Соната моря

–  Вы хотите, чтобы я ответила вам на все эти вопросы?
– негромко проговорила Варвара, стараясь вложить в собственные интонации как можно больше смирения.

–  Я просто прошу вас пояснить, как все, перечисленное мною, согласуется с вашей моделью сложнейшей кибернетической системы, упрятанной на морском дне? Я подчеркиваю: вы имеете право на создание любой модели, но не отказывайте ей в элементарной логике! Как, впрочем, и гуманоидам, ее программировавшим.

Варвара беспомощно пожала плечами, глядя в море, золотящееся вечерними звездами. Ощущение холода, непериодическими толчками приходящее то ли из-за горизонта, то ли из-под него, настигло ее и здесь. Чувствует ли это Жан-Филипп? Если и чувствует, то себе не верит. Так человек, потерявший слух на девяносто девять процентов, будет уверен, что звон ему только чудится, пока не увидит колокола. И снова всплыло в памяти: «И не слышал колосс, как седеет Кавказ за печалью…»

–  Я сама еще не успела в этом разобраться, - честно призналась она.
– Вероятно, беда в том, что мы смешиваем понятия «гуманизм» и «земной гуманизм». Или что-нибудь другое.

–  Ну знаете!..
– воскликнул Жан-Филипп, несомненно считавший себя исповедником какого-то всегалактического гуманизма.

–  Да не знаю я, не знаю!
– не выдержала Варвара, попирая всяческую субординацию.
– Я только смутно представляю себе, что те древние строители Пресептории, за которыми вы не хотите видеть решительно никаких качеств, кроме способности возводить мегалитические комплексы, - это какая-то космическая элита, в неуемном всемогуществе возомнившая себя владыкой всего живого во Вселенной. Понимаете - всего, что под руку попадется! Попалась Земля, не знаю уж сколько там тысяч лет назад. Но что-то там не приглянулось, шумно, вулканы брызжут, альпийская складка образуется… Покинули. Взяли на память только несколько сотен видов зверюшек - может, живьем, а скорее всего, гены законсервировали. А вот на Степаниде тихо, нехлопотно, вот и возвели усадебку гостиничного типа. С палисадником. Семена для одного с Земли прихвачены, маргаритки там всякие, нарциссы, гладиолусы. Кибер-садовника поставили, чтобы сорняки вырывал. Одна беда: на земном языке маргаритки называются оленями, нарциссы - носорогами, гладиолусы - медведями. Метла, между прочим, - шаровыми молниями и прочими атмосферными неприятностями.

–  А садовник - это ваш глубинный управляющий центр?

–  Если бы! Боюсь, что тут гораздо хуже. Видели, как приносят из леса брошенных детенышей? Не слабых, выпавших из гнезда или норы, - нет, наиболее сильных, агрессивных. За это и брошенных. Милых и дружелюбных - мамаше под брюшко, а сильных и активных - на чистый воздух. Как удалось заложить в генную память такой принудительный отбор, перебивающий инстинкт материнства? Не знаю, не знаю. Но садик процветает, очаровашки прыгают, кувыркаются, клянчат подачки у горилл. Умильно? Вот мы и умиляемся, вместо того чтобы сесть и разобраться, что же за чудовищная селекция здесь процветает. И не за то ли Степка на ту сторону угодил, что какой-то тест на очарование не прошел?

–  Так, - сказал Жан-Филипп, словно муху прихлопнул.
– Модель, созданная вами, действительно, чудовищна. То, что вы пытаетесь осмыслить происходящее, меня, как руководителя базы, радует. Но меня чрезвычайно огорчает, что у вас отсутствует пусть не человеческая, а хотя бы профессиональная благодарность этой планете, которая нас приютила и, пусть при посредстве пока не разгаданных факторов, позволила нам восстановить хотя бы один утраченный на Большой Земле вид животных.

–  Да не восстанавливаем мы его, - устало отозвалась Варвара, - мы ведем себя так, словно этих телят воруем…

–  Я допускаю, что вы принимаете некоторые формы излучений, недоступные среднестатистическому организму, - продолжал Жан-Филипп, великолепнейшим образом игнорируя ее реплику.
– Такие феномены случаются. Но интерпретируете вы свои ощущения совершенно превратно. Дело в том, что наша разведка далеко не так беспомощна, даже на высоте в одиннадцать километров. Так вот, уважаемая Варвара Норега, я беру на себя смелость утверждать, что ни в полосе шельфа, ни во впадинах, которые здесь не превышают трех километров, нет ни одного сооружения.

Он немного помолчал, глядя на носки своих ботинок, блестящих даже в темноте, и добавил совсем тихо:

–  Прямо не знаю, как вы тут будете жить и работать. Ведь вы психологически противостоите ста шестидесяти членам экспедиции, для которых Степанида стала домом и любовью…

Она стояла на поскрипывающей гальке и рассматривала его снизу верх - прямо и безжалостно. И что, собственно говоря, она приняла его за Демона? Демоны не седеют.

–  А если я все-таки окажусь права, - спросила она не без вызова, - как же с ними быть?

–  С кем?

–  Со ста шестьюдесятью членами экспедиции? Жан-Филипп сожалительно глянул на нее сверху вниз и зашагал прочь.

Но в этот момент трехтонная туша крупного аполина так грохнула по водной поверхности, привлекая человеческое внимание, что даже привычная Варвара вздрогнула. И Жан-Филипп обернулся.

–  Моржик, - с отчаяньем проговорила Варвара, хотя прекрасно понимала, что аполины практически не слышат человеческого голоса, - Моржик, ну хоть ты-то…

Аполин привстал на хвосте, размахнулся своей длинной шеей, которая так отличала его от земного дельфина и делала похожим на плезиозавра, и точным броском швырнул под ноги девушке звонкий, блестящий предмет, покатившийся по гальке.

Варвара догнала, подняла - на ее ладони лежало подобие гайки из легкого золотистого металла.

–  Один-один, - пробормотала Варвара.

* * *

Сбруя не столько мешала, сколько раздражала, но поддаваться этому чувству было нельзя - аполины и за выражением лица успевали следить, и, похоже, дистанционно улавливали настроение. Она легла на спину, принялась любовно оглаживать сбрую, изображая полное и ничем не замутненное блаженство.

–  Переигрываешь, - сказал из лодки Теймураз.

–  Не-а, - мотнула головой Варвара, стряхивая со щеки медузу.

Аполины вытягивали шеи, удивлялись.

Из-за острова выпорхнула чужая стая - Варвара за эти полтора месяца перезнакомилась чуть ли не со всеми окрестными аполинами и хорошо знала этого вожака-альбиноса, предводительствовавшего целым молодежным ансамблем, среди которого особенно выделялся Вундеркинд, недавний сосунок-акселерат. Вновь прибывшие корректно приветствовали хозяев бухты и прошли вдоль лодки, швыряя на Теймураза добровольную дань - какие-то там планочки, патрубки, острые наконечники громоотводного вида, и все из нетускнеющего легкозолотистого металла. Парафиновая бронза, как однажды отозвался о нем Келликер. И прижилось.

–  Полегче, друзья, полегче!
– Теймураз прикрывался локтем.
– Зубы же повышибаете!.. Мерси. Гран мерси. Опять нам нагорит от Сусанина за подводный грабеж чужими руками!

Начальство экспедиции категорически запретило самостоятельный подъем со дна каких-либо экспонатов, но аполины стойко придерживались собственного мнения.

Варвара перевернулась на спину и энергично замахала руками над головой - знак запрета; аполины и ухом не повели, было ясно - завтра натащат еще больше. Все эти сорок два дня, прошедшие с похорон Лероя, Варвара и Теймураз все свободное время возились с этими интеллигентами степухинских морей, вырабатывая общую систему сигналов. Игривые ученики благодаря феноменальным обезьяньим способностям перенимали все на лету.

Вот и сейчас Вундеркинд, раньше других усмотревший на девушке какие-то непонятные ремни и коробки, ткнулся резиновым клювом в кинокамеру и тут же по-лебединому изогнул длинную шею, что должно было означать: «Я тоже хочу!»

–  Хочется-перехочется-перетерпится, - сказала Варвара, цитируя что-то из детской классики.
– Тут постарше тебя есть.

Постарше тоже захотели.

–  Темка, - крикнула девушка, - мы пошли на макет!

Она похлопала себя по плечам, что значило: «За мной!» - и сильным толчком послала себя в глубину, где под днищем лодки был подвешен причудливый домик с башенками, колонками и нашлепками, в которых угадывались уникальные экспонаты из «парафиновой бронзы», явно утаенные от начальственного ока.