Сообразим на троих, или Требуется пожарный

– Товарищ прапорщик, разрешите позвать старшего по наряду.

– А, санинструктор? – важно кивает прапорщик. – Зачем он тебе?

– Надо решить кое-какие организационные вопросы.

– Решайте, – пожимает плечами прапорщик. – Эй, Зяма, иди сюда!

– Я лучше сам.

– Ну иди, – сказал прапорщик и равнодушно отвернулся.

Мне только этого и надо. Я перехватил Зяму в «холодном цеху». В крошечной вонючей комнатке, где натирали свёклу на салаты и резали капусту. Зажал его в углу и начал методично и молча бить. Представлял, как они отыграются на мне и бил ещё сильнее. Бил за Пантюха, за всю их подлую компашку. Зяма быстро понял, что сопротивление бесполезно. Только закрывался руками. А я крушил ему ребра, бил по почкам и в печень. Наконец он свалился и заскулил.

– Лезь под стол, сука, – прорычал я.

Он полез. Забрался под стол, обитый оцинкованной жестью, свернулся в комочек и скулил, как собачонка. Я вспоминал, какой он гордый и страшный ходил по казарме ещё совсем недавно. И не удержался. От всей души двинул ему сапогом в живот.

– Если выживу – убью вас всех по одному, – пообещал я.

И ушёл.

Они бы меня конечно достали этой же ночью. Но спасла случайность. Как Пантюх не прятал от офицеров свою разбитую морду, его заметил замполит. А тогда в армии разбитое лицо солдата – это скандал. Замполит отвёл Пантюха в ленинскую комнату и принялся допрашивать. Тот и не сопротивлялся особо. Мигом меня сдал. А тут и Зяма из столовой выполз.

Собрались офицеры части. Принялись меня позорить. Я молчу.

– За что ты избил сослуживцев?

Молчу.

– Ты же комсомолец! Ты – сержант Советской Армии.

В общем, обычная болтология. И вот понимают же, гады, что произошло. Просто так боец, едва разменявший первый год службы не набросится на почти дембелей, не станет их бить. Но я же молчу. А Зяма с Пантюхом всё на меня валят.

Грозил мне дисбат. А может что ещё и похуже. Вывели меня перед строем и демонстративно сержантские погоны содрали. За дискредитацию образа советского сержанта и так далее. Посадили на губу. Сижу, жду чем всё это закончится. В камере холодно, сыро, плесень по углам. Хлоркой воняет так, что в глазах щиплет.

С неделю так просидел, света белого не видел. Только через крошечное зарешечёное окошко под потолком. Самое страшное в этом сидении – мозг занять нечем. Почитать только Устав дают. А чего его читать – я его наизусть от корки до корки помню. Так я принялся Устав задом наперёд учить. Очень забавно получилось. Будто демонов вызываешь.

И тут вдруг открывается дверь и заходит капитан-боксёр.

– Сидишь? – спрашивает.

– Сижу.

– Что произошло – конечно же не расскажешь?

Молчу. Вот сейчас понимаю, что глупо это всё было. Может и стоило рассказать. Но тогда гордость не позволила.

– Ладно, – вздохнул капитан. – Совсем тебя вытащить не получается. Но повезло тебе. Завтра на целину едет полсотни бойцов нашего подразделения. Мне удалось договориться. Да и полковник, тот самый, который тебя на переправе обнимал, заступился. Поедешь на целину санинструктором. Погоны само собой у тебя опять чистые. Но тут уж ничего поделать не могу.

На целину – это значит в колхоз. Тогда часто снимали по осени солдат помогать отстающим колхозам убирать урожай. Те солдаты, да профессора со студентами – бесплатная рабочая сила.

Поехали. Привезли нас в Восточную Украину, на бескрайние свекольные поля. А мне и хорошо. Сельской работы я не боялся. Главное, что Пантюх с Зямой оказались за полтысячи километров от меня. Работаю потихоньку. Свеклу дергаю. А когда какой-нибудь городской лопух палец себе порежет, или ногу пропорет – раны обрабатываю, повязки накладываю. Природа, птички поют, кормят неплохо – благодать.

А тут приезжает на поле председательский «козелок» и вываливается оттуда седой полный старик в пиджаке. Пиджак с орденскими планками. Тогда ветераны орденами очень гордились, везде эти пиджаки с планками носили. Народ ещё помнил, кто в Великой Войне победил и какой ценой.

– Эй, солдаты! – хрипит ветеран. – Тут говорят у вас доктор есть!

– Есть, – отвечают ему. И меня зовут.

Я, как был, с ведром в руках, в грязи по уши к «козелку» подошёл.

– Чего надо? – спрашиваю.

А сам уже вижу чего надо. Ветеран человек тучный, и лицо синее, дышит с присвистом, тяжело. Видно – приступ астмы замучил.

– Астма? – спрашиваю.

– Она самая, будь неладна! – хрипит ветеран. – Я к нашему фельдшеру ехал, а он пьян с утра, скотина. Лыка не вяжет. А мне говорят – у солдат доктор есть. Поможешь?

– Помогу, – говорю я, прикидывая, что уж чего-чего, а эуфиллина у меня в аптечке навалом.

Уколол ему. Деду на глазах полегчало.

– Спасибо тебе, солдатик. Я ту зам председателя колхоза, не последний человек. Может надо чего?

– Да всё вроде есть. Кормят хорошо, работаем по силам. Спасибо за предложение.

– Не скромничай, – нахмурился дед. – Поговорю я с твоим командиром.

И поговорил. Дед оказался не простой, а целый Герой Советского Союза. Короче на все три месяца, что мы в том колхозе урожай убирали, забрал он меня к себе домой. Кормил, поил, истории всякие рассказывал. Я на поля приезжал только по медицинской надобности. А как-то вечером, за стаканом самогона как-то само собой и про Пантюха с Зямой рассказалось.

Дед рассвирепел! Принялся орать, кулаком по столу стучать!

– Да как они могли! Да я им всем покажу!

И развил такую деятельность, что я даже испугался. Написал несколько писем командованию. Да таких грозных, что сержантское звание мне тут же вернули. Приехал я в начале декабря в часть со стопкой благодарственных писем от Героя Советского Союза. Мол, «проявил себя…, достоин… показал себя, как отличный специалист и настоящий коммунист…» Ну и так далее. Мне с такой протекцией сразу старшего сержанта дали.

Пантюх с Зямой и остальные «деды» к тому времени на дембель ушли, а новоявленные «дедушки» со мной связываться побоялись. Наслышаны были про мои приключения. Так и дослужил я спокойно. Последние месяца три и вовсе, как в санатории. Свободного времени у меня было много, так что я набрал учебников и начал в мединститут готовиться. Наверное, благодаря армии и поступил. И настоящим врачом стал.

А Зяму с Пантюхом больше никогда не видел. Союз тогда был большой, вместо Интернета – почта, бумажные письма. Уехали они по своим городам, и с концами.

Ну и к лучшему.

Трус не играет в страйкбол

После окончания контракта я оставил военную медицину, покинул ряды Вооруженных сил и ушел работать на гражданку. Однако среди моих знакомых осталось множество врачей и офицеров, так или иначе связанных с силовыми структурами. Про приключения этих знакомых следующая история.

Коля – артиллерист. В Академию его пинками затолкал отец, хотя у Коли даже в бесшабашной юности были отличные навыки бизнесмена. В угоду родителю Коля отучился, как многие молодые офицеры отмучил первый контракт и ушел в бизнес. Теперь он «владелец заводов и пароходов», но иногда долгими осенними вечерами тоска по одежде цвета хаки и оружию берет свое. И тогда Коля идет в страйкбольный клуб, где по зову души подрабатывает каким-то инструктором. Платят ему там копейки, но главное – процесс. Два десятка брутальных пузатых мужиков смотрят на Колю, как на Наставника. А гуру вещает им банальности из своей военной подготовки. Вместе они ползают по болотам по уши в грязи и играют в стрелялки. Мужики, они и в сорок лет дети, любят поиграть в войнушку.