Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Угощайся, Крылова.

Маша курила раза три в жизни, но папиросу взяла. Сумасшедших нельзя раздражать. Вон там у него ножницы торчат из стакана рядом с карандашами, и пистолет наверняка имеется. Кадровик тряхнул коробком, зажег спичку. От первой затяжки слегка закружилась голова. Она попробовала больше не затягиваться, просто набирала дым в рот и выдувала.

– Расстрелял в упор, мразь, – чуть слышно бормотал кадровик, – всю обойму всадил. Они тоже хороши, просрали… Военкомат, мать твою… А я-то, я-то при чем? Ко мне какие претензии? Я вообще ни носом, ни рылом, он у меня с октября

не числится. Вот так всегда, лишь бы на кого перевалить.

«Бредит, – констатировала Маша, – может начать буйствовать в любую минуту, надо смываться, пока не поздно».

Кадровик, казалось, забыл о Маше, курил, бормотал себе под нос. Она потянулась к пепельнице, загасила папиросу. Он взглянул на нее сквозь дым и произнес строгим командным тоном:

– ГРОБ и ПВХО до конца месяца сдайте, чтобы никаких хвостов, товарищ Крылова. И по общественной линии подтянитесь. Можете идти, товарищ Крылова.

Ночью, в постели, Маша пересказала на ухо мужу разговор с кадровиком.

– Слава богу, ты не успела съездить в Ленинград, вот тогда было бы все куда серьезней, – прошептал Илья.

– Серьезней? Да это же бред сумасшедшего…

Илья обнял ее, прижался губами к уху.

– Мая выписали из госпиталя, он пришел в военкомат оформить демобилизацию по инвалидности, выхватил пистолет из кобуры дежурного и всадил всю обойму в портрет Сталина.

Маша отстранилась, изумленно спросила:

– Откуда знаешь?

– Сводка НКВД по Ленинграду, военкомат Кировского района.

– Невозможно… без ноги, на костылях…

– Сидел, заполнял анкету, – быстро зашептал Илья, – дежурный стоял рядом, его кобура у Мая под рукой. В сводке все подробно описано. Уже несколько похожих случаев. Двадцать первого декабря, как раз в юбилейный день, лейтенант после контузии, тоже с Финского фронта, стрелял в портрет в зале ожидания Витебского вокзала.

– Ты знал и не сказал? – перебила Маша.

– Прости, не хотел тебя ранить, не думал, что дернут тебя по этому поводу. Но, видимо, кто-то из ваших стукнул, что вы с Маем не только танцевали, но и дружили.

– Дружили… Он любил меня.

– Я тебя люблю, – зашептал Илья сквозь быстрые поцелуи, – слава богу, ты не поехала в Ленинград, о письме никто не знает, больше не тронут, кадровик заткнется, «заслуженную» дадут, все обошлось…

Она отвернулась от его губ, вывернулась из рук, соскользнула с кровати, убежала в кухню. Илья прислушался к тишине. Даже выключатель не щелкнул. Он встал, надел халат, прихватил плед и пошел к Маше.

Она сидела в темноте и беззвучно плакала. В окне висела полная ледяная луна. Илья не стал зажигать свет, накинул плед ей на плечи, сел рядом.

– Куда его теперь? В тюрьму? В лагерь? – прошептала Маша.

Илья молча помотал головой.

В лунном свете ее лицо казалось прозрачным, огромные мокрые глаза мерцали. Илья быстро увел ее в ванную, включил воду и сказал:

– Они его сразу, там, в военкомате.

– Что?!

Конечно, она уже поняла, но не хотела верить.

– Пристрелили, – сквозь зубы процедил Илья и отвернулся.

– За кусок картона? – прошептала она. – За дерьмовую картинку в раме?

Илья сильней включил воду, обхватил

Машу, ее трясло и качало, она могла упасть.

– Все отняли у него, все… Родителей расстреляли… – бормотала она сквозь страшные, глухие всхлипы.

Иногда получалось слишком громко, шум воды мог не заглушить. Илья прикрывал ей рот ладонью, вытирал слезы.

– Господи, спасибо, не дожила до этого бабушка… Нельзя обижаться на партию, нельзя обижаться на партию… Танцуй, Маинька, главное, танцуй… А Маиньку погнали на бойню, на минные поля, необученного, на снег, в лютый холод, в летнем тряпье. Зачем? За что?

Илья чувствовал, как дико, страшно стучит ее сердце, дрожь не унималась, дыхание стало слишком быстрым и сбивчивым. Надо было уложить ее, в ванной холодно, стоять на кафельном полу больше невозможно, но в спальне воду не включишь, там слышно.

– Без ноги остался, не в бою, из-за их тупости, паскудства! Мало им ноги? Сволочи… Живого человека… За кусок картона… Это был просто нервный срыв…

«Это был поступок, безумный, бессмысленный, но человеческий, – подумал Илья, – надо бы валерьянки ей дать».

Но он не мог разжать рук, отойти от Маши хоть на минуту, боялся, что упадет или крикнет слишком громко.

– Май не выдержал, потому что он человек, – произнесла Маша тихо, почти спокойно.

– Пойдем спать. – Илья вытер ей слезы, но они опять полились.

– «Пламя Парижа», кабриоль, фуэте, старалась, дура, кукла заводная… «заслуженную» дадут… Кусок картона! Идолище тупое! Будь он проклят!

Илья поспешно прикрыл ей рот ладонью, почувствовал, как стучат у нее зубы, прошептал:

– Ну все, все, маленькая, любимая моя, прошу тебя, пожалуйста, не надо, мы не одни…

Она застыла, перестала не только бормотать, но, кажется, и дышать тоже. Отстранилась, подняла на него красные мокрые глаза, покорно, бессильно кивнула. Он умыл ее теплой водой, взял на руки, отнес в постель, укутал одеялом, вернулся в ванную, выключил воду, нашел в аптечке флакон валерьянки.

Маша выпила, постукивая зубами о край рюмки. Илья лег рядом, обнял и зашептал ей на ухо какую-то ерунду, пытаясь выстроить очередную конструкцию из утешительных слов.

* * *

Вернер встретил Эмму бодрым возгласом:

– Привет, дорогуша, как раз к обеду. Агнешка вчера вполне успешно сходила в лавку. Чувствуешь, как пахнет?

Эмма принюхалась, снисходительно кивнула.

– Да, неплохо.

Стол был накрыт. Вернер уселся на свое обычное место, рядом с тарелкой лежала открытая тетрадь. Он сосредоточенно читал, крутил в пальцах самописку, делал пометки.

«Все играет в свои игрушки, – с грустью подумала Эмма. – Мог бы кафедрой руководить, были бы ученики, публикации, почет и уважение».

– Извини, дорогуша, увлекся, – пробурчал он, не отрываясь от тетради, – еще три минутки, и будем обедать.

– Да уж, увлеклись, – вздохнула Эмма, – забыли обо всем на свете. А я вам кое-что принесла, – она кивнула на диван, где стоял высокий картонный пакет.

– Что это?

– Посмотрите.

– Мг-м, сейчас. – Он улыбнулся краем рта, но головы не поднял, не оторвался от своей тетради.

Поделиться с друзьями: