Соло
Шрифт:
Когда он воткнул ледоруб в плотный снег шапки, все страхи исчезли. Чувствуя чрезвычайное облегчение, он принялся пробивать усталыми ногами зигзаг нечетких следов к вершине, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание и окинуть взглядом оставшийся путь.
Он уже ночевал на этой вершине один раз и направился к месту прошлой стоянки под небольшой скалой. Использовать светлое время для спуска не было сил. Он растянул палатку, разжег примус, поставил на него заполненную ледовой кашей кастрюльку, прислонился к сухой скале и подставил лицо лучам солнца. Его палатка затерялась среди просторов вершины. Глядя на окруженное снежными холмами и полянами небольшое полузамерзшее озерко перед ним, было нетрудно забыть на минуту, что он находится на самой макушке высокой горы. Закатное солнце придало пейзажу совсем безмятежный, домашний вид. Он напился вдоволь чаю и теплой воды, бросил несколько камней на покрывающую озеро корку льда, закрылся в палатке,
На следующий день он быстро расстался с надеждой преодолеть гребень до темноты. Даже если бы он не затянул с выходом и не потерял несколько утренних часов, ему было бы все равно не успеть спуститься за один день в ледовый цирк к палатке на морене. Некрутой, но длинный западный гребень усеян нескончаемыми скальными жандармами и ледовыми сбросами, преодоление которых не давалось ему легко в тот день. Казалось, что количество опасных и трудных участков многократно увеличилось за месяц, прошедший со времени его первого спуска. Подойдя к очередному препятствию, он часто не узнавал его, спрашивал себя, как же он проходил здесь в первый раз, и отвечал себе полушутя, что проходил здесь, наверно, просто, по прямой. Несмотря на медленное передвижение, он пребывал в хорошем настроении, был доволен своим хладнокровием и расправлялся с препятствиями не спеша, но уверенно. До тех пор пока не подошел к месту, известному под названием Верблюд.
Два оглаженных скальных пика образуют горбы Вербюда. К седловине с обоих горбов ведут отвесные скалы. Это место он помнил с прошлого раза. На нем пришлось тогда поработать. На спуске к седловине попался участок, на котором его ноги оторвались от скал. Пришлось пролезть на одних руках около пяти метров. Сидя у края восточного горба, он не чувствовал в себе решимости повторить спуск еще раз по своим следам и не сомневался, что не сможет удержаться на руках в этот раз.
Верблюд никто не обходит. Люди спускаются к седловине без особого труда по закрепленной веревке и затем поднимаются, обычно с трудом, на другой горб. Справа и слева к Верблюду подступают крутые ледовые склоны. Пересеченные множеством трещин и бергшрундов левые склоны спадают в ледовый цирк, из которого он начал восхождение. Правые склоны, по виду такие же, как слева, ведут в соседний цирк.
Он выбрал, разумеется, левую сторону, спустился обратно с горба, достал из рюкзака ледовый молоток и осторожно заглянул за угол. До седловины было около ста пятидесяти метров по горизонтали и затем еще приблизительно столько же, чтобы обойти второй горб. Поверхность ноздреватого льда подтаяла и размякла, он тщательно расчищал ее от мокрой каши, перед тем как поставить туда ногу.
Он остановился отдохнуть на полпути к седловине. Тень стала накрывать ледовый цирк под его ногами. Далеко впереди проглядывалась перемычка, к которой ведет гребень. От перемычки до морены уже совсем рукой подать. Он услышал над собой тихий шелест и успел поднять голову. В этот же момент на него навалилась масса обвалившегося бесшумно наверху снежного карниза, сорвала со склона и потащила вниз. Равнодушное солнце и мрачные холодные вершины наблюдали, как его разогнавшееся тело взлетело в воздух на небольшом подъеме, как оно приземлилось снова на склон головой вперед, как с головы слетела и запрыгала отдельно желтая каска, как все вместе, перемешанное с тяжелым снегом, свалилось с высокого края большой ледовой трещины и исчезло в ней без следа. Это незначительное событие моментально забылось в цирке. Огромная тень уже полностью покрыла дно цирка и поднималась по сверкающим склонам противоположной стороны. Закатное солнце вот-вот должно было скрыться за появившимися на горизонте темными тучами.
Он очнулся в полной темноте, задыхаясь и чувствуя стеснение в груди, мешающее наполнить легкие воздухом. После долгой череды коротких вдохов и выдохов паника отошла, он понял, что может дышать, и ощутил, что все тело стиснуто какой-то неодолимой силой. Пришла мысль, что он находится в лавине. Нужно пытаться выбраться наружу. Мозг давал ногам и рукам команды, но ничто не двигалось в скованном невидимой силой теле. Неожиданно правая рука отозвалась и резко дернулась, он вскрикнул от боли и опять потерял сознание.
Во второй раз он очнулся со смутными воспоминаниями о первом пробуждении. Немного спустя он оставил усилия вспомнить, какая рука причинила боль, решил попробовать осторожно правую руку, опять почувствовал резкую боль, но остался в сознании. Пришел черед левой руки, ему удалось сжать все еще одетую в замерзшую перчатку кисть. Больше с левой рукой сделать не удалось ничего, он неуверенно задвигал ногами и неожиданно почувствовал, что они освобождаются, как будто ему
удается отодвинуть от себя снег. Это происходило на самом деле. Его ноги выталкивали снег глубже в трещину, постепенно освобождая все больше места. Наконец удалось протиснуться вниз, освободить грудную клетку, руки и голову. Стало сразу намного легче, глаза обрадовались появившемуся откуда-то слабому свету.Выбираться нужно было вверх, через некоторое время он принялся выгребать здоровой рукой порции плотного снега. Снег исчезал где-то под ногами, вскоре рука оказалась на свободе. С большими усилиями он вытащил себя на верх застрявшей в середине трещины широкой снежной пробки, поднял глаза и увидел звездное небо.
Кроме боли в правой руке, было не на что жаловаться. Не чувствуя холода, он свободно растянулся на пробке и немедленно ушел в забытье. Когда он снова открыл глаза, было светло. По стенам трещины стекали струйки воды. Он подставил сухие губы к одной из них. До верха трещины было всего три-четыре метра. Он оглянулся и обнаружил лежащие рядом привязанные к обвязке ледоруб и ледовый молоток. За спиной чувствовался горб рюкзака. Дела обстояли неплохо, нужно только набраться сил перед предстоящей тяжелой работой.
Побитое и усталое тело требовало участия правой руки. Он уже поднялся на несколько метров и, ослабевающий, держался на кошках и вцепившейся в воткнутый ледоруб левой руке. Тело нетерпеливо ожидало, когда, преодолевая боль, правая рука поднимет ледовый молоток, нетвердым движением воткнет его в лед и безвольно откинется в сторону. Его мозг тоже не чувствовал никакой жалости к больной руке. Она должна была выполнить свою работу. Рука не сдавалась.
Выбравшись на верх трещины, он едва не скатился вниз по крутому склону, с трудом удержался на снежном мостике и лег, обессиленный, на него животом, обратив лицо вниз. Тепло солнца приятно растекалось по телу, слышался шум пролетающих рядом камней. Он не беспокоился о том, что один из них может попасть в него. Он старался думать о том, как добраться до дна цирка. В падении его тело проделало большую часть спуска, оставалось около двухсот метров крутого, испещренного трещинами ледового склона. Обход трещин, конечно, удлинит и замедлит путь. Если их можно будет обойти.
Сознание то мутнело, то просветлялось, солнце уходило за гребень. Он почувствовал, как холод льда овладевает его телом, и продолжал лежать неподвижно лицом вниз, равнодушный к себе и к окружающему миру.
Монета дергала во сне ногой. Ее посещали беспокойные сны. Беспокоиться было вроде не о чем под защитой чабана и его своры. Монета научилась ладить с большими клыкастыми собаками, знать свое место и не терять достоинства. Ей нравилось гонять вместе с ними пугливых овец и играть с малолетними детьми чабана. Сурки больше не привлекали внимание Монеты. Она испытала неведомый прежде азарт, когда однажды погналась со всеми за появившимися ниоткуда волками. Самые большие собаки бежали впереди и издавали наводящее страх низкое рычание. Они гнались за волками, пока не перестали чувствовать их запах. Монета научилась отрывать себе кусок от грубой пищи, которую чабан бросал собакам, и согреваться холодными ночами между густошерстыми боками соседей. Она знала, что хозяин скоро придет за ней и они отправятся домой, где всегда пахнет вкусной едой и хозяйкой. Она знала, что дома ей будет долго сниться, как ее шерсть обдувает холодный ветерок, пришедший с ледника, что она будет слышать гул перекатывающихся по дну бурной реки валунов и видеть мерцающий свет огня, пробивающийся в темноту сквозь щели юрты чабана. Монета не торопилась покидать эти места и терпеливо ждала хозяина. Если бы только не беспокойные сны.
Тревога приходила сверху, с той стороны, куда ушел ее хозяин. Тревога усиливалась с каждым днем. В то раннее утро Монета засеменила быстро лапами вверх по двухколейной дороге. Дорога вскоре перешла в широкую тропу, идущую вдоль шумной реки. Тропа переходила по мостикам то на одну, то на другую сторону реки и к середине дня разделилась на две. Монета пошла вправо, в сужающееся ущелье. Одно за другим ей открывались выполаживания с тихими заливными лугами, затем тропа стала уже и круче, Монета перевалила через длинный подъем и увидела торчащие вдали пики огромных темных вершин.
Дальнейший путь шел по камням, большим и маленьким. Монета прыгала по ним, тяжело дыша, с высунутым языком. Ее подгоняли знакомые, пугающие запахи большого животного, которого она никогда не видела, но боялась. Ночь застала ее у огромного валуна посреди тонких рукавов ручья. Монета дремала, беспокойно прислушиваясь к непонятным, гулким звукам ущелья. Утром холод покрыл коркой льда небольшие заводи ручья. Монета попила воды и продолжила путь вверх.
Она остановилась у еще одной развилки. Ее тропа шла круто вверх, туда, откуда выглядывал язык ледника. Слева от тропы шумно стекали пенистые воды берущего начало от ледника ручья. Острые камни кололи и ранили лапы Монеты, когда она изо всех сил карабкалась по едва заметным следам.