Солоневич

Генерал Добровольский подвёл «итоги» взрыва бомбы в Софии, связав его с внешне- и внутриполитической ситуацией в Совдепии:

«Мне кажется, что приближаются решительные сроки. Сталин явно потерял голову… Ещё хуже для большевиков — последний процесс в Москве (Бухарин, Рыков, Крестинский и др.). Чего стоит обвинение Бухарина в желании уничтожить Ленина, Сталина и Свердлова за Брестский мир? Ведь после этого Бухарин был официальным идеологом партии, по его „Азбуке коммунизма“ обучали… Рыков в течение 10 лет был главой Совнаркома, т. е. премьер-министром.

Сейчас их и других министров и посланников обвинительный акт рисует как изменников, агентов немцев и одновременно англичан… Разве это не настоящее безумие и сумасшедший дом? Из этого дома бегут полпреды, улетают лётчики, от этого дома шарахается в сторону Европа, сговариваясь между собой. Для нас, для России всё это может закончиться грандиозной катастрофой, если внутри или вне её не найдутся силы, способные предотвратить этот распад… ГПУ решило перейти в наступление, и результаты Вам известны. Похищением генерала Миллера в связи со Скоблиным скомпрометировали РОВС. Натравили РОВС и НТСНП друг на друга. Следующий эпизод — бомба в редакции Солоневичей. Тут двойной и ловкий удар.

Солоневичи за что-то уничтожаются… Взятая ими политическая линия укрепляется. РОВС и НТСНП посрамлены, а Солоневичи возвеличены. Теперь это герои, и правильность их штабс-капитанской программы и тактики подкреплена большой бомбой. Мог погибнуть Иван, но тут дело не так в „вожде“ (какие они там „вожди“, вы знаете), а в этом вредном для нас и полезном для врага движении вспять, к прошлому, с претензией на власть, против чего так правильно протестовал генерал Деникин в своём выступлении: „Не править идём, а служить России“. За это Иван Солоневич облаял его в „Голосе России“, внушая штабс-капитанам, что именно они идут править…

Нет, ГПУ — положительно талантливо — и ведёт свою работу на „ять“. Ведь подумайте только, какой теперь прилив чувств к Солоневичам… „Вождь“ [Иван] к тому же уцелел, да в резерве ещё остался „доктор Боб“. Тамару Владимировну Солоневич мне очень жаль: она была симпатичнее их всех…

В № 86 редакция заявила, что после разгрома осталась без средств, в чём мать родила. О 70 тысяч франков, найденных после взрыва, ни слова, и все об этом сразу забыли. Там же довольно хитро проводится мысль: мы взорваны не за книги, а за газеты (поддерживай!). И замечателен финал: „Нас подозревали, не агенты ли, и правильно делали, но вот теперь после бомбы ясно, кто мы“» [138] .

138

С. Добровольский — С. Петриченко (от 8 марта 1938 года). С содержанием письма ознакомились Ежов, Фриновский, Минаев.

В частных беседах враждебные выпады в адрес «семейки Солоневичей» допускал И. А. Ильин, которого уже в те времена нередко называли «честью и совестью» русской эмиграции. Он не раз собирался подвергнуть критике деятельность Солоневичей в эмигрантской среде, но после взрыва в редакции «Голоса России» отложил это намерение. В архиве Ильина сохранился набросок [139] , по которому можно составить мнение о том, в каком именно ключе планировалось это критическое выступление:

139

Ильин И. А. Собрание сочинений: В 10 т.: Переписка двух Иванов (1927–1950): В 3 кн. М., 2000. С. 554.

«Безбожные, а потому глубоко пошлые люди. Пролганные, циничные, советские ловчилы. Ni foi, ni loi [140] . Пустые души, в которых есть только личная злоба и жажда мести по отношению] к коммунистам. И эту личную злобу они театрально разыгрывают как пламенный патриотизм, делая себе на этом эмигрантскую карьеру среди демагогирующих штабс-капитанов. Приехали демократами-республиканцами — и к Милюкову; не пристроились — объявили себя, держа нос по ветру, монархистами, чтобы писать о Вел. кн. Кирилле такие вещи и таким тоном, от которого порядочному немонархисту стыдно становится.

Если бы коммунисты не посадили их в концлагерь — то они все и сейчас ловчились бы там, предавая Россию ради собственного устроения, разыгрывая свою советскую карьеру по „спортивным“ организациям и по „интуристам“.

Это люди, растлившие себя в советской службе…

Убийство госпожи Сол[оневич] производит впечатление ужасной и грязной истории, случившейся с отвратными людьми: сатана чёрта растерзал, злодеи живого лемура переехали, волка поезд раздавил. И всё, что они делают, — насыщенно самовлюблённостью, пьяною рисовкою, каким-то нескрываемым бесстыдством, эксгибиционизмом.

В наше слепое время люди думают: всё, что против коммунистов, — всё хорошо. Но вот поднимается чёрное на красное, растление справа на растление слева — и мы опять будем задыхаться».

140

Ни стыда, ни совести (фр.).

Несмотря на предельную безжалостность этой оценки (ни одного слова «в пользу» братьев!), Ильин завершил свой набросок неожиданным выводом: «А говорить об этом сейчас публично — не следует — Солоневичи пока „полезны“». И в этом «прагматизме» Ильин, хотелось бы отметить, мало чем отличался от различных «фракций» Русского Зарубежья — от НТСНП до «внутренней линии» РОВСа, — которые в разное время хотели «использовать» Солоневичей. Но упрямые ловчилы шли своим собственным путём, не подчиняясь и не подпевая никому (отсюда и ярлык — «себе на уме»). Подчёркнутая самостоятельность братьев вызывала широкую гамму негативных чувств у верхушки эмиграции: от раздражения и слепой подозрительности до ненависти и откровенной вражды.

Вот ещё одно подобное свидетельство. Кандауров, руководитель фашистов в Болгарии, так написал об Иване в штаб-квартиру своей партии в Харбин (13 февраля):

«Относительно Солоневичей. Хочу предупредить вас, что надо быть с этими типами очень осторожными. Если до вас дошли все номера их газеты, то вы могли прочесть в одном из них сообщение о том, что „в Софии существуют две группы фашистов, и одна собирается бить другую“. Это было явно провокационное сообщение, я говорил с Иваном, и он был вынужден признаться в своей неправоте и неосмотрительности. Но обещания поместить опровержение не исполнил, стараясь вывернуться.

Я их очень хорошо узнал и близко с ними познакомился. Сейчас я вполне убеждён, что они талантливые и умные провокаторы. В чью они работают пользу, — на большевиков или на собственный карман, — я не могу сказать, т. к. первое обвинение довольно сильно. Но одно верно, — они используют все возможности для того, чтобы развернуть своё газетное дело, не интересуясь особенно правдивостью своих сообщений, нисколько не беспокоясь о том, может ли их сообщение нанести вред национальному делу. В Париже здоровые национальные круги кроют их последними словами за политическое жонглёрство.

Всё это я пишу вам с просьбой передать Константину Владимировичу, что надо быть очень осторожными в переписке с ними, если таковая вообще нужна. С ними всё равно каши не сваришь, они никогда не воспримут нашу линию работы. Их дело — национальное словоблудие, — т. к. до сих пор ни одного своего слова, даже в самой маленькой своей части, они не претворили в дело. Кроме того, никогда нельзя быть уверенным, что ваше письмо не будет опубликовано. Я бы посоветовал К. В. не переписываться с ними лично, а поручить это кому-либо из секретариата по поручению главы. Не стоит имени К. В. попадать в какую-либо грязную комбинацию. Никто не знает, что могут выкинуть Солоневичи».

«Пожелание» это было передано Родзаевскому, которое вместе с другими отзывами подобного рода охлаждало стремление главы русских фашистов к сотрудничеству с издателем «Голоса России»…

После покушения на Солоневича полпред Раскольников и его жена решили стать невозвращенцами. Известия о политических репрессиях в Советском Союзе, серия террористических актов, прокатившихся по странам Европы в отношении изменников и «врагов Сталина», и, конечно, ощущение нависшей над ними опасности (люди Яковлева следили за каждым их шагом) побудили их к побегу. Раскольников направил в Наркоминдел телеграмму об отъезде в Москву. Он и его жена простились на вокзале с провожавшим их коллективом полпредства и «отбыли» на родину. До границы они не доехали. На одной из станций Раскольниковы покинули поезд и отправились в прямо противоположном направлении, намереваясь просить убежище во Франции.

После взрыва в редакции «Голоса России» «внутренняя линия» в Софии стала распространять слухи о том, что в советском полпредстве действует «балканский центр» по изготовлению бомб. Цель была очевидной: спровоцировать разрыв дипломатических отношений между Болгарией и СССР.

Чтобы раскрыть «сеть советских агентов», привлечённых к организации взрыва, контрразведка РОВСа и Русский отдел общественной безопасности Болгарии усилили наблюдение за полпредством. В число подозреваемых попал издатель литературно-исторического журнала «Вольный Дон» Павел Назарьевич Кудинов. Его имя тогда знали многие. В марте 1919 года Кудинов возглавил Верхнедонское восстание, потом воевал в Добровольческой армии, в 1920 году был вынужден эмигрировать и осел в Болгарии. Из-за хлопот по отправке имущества умершего казака семье на Дон Кудинову пришлось общаться с советским «дипломатом» Яковлевым.

Агенты Фосса зафиксировали визиты Кудинова в полпредство в ноябре 1937 года. За ним организовали слежку и выяснили, что издатель «Вольного Дона» несколько раз встретился с Яковлевым в «неофициальной трактирной обстановке», что было истолковано Фоссом как «явный признак предательской работы на Советы». К тому же в своём журнале Кудинов стал резче осуждать западные державы за подготовку «вооружённой экспансии» против России, называл Белое движение «панской чумой, напастью на людей», выступал «вразрез» антисоветским установкам РОВСа. Летом 1938 года Кудинов был арестован. Допрашивал его начальник Русского отдела тайной полиции Браунер:

— Павел Назарьевич, вы не отрицаете того, что встречались с секретарём советской делегации?

— А я думаю, что она же и русская…

— Вот уж в этом я с вами не согласен, не русская она, а подлая, всем миром презренная, большевицкая…

— Партии всякий раз могут срывать друг другу головы, менять роли, но Россия остаётся Россией…

Ответы Кудинова Браунер назвал дерзкими и неубедительными. По его представлению в августе 1938 года «просоветски настроенного казака» выслали вначале в ссылку в провинцию, а в 1939 году выдворили в Румынию, обвинив в деятельности по разложению русской эмиграции и в шпионаже в пользу СССР [141] .

141

См. подробнее о П. Н. Кудинове: Разогреева Л. П. Не милости хочу, а справедливости // Интернет-версия журнала «Слово». 2003. № 4. После Второй мировой войны Кудинов был выдан болгарским правительством Советскому Союзу, осуждён «как бандитский главарь» Верхнедонского восстания на 10 лет. Освобождён в 1956 году, после чего вернулся к семье в Болгарию.

У «контрразведки» РОВСа первые подозрения о «чекизме» Николая Абрамова появились в начале 1937 года. Под различными предлогами его постепенно отстранили от «настоящей работы». За ним было установлено наблюдение и «внутренней линии», и болгарской полиции. Подозрений становилось всё больше, но поймать его с поличным не удалось.

Абрамов-старший догадывался, что сын каким-то образом причастен к взрыву в квартире Солоневичей. Генерал сомнениями не делился ни с кем, свои переживания держал втайне.

«Внутренняя линия» доложила генералу материалы по делу Николая летом 1938 года. Состоялся серьёзный разговор отца и сына. Фёдор Фёдорович пытался добиться признания, но Николай на все уговоры и требования отвечал категорически: «Я ни в чём не виноват!» Тем не менее генерал, памятуя о категорических выводах «внутренней линии», — предательство! — был вынужден принять волевое решение. Он приказал сыну покинуть пределы Болгарии.

Об этом факте «проникновения НКВД» в ряды РОВСа было сообщено, «циркулярно и доверительно», в региональные отделы. Правда, сделано это было с большой задержкой — только в середине февраля 1939 года. Новый председатель РОВСа генерал А. П. Архангельский [142] , направивший письмо в региональные отделы, объяснил задержку требованиями полиции, которая вела расследование дела. Генерал сообщал: «Николай Абрамов уехал в начале прошлого года уже по настоянию полиции и как нежелательный иностранец. В настоящее время он вместе с женой находится в Париже. Генерал Абрамов, собрав 7 февраля старших начальников, находящихся в Софии, „отбросил личное и, руководствуясь пользой дела“, рассказал всё, что он знает по этому тяжёлому для него делу.

142

Алексей Петрович Архангельский (1872–1959) — генерал-лейтенант, возглавил РОВС после похищения Миллера.