Сон в летнюю ночь
Шрифт:
— А воротничок какой! Посмотрите!
— А какие колумбиновые оборочки!
— Виктория, поднимите руки! Как бока цветочками расшиты!
Женское щебетание было прервано принцем Антоном:
— Виктория, мы имеем к Вам вопросы.
Дамы умолкли. Анна Леопольдовна посмотрела на мужа глазами несчастной матери — «опять двойка». Принц Антон смутился и покраснел: он вновь сделал что-то неправильное, хотя очень старался угодить.
— Загляните в будущее, Виктория, — сгладила бестактность принца Юлиана, — и скажите, будет ли Бирон возглавлять правительство при малютке-наследнике?
— Как Бирон? С каких ландышей? — Виктория хотя и знала от Мальцева о болезни Анны Иоанновны, но чтобы так резко повернулся вектор!
— Вы поведайте, пожалуйста, что к нам грядет? — тихо попросила Анна Леопольдовна.
Виктория обвела глазами ожидающих ответа, и ей вдруг стало очень страшно. Может, передалось напряженное ожидание присутствующих, а может, действительно открылся на секунду приписываемый ей дар ясновидения, но смотрела Виктория на вопрошающих
— Никакого Бирона не бойтесь. Всё сложится для вас замечательно, просто зашибись, как сложится.
— Чем зашибись? — не понял принц Антон, но на его вопрос привычно не обратили внимания.
— А что произойдет?
— Государыня поправиться?
— А как скоро болезнь у Анны Иоанновны прекратится?
Вопросы сыпались — Виктория отвечала. Вечер завершился тихо и спокойно, сели за квинтич, хотели играть на серебряные деньги, но решили играть на интерес, предложив и Виктории присоединиться. Мальцев умчался на дежурство, с которого он отлучился на несколько часов под очень благовидным предлогом. Ну, а Виктория расположилась у Анны Леопольдовны всерьез и надолго. А куда ей было теперь деваться? Если Анна Иоанновна действительно пойдет на поправку, то не сносить Виктории головы на плечах, кто-нибудь да доложит о её странном отсутствии во время запланированной помолвки, но пока всем не до сорванных мероприятий, можно переждать и отсидеться в комнатах у принцессы, затерявшись среди зеркал и позолоченных амуров.
XII. Санкт-Петербург, 8 ноября 1740 года
Двенадцать предсмертных дней царицы были тяжелы. Анне Иоанновне становилось с каждым днем хуже, и если недуг ненадолго отпускал, то лишь затем, чтобы вновь навалиться с ещё большей силой. Все надежды на выздоровление императрицы были утрачены, во дворце нависло тягостное ожидание того страшного шага в неизвестность, что каждому когда-нибудь предстоит совершить. Семнадцатого октября Господь государыню из временного к себе, в свое вечное блаженство, отозвал. Преемником престола, согласно завещанию, объявлен был двухмесячный сын Анны Леопольдовны, принцессы Брауншвейгской, Иоанн Антонович; восемнадцатого октября опубликован высочайший указ о титуловании Бирона как регента Российской империи, а девятнадцатого октября младенца — императора с большим торжеством перевезли в Зимний дворец. Шёпотом роптали о несправедливости: почему внучка царя Иоанна, родная мать императора оказалась отстранена от власти, а всем ненавистный Бирон объявлен регентом. Поговаривали, что подпись императрицы под завещанием поддельная: не могла же Анна Иоанновна так обидеть любимую племянницу, а Бирон и прочие немцы на любую подлость готовы.
В покоях принцессы Анны Леопольдовны Браунгшвейской царило траурное настроение, говорили вполголоса, настороженно ожидали известий из Зимнего дворца, где управлял Бирон. Новости приходили одна другой хуже. С принца Антона Ульриха Бирон сложил все военные звания. Затем Бирон заявил, что вышлет супругов Брауншвейгов в Германию, разлучив с двухмесячным сыном, после объявил, что отправит чету вместе с младенцем, законным императором, чтобы привезти в Россию для коронования герцога Голштинского, родного внука Петра Великого (герцога Голштинского, своего родного племянника, через два года вызовет дочь Петра царевна Елизавета, чтобы взошёл он на российский престол под именем Петра Третьего). Анна Леопольдовна злилась, жаловалась, плакала, но изменить ничего не могла.
Бирон, герцог Курляндский, Лифляндский и Семигальский, всю жизнь мечтал о скипетре правителя, но, получив вожделенное, опешил, испугался, что отнимут, и как любой неуверенный руководитель, стал убеждать всех в своём могуществе. Окружающие с ужасом смотрели, как наглый выскочка охмелел от свалившейся на него власти, а на самом деле кричал всем и вся о своей смелости зажмурившийся от страха человек.
Виктория Чучухина, наблюдая смену власти, искренне сочувствовала Анне Леопольдовне и возмущенно рассказывала Мальцеву — ни с кем другим нельзя было подобным делиться — про «в конец оборзевшего» Бирона: «Это просто беспредел какой-то! Этот абьюзер нереально жестко прессует Браунгшвейгов!» Но при этом у Вики радостно искрились глаза и румянились щеки: у Виктории Чучухиной «случилась любоффф», и в мыслях у Виктории было одно — вечером подъедет к левому крылу дворца карета, в которой ждут её горячие объятия и жаркий шёпот. Востроглазая камеристка приносила Виктории сложенные конвертиком записочки, оглядываясь, прятала за корсаж ответные письма и убегала, стуча деревянными каблучками. Записочки писал князь Соболевский-Слеповран.
Той холодной октябрьской ночью, когда дрожащая от холода и страха Виктория разыскивала дом Жабоедова, князь Роман Матвеевич, подождав с четверть часа, отправил прислугу за гордячкой. Роман Матвеевич был уверен, что странная гостья плачет под дверью, но Виктории не было ни у ворот, ни за углом, ни на соседней улице. Всю ночь рыскали люди Слеповрана по спящему городу, но беглянка бесследно исчезла. А спустя несколько дней Виктория обнаружилась во дворце, когда всем было уже не до чудноватной шутихи-сказительницы. Её новая покровительница Анна Леопольдовна стала лишней фигурой в сложной шахматной партии, разыгранной в тот момент во дворце. Про принцессу Брауншвейгскую старались не вспоминать, чтобы не пришлось задуматься, какие
права имеет родная мать двухмесячного императора. Про Браушвейгов и всех, кто был рядом с ними, стало приличнее не говорить. Но князю Соболевскому-Слеповрану необходимо было непременно разобраться в этой загадочной истории: кем подослана эта, среди странных обитателей царского дворца самая странная, Виктория Робертовна Чучухина.В середине октября установились привычные для петербургской осени пасмурные дни. Глядя на бесконечный дождь за окном, Вика думала, чем бы себя занять. Интернета нет от слова «вообще», книг у Анны Леопольдовны полно, но все на французском или немецком, рукоделием Виктория не интересовалась, да и не умела сидеть за пяльцами, подобно девицам и дамам восемнадцатого века. И тут паж передал ей шкатулку — металлическую коробочку, изнутри обитую алым бархатом, а на бархате серебряная брошь-заколка с голубыми эмалевыми незабудками. Вика уже знала, что такую застёжку называют аграфом, ею крепят перья в прическе, ленты к корсажу, но кто и зачем ей этот подарок прислал? Ни записки не вложено, ни на словах ничего передано не было. А на следующий день Виктория получила новый подарок — кружевной веер, украшенный перламутром — вещицу дорогую, даме необходимую. Вика терялась в догадках: кто же загадочный даритель? Мальцев отпадал сразу: кроме леденцов и пряников, иные подарки ему были не по карману. На всякий случай Виктория показала Сергею Афанасьевичу загадочные презенты, но по широко распахнутым глазам поняла, что видит он их впервые. А на третий день Вика получила письмо и, с трудом разбирая витиеватым почерком выведенные слова с ятями и ерами, прочла, что светлейший князь Роман Матвеевич Соболевский-Слеповран нижайше просил прощения за случившийся «казус» и приглашал отобедать. Сам факт извинения Соболевского-Слеповрана перед безродной девицей должен был заставить прийти в оцепенение человека восемнадцатого века. Однако Виктория Чучухина этой сословной тонкости не поняла и прежде, чем принять приглашение, долго в переписке выясняла: в какой ресторан поведёт её Роман Матвеевич отобедать, чем привела в ступор самого Слеповрана, ничего не понявшего из записок Вики, кроме того, что дама явно с норовом. Этим Вика, сама того не желая, раззадорила Слеповрана настолько, что стал он, бретёр и любимец женщин, буквально умолять о встрече, а потом сам встречал Викторию у дворца, чтобы лично отвезти к себе, ибо слово «ресторан», как и само это заведение в России появится спустя столетие. Так и начался этот, пожалуй, самый странный роман восемнадцатого века.
Вика свои романтические переживания особенно и не таила, но всем вокруг было не до её любовных кунштюков. Лишь Мальцев смотрел грустными глазами побитой собаки и советовал головы не терять, поскольку князь Соболевский-Слеповран человек весьма вероломный. Слово «вероломный» Вику веселило, сама же она мысленно называла Слеповрана гламурным мачо. Гламурным — за кружевные манжеты и полированные ногти, а мачо — за всё остальное.
Ноябрьским пасмурным днем в кабинете Анны Леопольдовны собрался близкий круг. Принца Антона не приглашали. Виктория поначалу думала, что его не приглашают на серьезные обсуждения, чтобы не негативил, — принц был абсолютно неприкольный, — потом поняла: он вообще не вписывался в систему ценностей Анны Леопольдовны. Да принц и сам редко появлялся на половине супруги, остро ощущая здесь своё ничтожество. Антон Ульрих за смелость был награжден орденом Андрея Первозванного, он показал себя храбрецом во время осады турецкой крепости Очаков, в битве под Бендерами один конь под ним ранен, а другой убит, однако принц вновь ринулся в бой. Но смелый на поле брани, при дворе Антон Ульрих тушевался, стеснялся, старался угодить всем, а более всего своей сиятельной жене, но его тихий нрав и скромный вид вызывали лишь раздражение. Когда же Антон Ульрих пытался проявить решительность, то на устах жены появлялась ироничная усмешка, а в глазах читалось бессменное: «рохля!»
Собравшиеся у принцессы вполголоса обсуждали сложившуюся во дворце ситуацию. Анна Леопольдовна всегда недолюбливала Бирона, но теперь она откровенно ненавидела регента, даже не пытаясь скрывать неукротимую ярость. Куда девались её мечтательность и вечное равнодушие к происходящему!
— Нельзя же сидеть и ждать, какую ещё хулу это грубое животное возымеет желание возвести, — от возмущения Анна Леопольдовна дала Бирону такое жесткое определение.
— Господа, а Вы слышали, — зазвучал мягкий голос фрейлины Юлианы фон Менгден, — что на другой день, последовавший за днём смерти Анны Иоанновны, упокой, Господи, её душу, — Юлиана перекрестилась, а следом за ней все присутствующие, — на берегу Мойки возле Зелёного моста обнаружили задушенную женщину, как две капли воды похожую на покойную государыню.
— А я говорила! Я, как услышала про двойника в лазоревом платье, так сразу же сказала: это ж-ж-ж неспроста! — Виктория не могла скрыть возбуждения.
— Кому и когда Вы говорили про, извините, Вы сказали про ж-ж-ж? — Анна Леопольдовна каждое слово Виктории с надеждой воспринимала как пророчество: настоящее пугало, и хотелось верить, что в будущем всё как-то уладится.
— Анна Иоанновна знала, что умрет после того, как увидит себя без зеркала. Так вот, и все это знали! — Виктория гордо обвела взглядом присутствующих. — Значит, если про задушенную возле Зелёного моста не фейк, то тот, кому это выгодно, привёл конкретно похожую тётку во дворец, потом её же вывел и придушил, чтобы лишнего не болтала. Получается, что это был тот, кто во дворце все ходы-выходы знает и кто предсказание про двойника слышал.