Somewhere

– Дорогие гости! – начал старейшина, едва только приключенцы сошли на берег, – Войдите же в этот храм Единого, разделите с нами ритуал общения с Единым! Лишь чистые сердцем, не таящие зла, могут пройти в наш храм. Войдите! Докажите нам, что вы друзья!

– Чушь какая! – хмыкнул Таэнн, но очень тихо, так что услышали его только Амелия, которую он по-прежнему нес на руках, и Эд, который стоял совсем рядом с ним.

Доминга, которая ушла на шаг вперед, обернулась и с вопросом в глазах тряхнула головой в сторону храма.

– Да пойдем, чего уж там! – ответил Таэнн, перехватывая Амелию. И приключенцы вошли в храм.

– Я начинаю ненавидеть лестницы! – прошептала Амелия на ухо Доминге, когда ее усадили на длинную низкую лавку. Во время подъема девушку чуть не уронили с самого верха лестницы.

Доминга успокаивающе потрепала ее по плечу. Она сидела рядом с Амелией. С другой стороны от нее сел Эд, почти прижавшись к волшебнице. А Таэнн сел с другой стороны от Амелии.

Внутри храма царил полумрак. Несмотря на то, что дом был сложен из бревен, в которых Таэнн элфьим чутьем распознал клены, в нем стоял странный, несвойственный деревянным строениям, запах.

Посреди храма, внутри восьмиугольника из низких лавок, на одной из которых расположились приключенцы, было сложено что-то вроде каменного алтаря с углублением в центре. Сейчас высельчане, нарядные, со счастливыми лицами, с песнями складывали в это углубление горячие угли, щепки и стружки.

Доминга насчитала около сорока человек – мужчин, женщин, подростков. Детей сюда, видимо, не пускали.

Наконец, все замолчали, расселись, и к алтарю подошел старейшина с мешком в руках, богато расшитым бисером.

– Все ли дома принесли огонь? – торжественно вопросил он.

– Да! – многоголосо прозвучало с лавок.

– Все ли сердца открыты Единому, Создавшему нас?

– Да! – вновь прогремело в ответ.

– Услышь нас, Единый! – возопил старейшина и кинул на тлеющие угли горсть сухой травы из мешка.

Высельчане снова запели, точнее, затянули какую-то заунывную мелодию без слов.

Приключенцы сидели, смотрели, слушали, дышали, ощущали – и постепенно погрузились в странное состояние, повисли в неверном зыбком мареве между сном и явью.

Доминга почувствовала, как Эд мягко уткнулся ей в бок, нехотя оглянулась и увидела, что Амелия спит Таэнна на плече, а у элфа глаза хоть и открытые, но абсолютно отсутствующие.

И вдруг из тумана перед ней появилась пожилая женщина и склонилась над раненой ногой Амелии. Доминга с трудом шевельнулась. Женщина полуобернулась к ней и сказала:

– Спи, моя хорошая! – и Доминге оставалось только повиноваться.

Все приключенцы спали и видели. И вот, что они увидели.

Доминга.

Доминга подняла голову и уперлась взглядом в низкий потолок. Она стояла в узком коридоре, прижавшись спиной к стылому камню стены. Воздух был затхлый и спертый. Где-то вдалеке капала вода – звук разносился далеко и глухо.

Доминга постучала по стене, поковыряла неровные стыки камней, простучала пол и потолок, без труда дотянувшись до него, ничего не обнаружила и пошла вперед по коридору.

Звуки ее шагов и падающей воды были одиноки в этом лабиринте. Через некоторое время волшебница начала слышать свое тяжелое дыхание. Она задыхалась в этой тяжелой, неподвижной атмосфере. Вскоре и стук ее сердца вплелся в эту странную какофонию.

Коридор неоднократно раздваивался. Посомневавшись в первый раз, Доминга повернула направо, и теперь поворачивала направо постоянно.

Она шла и шла. Бесцельно и почти бездумно. Есть и пить ей не хотелось. Было светло, хотя она так и не поняла, откуда берется свет. Воздух был неподвижен. Звук падающей воды действовал на нервы. Доминга шла. Поворачивала – сперва настороженно, а затем равнодушно, потому что раз за разом за углом ее ничего не подстерегало.

Она была безоружна, но это ее не волновало. У нее не было ни воды, ни еды, но это не беспокоило ее тоже. Ей было все равно. Доминга шла и шла по инерции, не чувствуя усталости.

Ничего не менялось. Камни были серыми. Потолок – низким и давящим. Воздух – спертым.

«Зачем все это? – подумала Доминга, – Зачем я иду? Кто я? Где я? Для чего я? Какой в этом смысл?»

Она сделала еще несколько шагов, а потом остановилась. Сперва села, привалившись к стене, а потом легла, свернувшись калачиком на жестком полу, и закрыла глаза.

«Нет смысла, – подумала она, – Ни в чем нет смысла. Все абсолютно бессмысленно и нелепо»

«Я никому не нужна. Зачем мне жить? Ради чего я живу? Я не вернусь. Лучше будет умереть здесь. Умереть… Я устала. Лучший выход – умереть»

Она резко встала, прошла сквозь стену и оказалась в храме, глотая дымный воздух и щуря глаза.

Боги.

– По-моему, – ехидно начал Каваскъяск, – Здесь кто-то только что нарушил правила игры. Притом, очень серьезно.

– Если ты намекаешь на меня, – спокойно ответил Ономант, – то ты ошибаешься. Я ничего не нарушал.

– Он в самом деле ничего не предпринимал, Каваскъяск, – примирительно сказал Галат.

– Тогда кто же?

Галат выразил недоумение, Ономант – безразличие.

Таэнн.

– Тьма пронзила твое сердце? – переспросила Доминга.

– Пронзила, – Таэнн кивнул, нервно оглянулся в дымной атмосфере храма и покрепче прижал к себе спящую Амелию, перегнувшись через которую он и шептался с Домингой, – Я не мог ничего сделать, не мог шевельнутся, а огромный рыцарь пронзил мое сияющее сердце, мое сердце, отдельное от меня…

– А причем здесь тьма? – подняла брови Доминга.

– А этот рыцарь был сама тьма. Я это чувствовал, – растерянно ответил Таэнн, – Знал, – добавил он, и тут Амелия закричала. Она кричала долгим криком раненого зверя, выла и корчилась, будто в огне.

Таэнн и Доминга обхватили ее: элф схватил девушку за плечи и запястья, а волшебница обняла ее за голову и, не зная, что предпринять, похлопала по щекам.

Наконец Амелия перестала кричать и зарыдала, уткнувшись Таэнну в плечо. Элф обнял девушку за плечи, стал гладить по голове и что-то ласково шептать на ухо.

Доминга отвернулась от них и увидела, что Эд, свалившийся с лавки, когда она дернулась к Амелии, тоже проснулся и теперь сидит на полу, прислонившись к лавке спиной, и тихо плачет, сморкаясь в большой клетчатый платок. Доминга положила ему руку на плечо: