Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

И, шатаясь, побрел по улице, будто слепой.

II

Только утром следующего дня Клодий вернулся домой. Он был пьян. Нет, не то чтобы очень. Так, немного — больше от недосыпа, чем от вина. Он направился тяжкой поступью в атрий. Плащ был заменен тогой, хмурое выражение лица — вымученной улыбкой, щедро посыпались в протянутые ладони денарии и ассы. Нате, берите и оставьте меня в покое! Если б знали только, как вы мне надоели. Голова раскалывалась.

После приема клиентов Клодий прошел в темную свою спаленку и рухнул на кровать. Надо бы отправиться в ванную, но сил не было встать. Он чувствовал запах собственного пота и запах чужих благовоний, что сохранился в складках его туники;

запах вина, базилика, чеснока и гарума [99] — помнится, соус пролила эта смешливая девка в таверне. Еще сохранился какой-то неистребимый кислый запах — то ли блевотины, то ли просто невыносимого горя.

Несмотря на усталость, Клодий не мог заснуть: боль в виске все усиливалась, запах тоже усиливался, становясь нестерпимым. Может быть, его вырвало? Клодий ощупал подушку — она была липкой и жесткой, как камень. Он перевернулся на спину и увидел, что занавески на двери в спальню нет, и на пороге стоит Фульвия в коротенькой белой тунике. Темные, с рыжинкой, вьющиеся волосы рассыпаны по плечам. В свете, падающем из соседней комнаты, он отчетливо различал ее лицо. Она ничуть не смущалась — напротив, улыбалась, то покусывая нижнюю губу, то облизывая верхнюю язычком.

99

Гарум — острый рыбный соус.

— Шлюха, — сказал он не зло, просто констатируя факт.

Фульвия подошла, встала на колени рядом с ним, бросила на него быстрый лукавый взгляд, задрала тунику, наклонилась…

И тут желудок вдруг рванулся к горлу, Клодий едва успел перевернуться набок, и его вырвало фонтаном. А когда приступ кончился, и он смог приподнять голову и оглядеться, то увидел, что занавеска на двери действительно отодвинута, но Фульвии на пороге нет, а подле ложа стоит Зосим на коленях и держит медный таз, от которого исходит кислый смрад.

— Ты болен, доминус, — проговорил Зосим. — У тебя сильный жар, кожа так и горит. Я уже послал за медиком.

Зосим унес таз, но вскоре вернулся, принялся затирать перепачканный пол.

Клодий стал ощупывать грудь, а верный слуга смотрел на него почти с суеверным ужасом.

— Я еще не умираю… нет…

Он опять увидел Фульвию — она склонялась над ним и обводила его запекшиеся губы острым ноготком.

— Уйди, — прохрипел Клодий.

Не то чтобы он хотел, чтобы она ушла, — вовсе нет. Но не мог позволить, чтобы она видела его таким жалким, в лихорадке, с обметанными серым губами, вонючим.

Явился медик, потрогал холодными лягушачьими пальцами веки, грудь, живот, сокрушенно покачал головой.

— Вот лекарство, доминус, — сказал Зосим, склоняясь над патроном. — Велено выпить. Медик сказал, что тебя ударили кинжалом с отравленным лезвием.

Питье оказалось нестерпимо горьким. Клодий с трудом его проглотил.

— Доживу до утра — выживу, доживу до утра — выживу… — бормотал он в бреду. Или ему казалось, что бормочет?

Фульвия была здесь, она расхаживала по спаленке, грозила пальчиком, то вдруг задумывалась, склонив голову и покусывая ноготь. Потом вынула шпильки из сколотых на затылке в узел волос, тряхнула вьющейся гривой, что-то сказала — что, Клодий не расслышал, — и вышла из комнаты. Он пытался пойти за ней, но не смог даже привстать на кровати.

В доме сделалось темно — светильники вдруг разом погасили, но тишина не наступила, все почему-то спешили куда-то, кричали, спорили; кто-то пытался вытащить Клодия из спальни, но он не давался, лягался и даже, кажется, кого-то укусил. Он хотел, чтобы его оставили в покое, не трогали, не тормошили, чтобы все замолчали, и наступила тишина. Совершенная, абсолютная тишина…

III

— Утро… — пробормотал он, глядя, как дверной проем постепенно желтеет, и проступает только что изготовленная копия Венеры из белого

искристого мрамора, с отмеченными золотом сандалиями. — Зосим!

Темный тюфяк в углу зашевелился.

— Утро, — повторил Клодий и почувствовал, что губы нелепо расползаются.

— Точно, утро, — подтвердил Зосим.

В комнате пахло шафраном: это слуги, чтобы забить запах пота и блевотины, кропили шафранной водой стены и постель.

— Я на воздух хочу, — сказал Клодий.

Он сел на ложе, и все куда-то поехало: стены — в одну сторону, светлый дверной проем с белотелой мраморной Венерой — в другую.

— Изволь, доминус, только тебе не дойти.

— Дойду.

Зосим надел ему на ноги кожаные соки. [100]

Клодий все же встал, упрямством перебарывая смертельную слабость. Покачнулся и вцепился Зосиму в плечо. Сил не было — ни в руках, ни в ногах. Однако пошел.

— Консул Цезарь о тебе справлялся. И сегодня, и вчера, и позавчера.

— Сколько же я болею?

— Три дня.

Явился Полибий, подхватил хозяина с другой стороны. Так втроем добрели они до перистиля. Тут уже суетились две рабыни: взбивали подушки, матрацы. Увидев хозяина, запричитали, заахали. Притворно? Нет? Не разберешь. Но, похоже, что непритворно. Вон ту смуглянку Клодий выкупил из лупанария и обещал свободу. Умрет он — быть ей и дальше рабыней, ублажать чью-то похоть, пока морщины не избороздят лицо.

100

Сокки — мягкая кожаная обувь, что-то вроде домашних тапочек.

— Напиши письмо Марку Фульвию Бамбалиону, — приказал Клодий Зосиму.

— Что написать?

— Напиши… Публий Клодий Пульхр просит Марка Фульвия отдать за него дочь.

— Ты очень болен, доминус.

— Если Марк Фульвий согласится, я поправлюсь. На том кинжале был не яд, а приворотное зелье.

И Клодий провалился в черный сон без сновидений.

IV

На Рим после полудня налетела гроза, сверкали молнии, с черепичной крыши рушились в мелкий бассейн перистиля потоки мутной воды. Лежа под защитой колоннады, Клодий смотрел, как ливень бьет его садик, и вода в бассейне пузырится и кипит. От водяной пыли и лицо, и шерстяная накидка мгновенно сделались влажными.

Интересно, сумел ли Зосим опередить грозу и добраться до виллы сенатора Фульвия, или пережидает ненастье в придорожной таверне? Как скоро он принесет ответ? Сегодня? Или только завтра, к полудню?

Ждать до завтра не было сил…

V

— Ты уже вернулся, Зосим? — спросил Клодий, поднимая голову.

Вокруг было темно, только тлел золотой огонек в носике светильника.

— Час назад. Но ты спал, и я не стал тебя будить.

Клодий лежал на полу возле бассейна. В голове шумело, будто где-то недалеко вода водопадом обрушивалась на камни. Клодий сел, поднес руку к голове. Перед глазами плыли какие-то пятна. Пурпур преобладал.

— Ты отдал сенатору письмо?

— Да, доминус.

— Катулл сочиняет стихи, Цицерон — речи, — сказал Клодий. — Все продаются, жрут, развратничают. Все чуют конец. Пахнет мертвечиной. А Катулл сочиняет стихи.

— Что с тобой? — обеспокоился Зосим. Он поставил светильник на пол, помог хозяину подняться и усадил его на скамью.

— Я спал… — Клодий смотрел куда-то мимо Зосима и мучительно хмурил брови. — Да, я спал. И мне приснился странный сон. Будто я — это совсем не я, а кто-то другой. А Рим — не Рим, а огромный кувшин, который разлетелся осколками. А внутри кувшина — отрубленные головы, кишки, чьи-то руки, зубы, кровь… — Клодий икнул и брезгливо сморщился. Казалось, его сейчас вырвет. Но он сумел подавить спазм. — И вот этот я-не-я ползает по полу, собирает осколки и пытается склеить кувшин. Глупый сон, правда?

Поделиться с друзьями: