, что это, несомненно, действие целительных свойств ущелья.
Она стала рассказывать о том, как они познакомились с Солдатом, встречались и поженились. Он слушал не перебивая. История зарождения их любви прошла перед его глазами много лет назад, но он в первый раз слушал ее версию. В этой версии было много забавных и неожиданных подробностей. Они улыбались вместе в темноте. Она рассказала, что сначала приметила его, когда встретила их с Солдатом на сборах в горах, и была обескуражена отсутствием интереса с его стороны. Он признался, под ее удивленное восклицание, что находился в то время в сетях Улыбчивой. Они вместе вспоминали их веселую свадьбу.
Он узнал об их трениях последних лет. Что она отчаялась дождаться, когда ее муж начнет остывать к горам. Зачем вам это нужно? Она не ждала ответа на этот вопрос. По крайней мере, еще незнакомого
ей ответа. Они засиделись до глубокой ночи. Под конец она сказала, что ему нужно перестать рисковать своей жизнью, жениться на Круглолицей, построить ей большой дом в ущелье, никуда не отлучаться и растить вместе детей.3
Он проснулся, подвешенный под темной нависающей скалой, со звуками собачьего воя в голове. Гамак слегка раскачивался, поскрипывая натянутыми веревками. Вокруг было тихо, он раздумывал об источнике воя. Должно быть, приснилось. Ближайшие собаки были в двадцати километрах вниз по ущелью, на стоянке чабана, у которого он оставил Монету. Он прожил на стоянке несколько дней, чтобы удостовериться, что его собака находится в надежных руках. Монета легко ужилась со свирепой и шумной сворой чабана. Она в порядке, но, конечно же, скучает и ждет, когда он вернется и заберет ее домой. Следовало бы поторапливаться. Он откинул покрывало, осторожно вылез из спального мешка и сел в гамаке, упершись спиной в холодную стену. Светало, дно цирка под ногами еще скрывалось в полутьме. Он проснулся как раз вовремя.
Через двадцать минут он стоял на льду с рюкзаком на плечах, опять готовя себя к трудному моменту – отстегиванию последней, удерживающей его закладки. Тело наполнялось легкой дрожью. Держась левой рукой за воткнутый в лед молоток, он дотянулся и вынул закладку из щели, оглядел свое убежище, взялся за ледоруб и осторожно вышел из-под скального прикрытия.
Горловина неясно просматривалась в пятидесяти метрах выше. Он медленно двинулся вперед, используя прием, которому его хорошо обучили в ранние альпинистские годы. Стоя на обеих ногах, держась за ледовый молоток, он втыкал ледоруб на полметра выше, затем вытаскивал молоток и втыкал на уровне ледоруба. После этого он поднимал на один шаг сначала одну ногу, за ней вторую. В каждое движение он перемещал или руку, или ногу, сохраняя в любой момент времени три точки опоры. Повторяя в уме простой счет, он прошел не спеша горловину и поднимался по левой части желоба, сосредоточенный только на своих движениях. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре.
Площадка для стоянки открылась неожиданно. Он вступил на крошечный ровный островок, аккуратно снял и опустил рюкзак и уселся с удобством. День разгорался, солнце должно было вот-вот показаться из-за плеча снежного гребня. Он был доволен темпом своего подъема. Пять веревок за несколько часов работы. Значительно быстрее чем вчера. С божьей помощью, может, и удастся добраться сегодня до вершины.
Все будет зависеть от того, что его ждет на черном поясе. Пояс нельзя обойти, он пересекает весь конус горизонтальной полосой темных разрушенных скал, перемешанных со льдом. Шириной около трех веревок, он сужается в одном месте до двух. В этом месте его обычно проходят. Никто не хочет находиться на поясе ни одного лишнего метра. Восходители, побывавшие на маршруте, не жалеют эпитетов, описывая ненадежные скалы участка. Он готовил себя к тому, что не сможет доверять ни воткнутому ледорубу, ни зацепке, за которую держится его рука, ни выступу, на котором стоит его нога.
Когда он подошел к поясу, сил для сомнений осталось совсем немного. Было около двух часов дня, сильное солнце завело горловину на всю мощь. Он уже был далеко от тех страстей. Основной поток камней проходил в стороне от его пути. После нескончаемых метров крутого льда он почти добрался до снежной шапки вершины, на которой можно будет вздохнуть свободней. Оставались только две веревки черных разрушенных скал.
Он закрутил ледобур на последнем метре прочного льда перед поясом и остановился передохнуть. Усталость растворяла нервное напряжение мышц и тревожность разума. Последние несколько часов он поднимался довольно быстро и свободно, почти как в хорошие времена. Надеясь сохранить этот настрой перед сложным участком, он отдыхал недолго.
Пояс дался неожиданно легко. После первых осторожных шагов он вдруг почувствовал благожелательность этих скал и отважился доверять им. Незаметно пришло столь желанное чувство неуязвимости, дело заспорилось. Он заткнул ледоруб за лямку рюкзака, освободил правую руку, после чего брался ею за скалы без сомнений. Потрудиться пришлось только в нескольких местах. В одном из них он застыл в напряженной позе, уткнувшись носом в закрывающий обзор большой выступ, и отчаянно пытался прочувствовать, что его ждет за этим выступом. Чувства молчали. Он вздохнул и, отдавшись на волю судьбы, потянулся вперед. Руки не нашли явных зацеп, но сумели как-то задержаться и перетянуть тело за перегиб.