Солоневич

Скоблин очень переживал за Васеньку. Он просил Стаха, который приезжал к нему каждые две недели (из Франции?), найти возможность «ободрить, а главное, успокоить» жену. «Как Вы полагаете, — написал он своему оперативному „куратору“, — не следует ли Георгию Николаевичу теперь повидаться со мной и проработать некоторые меры, касающиеся непосредственно Васеньки?» «Некоторые меры» — это, без всякого сомнения, планы вызволения жены из тюрьмы. Скоблин ощущал вину перед ней: он — на свободе, а Васенька в руках тюремщиков [130] .

130

Надежда Васильевна Плевицкая (1884–1940) умерла во французской тюрьме.

Видимо, опасался Скоблин и за свою собственную судьбу. Вот фрагмент из его письма: «Недавно мне здесь пришлось пересматривать старые журналы и познакомиться с № 1 журнала „Большевик“ этого года. С большим интересом прочитал его весь, а статья „Большевики на северном полюсе“ произвела на меня большое впечатление. В конце этой статьи приводятся слова Героя Советского Союза Водопьянова, когда ему перед полётом на полюс задали вопрос: „Как ты полетишь на полюс, и как ты там будешь садиться? А вдруг сломаешься — пешком-то далеко идти?“

„Если поломаю, — сказал Водопьянов, — пешком не пойду, потому что у меня за спиной сила, мощь: Товарищ Сталин не бросит человека!“

Эта спокойно сказанная фраза, но с непреклонной волей, подействовала и на меня. Сейчас я твёрд, силён и спокоен и тихо верю, что Товарищ Сталин не бросит человека!»

Бренные останки Скоблина, блестящего агента НКВД «№ 13» (вот уж действительно роковая цифра!), не были обнаружены и через десятилетия после его «исчезновения». Приказ был выполнен точно: «Операция не должна иметь следов».

В апогей скандала с похищением генерала Миллера в редакцию «Голоса России» пришло очередное письмо от Спасовского (Гротта), подписанное неизменным титулом — «личный архитектор Высочайшего двора шаха Реза Пехлеви». Гротт сообщил, что получил «полномочия» Анастасия Вонсяцкого на ведение переговоров с Иваном Солоневичем об «установлении деловой связи в вопросе ведения активной борьбы с большевизмом». Полномочия оговаривались некоторыми условиями: во-первых, соблюдением тайны предстоящих переговоров; во-вторых, отсутствием на страницах «Голоса России» и «Фашиста» статей и заметок, которые могли нанести ущерб авторитету обеих сторон своим содержанием. В постскриптуме Спасовский отметил:

«Я глубоко счастлив, что Анастасий Андреевич после своих тяжёлых разочарований в людях и попытках совместной работы с ними ещё раз решил завязать большое русское дело. Дай Бог довести его до радостного, столь желанного для всех конца. Слава России!»

Пытался наладить политическое взаимодействие с Солоневичем другой фашистский лидер эмиграции — К. В. Родзаевский. Их переписка то и дело прерывалась. Солоневич сетовал:

«Вы, по-видимому, вовсе не получаете моих писем. Вероятно, Вы не получили и моей статьи о будущности русского фашизма. Вообще наша корреспонденция на Дальний Восток идёт как в пропасть: письма, газеты, книги».

Главная тема их переписки: объединение антибольшевистских сил эмиграции. Солоневич одобрял усилия Родзаевского, хотя и полагал, что для этого, особенно в Европе, — потребуется упорная предварительная работа.

«Если Вы примете во внимание, что только в одной софийской дыре издаётся шесть русских газет, — писал Солоневич в Харбин, — то, вероятно, представите себе трудности предпринятого дела. Однако — трудности останавливать не должны. Основное политическое задание на сегодняшний и завтрашний день — это создание национального центра — не в тех масштабах, о которых пишет „Новое слово“ в № 38, — ибо эти масштабы совершенно утопичны, а хотя бы в составе представителей Династии, РОВСа, фашистов, НТСНП и церкви: пять человек. Моя недавняя поездка по Европе заронила весьма серьёзные сомнения в исполнимости и этой программы. Но если фашистам удастся склеиться хотя бы с РОВСом и НТСНП, — то и это будет огромным шагом вперёд» [131] .

131

И. Л. Солоневич — К. В. Родзаевскому (от 10 октября 1937 года).

В этом же письме Солоневич просил «конфиденциально, не для печати» информировать его о характере взаимоотношений Родзаевского с русскими фашистами в Германии и причинах разрыва с Вонсяцким.

Солоневич отозвался согласием на предложение Родзаевского о «создании единого газетного фронта» национальных русских изданий.

«Я принимаю его целиком не потому, что согласен с ним на все сто процентов, — писал он, — а потому, что если мы начнём дебатировать детали, то решение вопроса затянется ещё на несколько лет. Принимаю Ваш проект таким, каким Вы его прислали. Но, как мне кажется, совершенно необходимо вставить в него отдельный пункт о, так сказать, — взаимоненападении. Мне, например, очень трудно работать, скажем, с „Мечом“, ежели он время от времени брыкается по моему адресу. В последнем номере он свалил меня в одну кучу с Вонсяцким и Казем-Беком. Нужно усвоить медицинский принцип: прежде всего не вредить».

Иван обещал помочь газете Родзаевского «Наш путь» «в силу местных софийских возможностей»:

«Перепечатки — пожалуйста. Могу взять на себя освещение балканских вопросов, от которых я в „Голосе России“ воздерживаюсь самым тщательным образом, — а есть кое-что интересное. Можно подтянуть рекламу „Нашего пути“ в „Голосе России“ — и наоборот. Что касается сбора подписки и объявлений, то здесь решительно ничего не могу сделать. У нас, по существу, редакционного помещения нет. Есть квартира и четыре человека семьи, заваленных работой по горло».

«Четыре человека семьи» — так написал Солоневич. Однако в редакции из членов семьи фактически осталось только двое: Юра учился в Вене, а Борис в декабре 1937 года сообщил, что не собирается возвращаться в Болгарию, остаётся в Брюсселе, поскольку нашёл хорошо оплачиваемую работу в издательстве «Силлак» [132] . Он прислал свою фотографию: в кепи, кожаном пальто, армейских шнурованных ботинках (особый мужской шик!). Иван воспринял известие о решении брата с нескрываемым огорчением, как «ослабление семейного фронта», почти — измену.

132

В Брюсселе Б. Солоневич жил в пансионе Крыловых — рю де Паскаль, 45. В сводке НКВД от 13 января 1938 года о нём сообщалось: «Солоневичу разрешено на один год остаться в Бельгии. За него очень хлопотали Архангельский и Гартман. Б. С. много занимается молодёжными делами и спортивными организациями. Последние „достижения“ — проведение показательных антикоммунистических „судов“. Конечная цель всех спортивных начинаний Б. С. — подготовка боеспособных групп, которые в случае войны с Советским Союзом будут переброшены через Финляндию на территорию СССР, чтобы поднять восстания в концлагерях».

Борис обещал присылать статьи в «Голос Родины», но это было слабым утешением. Конечно, в беседах с «любопытствующими» эмигрантами Иван о причинах такого решения брата не говорил, делая упор на том, что оно «никакой политической подкладки и последствий не имеет и иметь не может». Но эмигрантские «психологи-аналитики» комментировали на разные лады столь сенсационное событие. В Софии в «Зарнице» пришли к мнению: «Иван явно убит этим сообщением. Здесь кроется что-то серьёзное, может быть, НКВД решил укрепить свои позиции в Бельгии?»

Причин для «разъезда» братьев было много. Безусловно, Борис не мог не завидовать счастью воссоединённой семьи брата, в то время как его семья осталась в России. Жена Ирина на БАМе отбывала наказание за неудавшийся побег, а двое детей были брошены на произвол судьбы, поскольку заботиться о них было некому. Отец Ирины, царский генерал, после концлагеря вынужден был жить на птичьих правах в Твери. Из Москвы дошло разгневанное письмо брата Ирины, в котором во всех обрушившихся на них бедах он винил Бориса: если бы Борис не бежал, то отец был бы уже в Москве, он сам не числился бы на подозрении и работал бы спокойно, Ирина тоже была бы освобождена. Ещё он подчеркнул, что поддерживать и воспитывать детей Бориса в таких обстоятельствах он не может…