Сонька. Продолжение легенды

— Именно!.. Потерял голову, сердце… стыд потерял!.. Ночами не сплю, вас все вижу!.. В разных видах вижу! На супругу смотреть не могу! Всю жизнь мечтал о француженке!

Сонька от удовольствия смеялась.

— Знаете, это все так неожиданно. Так странно!

— А чего странного? Супруга у вас нет?.. Нет!.. Какие проблемы? Разве я не интересный мужчина?

— Очень интересный.

Василий Николаевич подхватил ее под руку, отвел в сторонку, зашептал:

— Озолочу!.. Усыплю камнями! Царевной сделаю! Соглашайтесь, дорогая! — И вдруг насторожился: — Послушайте, вы кого-то мне напоминаете!.. Крутится в голове, а припомнить никак не могу!

— Хорошего человека напоминаю? — улыбнулась воровка.

— Отличного!.. Теперь важно вспомнить — кого!

Табба спрятала Богоматерь на грудь под ночную сорочку, кивнула девушкам.

— Простите, но я немного устала. До свидания.

Анастасия поднялась с колен, поклонилась больной и вдвоем с Михелиной направилась к выходу.

Неожиданно прима окликнула:

— Анна!

Михелина не сразу поняла, что зовут именно ее. Повернулась, ткнула себя в грудь.

— Я?

— Вы… Задержитесь на пару минут.

— А я могу идти? — удивилась Анастасия.

— Подождите за дверью, я ненадолго, — ответила Табба и, когда дверь палаты закрылась, махнула Михелине подойти поближе.

Та послушно шагнула вперед.

— Я тебя узнала, — сказала прима. — Сразу узнала. Еще в прошлый раз. Зачем вы явились сюда?

— Навестить тебя, — усмехнулась Михелина.

— Я об этом просила?

— Но мы все-таки сестры. Да и твоя мама здесь.

Неожиданно Табба поднялась, подошла к двери, отгораживающую вторую комнату, плотно закрыла ее.

— Вы потеряли стыд!.. Ломитесь в дверь, откуда вас гонят! Обворовываете души!.. Не только мою, куда я вас не пускаю и никогда не пущу!.. Но вы присосались к чистому ребенку и пытаетесь сделать его несчастным!.. Да есть ли у вас совесть?.. Когда вы насытитесь? Когда Бог скует вам руки?.. Когда образумит, чтобы вы наконец хоть что-то поняли и остановились?.. — Неожиданно прима дотянулась до горла сестры, стала сжимать его.

Михелина уворачивалась, не давалась, наконец, не выдержала и тоже вцепилась в сестру.

— Проклинаю вас! — выдавливала из себя Табба. — И тебя, и твою мать!.. Проклинаю! Оставьте меня в покое!.. Меня и всех остальных! Оставьте, иначе я заявлю в полицию, и вас тут же посадят!

— Так заявляй! — хрипела сестра. — Вот он, за дверью!.. Главный легавый! Заявляй!

— Пошла же вон!.. Пошла!.. Сейчас войдут и вас повяжут!

— И это будет на твоей поганой совести, гадина!

— Пошла!

Табба с такой силой толкнула Михелину, что та упала, затем медленно поднялась.

— Ты прокляла сестру и мать, — ткнула она пальцем в приму. — Это грех. Страшный грех!.. И не дай бог, если когда-нибудь тебя схватят за руку с проклятым окриком — воровка!.. Не дай бог!.. А такое может случиться, сестра!

Вытирая накатившиеся слезы, Михелина покинула палату, по пути едва не столкнувшись с Катенькой, и с ходу, чтоб не видели ее красного, истерзанного лица, уткнулась в грудь матери.

Сонька сразу поняла, что в палате что-то произошло, гладила дочку по спине, успокаивала. Анастасия обняла девушку за талию, прижалась.

— Тебе тоже жалко ее?.. Тоже? — спрашивала она, плача. — Ничего, она скоро выздоровеет!.. Все будет хорошо, не расстраивайся!

Полицмейстер стоял в сторонке и удивленно, ничего не понимая, смотрел на коллективный плач.

Молоденький офицер сопровождения также находился в недоумении, а в палату спешно проталкивались врачи, чтобы понять, что же там произошло.

Михелина держалась до тех пор, пока они не вошли в гостиничный номер. Как только захлопнулась дверь, девушка бросилась к матери, обхватила ее за шею, закричала:

— Мамочка, она прокляла нас!.. И меня, и тебя, мамочка! Что же теперь делать?

Сонька не отпускала от себя бьющееся тельце дочери, старалась унять дрожь в руках, смотрела широко раскрытыми глазами перед собой.

— Она чуть не задушила меня!.. Так схватила за горло, я еле вырвалась, мамочка! Сказала, что мы воруем души!

Мать провела ее до стула, усадила, налила в стакан воды, та жадно выпила. Подняла глаза на Соньку, уже более спокойным тоном сказала:

— Она еще велела, чтобы мы оставили в покое Анастасию. Иначе сообщит в полицию.

— Безусловно, мы ее оставим, — согласилась Сонька. — Еще несколько дней, и мы уедем отсюда.

— Куда?

— Не знаю. Посмотрим.

— Я хочу познакомиться с кузеном, — со слабой улыбкой попросила дочка.

— Познакомишься. А потом уедем. Нам здесь долго задерживаться нельзя.

— Понимаю, — кивнула Михелина. — Хотя очень жаль. Я уже привыкла к княжне.

— Встретишь другую княжну.

Девушка подумала, поджала губы.

— Вряд ли. Эта девочка — особенная. Не такая, как все.

Неожиданно послышалась печальная музыка, Сонька и Михелина бросились к окну. Увидели — по Невскому двигалась длинная траурная процессия. Повозок было не менее десяти, в каждой из них лежало не менее пяти убитых, покрытых белыми простынями, по сторонам понуро брели солдаты и офицеры с оголенными саблями, а в самом конце процессии топтался духовой оркестр.

Народ плотной стеной стоял на проспекте, глядя на это печальное зрелище, и среди них воровка вдруг увидела пана Тобольского.

Он будто почувствовал ее взгляд, повернул голову, и Сонька быстро отошла от окна.

— Война, — сказала она отрешенно. — Убили людей. За что — неизвестно.

Полицмейстер сидел в кабинете следственного управления и внимательно изучал фотографию Соньки Золотой Ручки. Вертел ее так и эдак, пытался что-то припомнить, мучительно морщил лоб.

Открылась дверь, и полицейский чин бодро доложил:

— Ваше высокопревосходительство!.. Арестованный к допросу готов!

Василий Николаевич с кряхтеньем поднялся из-за стола, сунул фотографию воровки в карман мундира и направился к двери.