Сонеты 91, 152 Уильям Шекспир, — лит. перевод Свами Ранинанда
Шрифт:
И ныне много несправедливости во мне бедном животном замечаю.
Дожди, с помощью которых моя наездница меня повязала
Это почтительные мысли, которыми частица благоговения движет,
Всё дело в обуздании страха, но от золочённых боссов вверху
В надежде, коя вынуждает это представить феерическим для взора:
Чудо — в желании, когда вы знаток искусства седлового,
Крепко подпоясанный воспоминаниями; и покуда Я пришпоривал
Моего коня, он подстёгивал с помощью острых желаний моё сердце,
Он быстро осаживал меня, как бы Я
И теперь затеял в его руки отдать меня так верно,
Что в управлении Я получаю сам восторг.
Филип Сидни «Астрофил и Стелла», сонет 21.
(Литературный перевод Свами Ранинанда 11.07.2022).
При внимательном анализе сонета 21, опубликованного в сборнике «Астрофил и Стелла» Филипа Сидни, можно обнаружить подстрочник, где читатель может увидеть ироническую «пародию на развращённость», «at parody of depravity» придворного молодого аристократа.
Характерно, но на творчество Эдмунда Спенсера и Филипа Сидни равнялся Шекспир при написании своих сонетов. Известно, что Шекспир был в близких дружественных отношения с ними, равняясь на коллег поэтов никогда не копировал их. Позднее он создал совершенно новые литературно драматические образы, наполняя их жизненной энергией, где строка выделяла автора подчёркнуто утончённым и искромётным юмором.
________________
________________
Original text by William Shakespeare «The Merchant of Venice» Act III, Scene II, line 1440—1481
ACT III, SCENE II. Belmont. A room in PORTIA'S house.
Enter BASSANIO, PORTIA, GRATIANO, NERISSA, and Attendants
BASSANIO
So may the outward shows be least themselves:
The world is still deceived with ornament.
In law, what plea so tainted and corrupt,
But, being seasoned with a gracious voice,
Obscures the show of evil? In religion,
What damned error, but some sober brow
Will bless it and approve it with a text,
Hiding the grossness with fair ornament?
There is no vice so simple but assumes
Some mark of virtue on his outward parts:
How many cowards, whose hearts are all as false
As stairs of sand, wear yet upon their chins
The beards of Hercules and frowning Mars;
Who, inward search'd, have livers white as milk;
And these assume but valour's excrement
To render them redoubted! Look on beauty,
And you shall see 'tis purchased by the weight;
Which therein works a miracle in nature,
Making them lightest that wear most of it:
So are those crisped snaky golden locks
Which make such wanton gambols with the wind,
Upon supposed fairness, often known
To be the dowry of a second head,
The skull that bred them in the sepulchre.
Thus ornament is but the guiled shore
To a most dangerous sea; the beauteous scarf
Veiling an Indian beauty; in a word,
The seeming truth which cunning times put on
To entrap the wisest. Therefore, thou gaudy gold,
Hard food for Midas, I will none of thee;
Nor none of thee, thou pale and common drudge
'Tween man and man: but thou, thou meagre lead,
Which rather threatenest than dost promise aught,
Thy paleness moves me more than eloquence;
And here choose I; joy be the consequence!
PORTIA
(Aside) How all the other passions fleet to air,
As doubtful thoughts, and rash-embraced despair,
And shuddering fear, and green-eyed jealousy! O love,
Be moderate; allay thy ecstasy,
In measure rein thy joy; scant this excess.
I feel too much thy blessing: make it less,
For fear I surfeit.
William Shakespeare
«The Merchant of Venice» Act III, Scene II, line 1440—1481.Акт 3, сцена 2. Бельмонт. Комната в доме ПОРЦИИ.
Входят БАССАНИО, ПОРЦИЯ, ГРАЦИАНО, НЕРИССА и Слуги
БАССАНИО
Так пусть же внешние проявления будут наименьшими сами собой:
Мир всё ещё обманут с помощью украшений.
В законе, что ни просьба так с душком или продажная,
Но, бывая приправленной любезной речью,
Затмевающей показ зла? В религии,
Что проклятая ошибка, но некого трезвого чела
Который будет благословлять это и одобрит текст,
Скрывая грубоватость с помощью прекрасного орнамента?
Там нет порока столь простого, но предполагающего
Некий знак добродетели на его внешних частях:
Сколь много трусов, чьи сердца всё также лживы
Как лестница из песка, всё ещё носят на их подбородках
Бороды Геркулеса и нахмурившегося Марса;
Кто внутри искал, наличие печени белой, как молоко;
И этим предполагал, что это экскременты доблести
Предоставив их опорным пунктом! Глянь на красоту,
И вы смогли узреть из этого, что приобреталось по весу;
Который тут творил знамение в природе,
Сделавшее их светлее, чтоб облачить самое то:
Так те вьющие змеевидные золотистые локоны,
Которые делают бессмысленными подобные игры с ветром,
На воображаемой прекрасности, известной зачастую
Быть приданным для второй головы,
Черепа, что породил их в гробнице.
Поэтому, украшение — есть только берег вероломный
В самом опаснейшем море; великолепный шарф
Вуаль красавицы индийской; одним словом,
Кажущаяся истина, которую выложили коварные времена
Чтоб заманить мудрейшего в ловушку. Поэтому, то аляповатое золото,
Тяжёлая еда для Мидаса, Я ничего не буду от тебя;
Ни от тебя ничего, ты — бледный и заурядный труженик