Сонмэн
Шрифт:
Но было поздно. Смерть на кончике стрелы забрала душу Чулпан. И понял я, что на этот раз всё кончено, и мне не мил уже этот свет. Я остановил коня. Снял мёртвое тело любимой и, рыдая и целуя её лицо, понёс её к горизонту. Когда стук копыт погони был уже рядом, я обернулся и увидел человека, вернее – его бешеные глаза с холодным блеском топаза. От удара по голове я потерял сознание. Очнулся во дворце, в золотой клетке, прикованный золотой цепью. Как узнал я позже, благодаря мольбам Худжанди, Тохтамыш оставил мне жизнь, но приказал заковать меня в золотую цепь и посадить в клетку, словно учёную обезьяну.
Чужеземец закончил свой рассказ,
– С той поры и по сей день я мечтал лишь о смерти.
Тамерлан слушал рассказ, погрузившись в грустные раздумья. История любви чужестранца тронула суровую, но воспитанную героическими легендами предков душу Великого Эмира.
– Ты достоин того, чтобы жить, – произнёс он после минутного молчания. – Не всякой твари я этого желаю. У тебя сердце героя.
Мир Саид наклонился к Тамерлану и что-то тихо ему сказал:
– Подойди ближе, чужеземец.
Молодой грек опустился на колени перед столиком, за которым находился Тамерлан.
– Назови своё имя.
– «Николас» звала мега матушка.
Тамерлан обернулся к Мир Саиду. Наставник протянул ему свиток, на котором был изображены символы власти – барабан и знамя, а под ним – текст на персидском языке. Тамерлан взял свиток, вложил в тубус и, положив его на столик перед Николасом, произнёс:
– Ты вернёшься в Элладу моим послом.
Эмир снял со своего пальца массивный золотой перстень с великолепным округлым сапфиром, сияющим яркой звездой астеризма, и передал Николасу.
– Скажи Правителю, что Тамерлан управится с делами в Китае и придёт в Элладу.
Мир Саид о чём-то тихо спросил Эмира. Тамерлан кивнул головой. Наставник подал знак, и перед Николасом поставили плетёную клеть с необычайно крупным щенком собаки с купированными ушами.
– Этот волкодав – тебе в подарок. Нет друзей среди людей преданней, чем эта собака.
Через день посольский караван во главе с Николасом отправился к родным берегам Эллады.
Поражённый Николас, словно в кино, смотрел историю рассказанную греком.
Осознание того, что это его жизнь с Алиной в другую эпоху, смутило разум. Но вот гигантский экран погас, чёрная бесконечная бездна поглотила миллионы эпизодов человеческой жизни. Николаса, словно магнитом, потянуло в эту бездну. Он вцепился в ручки кресла небесного оператора. Вдруг из тьмы экрана появилась фигура демона с черной уродливой мордой, огромной пастью и красными горящими глазами.
– Ты несёшь гибель всем, кто касается тебя любовью, – прорычал он злобно. – Ты мостишь себе дорогу в бездну.
– В чём моя вина? – мелькнула мысль в сознании Николаса.
– Ты срываешь цветы не для тебя растимые!
– Я подчиняюсь голосу любви, – парировал мысленно Николас.
– Любовь – это слабость духа, это искушение, – продолжил Чёрный Мытарь.
– Чистая любовь не ведает греха!
– Любовь – зов похоти!
– Мы созданы любовью Создателя!
– Из-за грязи любви вы сброшены на Землю!
– Мы посланы на Землю для продолжения рода человеческого через любовь!
– И грешников рождаете в грехе.
– Благими делами мы славим своего Создателя!
– Порочна сущность твоя и мысли твои, взгляни, куда ведёт твоя конечная дорога.
Демон
сделал жест. Из чрева экрана выпали огромные блоки черного гранита, и от Николаса вглубь экрана траурной змеёй поползла дорога. Непреодолимая сила оторвала Николаса от кресла, и он шагнул в экран по дороге, мощённой Черным Мытарем, к высоким воротам с живой плотью створок из двух ужасных морд монстров, с постоянно меняющимися гримасами вечной нестерпимой боли.Но у самых ворот голос строгий и суровый, сотрясая экран бездны, произнёс:
– Не время!
Огненный вихрь концом воронки коснулся дороги между Николасом и воротами. В огненной пляске смерча он увидел хоровод трех женщин близнецов – Алину, Гулю и Чулпан, и длинное эхо трёх слившихся женских голосов прозвучало жуткой тревогой:
– Это не твоя дорога, Николас!
Горячая волна раскалённого воздуха швырнула Николаса в операторское кресло «Отбирающего Память». Огромный диск солнца, слепящий, обжигающий обволок его тело, небесный свод клочьями белой пены укутал образовавшийся горящий желтый шар, и корка серой тверди остывшей массы замкнуло процесс, закупорив Николаса в яйцо, превращая в компактное многообразие со своей душой, сброшенное на землю для рождения в жизнь и исправления ошибок.
* * *
Пламя свечи всполохами молний металось в наполненных тревожной ночью Куинджи глазах Алины. Николас обнимал любимую и исповедовался тихим, завораживающим голосом:
«Бокал вина, туманят разум грёзы,
Моя вина, в глазах твоих мерцают слёзы.
И оживляет тени усталый свет свечи.
Целую обнаженные колени,
в ладонях плечи горячи.
Красивая, тебя укрою я от сглаза.
Ты желанная моя, зеленоглазая!
В бокале всполохи рубина,
Изумруды прячешь ты в глазах,
Алая калина в имени Алина,
В нем весна и майская гроза.
Красивая, тебя укрою я от сглаза.
Ты желанная моя, зеленоглазая!
Целую нежно губы, тело,
Ты отвечаешь неумело,
Прости, Всевышний, нас, молю!
И шепчут губы в губы – «я люблю»!
Красивая, тебя укрою я от сглаза.
Ты желанная моя, зеленоглазая!
* * *
– Как он, доктор? – услышал Николас голос Алины.
– Я думаю, он уже на Земле, – ответил незнакомый мужской голос.
– Мы будем счастливы, Алина, – то ли прошептал, то ли подумал Николас.
Четвертый элемент загадки сфинкса. Ночь