Соперник

21

Фэллон

– Папочка? – Смотрю вверх. Я только что проснулась на больничной койке. Папа стоит надо мной в кремовом вязаном свитере и коричневой кожаной куртке. От него пахнет кофе и одеколоном Ralph Lauren.

Он окидывает мое тело взглядом, полным боли и измождения.

– Посмотри, что ты с собой сделала.

Мое лицо искажается, глаза заполняются слезами.

– Папочка, прости. – Гортань сковывает от подступающих рыданий. Я смотрю на папу в надежде, что он меня обнимет.

Он мне нужен. Кроме него у меня никого не осталось.

Пустота. Одиночество. Я совершенно одна. У меня нет никого. Мамы нет. Она даже не звонит. Ребенка нет. Инстинктивно кладу руки на живот, но чувствую лишь тупую пульсацию вместо любви.

В глазах жжет; я отворачиваюсь, начинаю плакать в тишине темной палаты.

Это не моя жизнь. Не так должно быть. Я не должна была полюбить Мэдока. Не должна была сломаться.

После аборта меня словно в болото засосало; я не могла ходить. Не могла есть. Боль в груди только усиливалась. Я чувствовала постоянную усталость из-за беспокойства и горя. Где он? Пытался ли он связаться со мной? Думал ли обо мне?

Я не осознавала, как сильно люблю Мэдока, пока нас не разлучили.

Мама сказала, это мимолетное увлечение. Детская влюбленность. Что я забуду. Но с каждым днем печаль и отчаяние утягивали меня все глубже. Я запустила учебу. У меня не осталось друзей.

В итоге я наконец-то тайком вернулась в Шелбурн-Фоллз, где убедилась, что жизнь Мэдока действительно не стояла на месте, как и говорила мама. Он не думал обо мне, совершенно. Его мысли занимала лишь девушка, голова которой в тот момент находилась у него между ног. Я выбежала из дома, запрыгнула в машину, украденную у отца. И вот я здесь, три дня спустя, с порезами на руках и острой болью в груди.

Я резко вздыхаю, замираю, когда папа сбрасывает с меня одеяло с простыней и швыряет их на пол.

– Папочка, что ты делаешь? – Заметив его яростные зеленые глаза, начинаю плакать.

Он рывком поднимает меня с кровати, сжимая мой бицепс с такой силой, что кожу саднит.

– Ай, папочка! – вою я и хромаю, пока он тащит меня в ванную.

Создается такое ощущение, будто папа в любую минуту вырвет мне руку из сустава.

Что он делает?

Я наблюдаю, как папа закрывает слив в раковине, набирает воду. Пальцы его второй руки впиваются в мою плоть. Мое дыхание учащается.

Дернув меня ближе к себе, он кричит:

– Кто ты?

Слезы льются из глаз, я всхлипываю.

– Твоя дочь.

– Неправильный ответ. – Обхватив заднюю поверхность шеи, папа окунает мою голову в раковину.

Нет!

Я судорожно вздыхаю, глотая воду. Упираюсь обеими руками в края раковины, сопротивляюсь, но он слишком силен. Мотаю головой, ладони скользят, но у меня никак не получается высвободиться.

Вода заполняет нос. Я зажмуриваюсь, потому что глаза обжигает.

Внезапно папа поднимает меня.

– Папочка, перестань! – Я кашляю, отплевываюсь; вода стекает с моих спутанных прядей, подбородка.

Его громогласный голос пронзает пространство:

– Хочешь умереть, Фэллон? – Он снова злобно дергает меня за голову. – Поэтому ты так поступила, да?

– Нет... – отвечаю поспешно, прежде чем папа окунает меня обратно, перекрывая доступ кислорода. Мне едва хватает времени подумать или подготовиться. Разум застилает черной пеленой; я испускаю вопль под водой.

"Отец меня не убьет", – говорю себе. Но мне больно. Внутренние поверхности запястий саднят. Кажется, раны опять кровоточат.

Он поднимает меня. Я тянусь назад, хватаю его за руку, рыдая.

– Кто ты? – гаркает папа в очередной раз.

– Твоя дочь! – Мое тело трясется от страха. – Папочка, хватит! Я твоя дочь!

Я плачу, дрожу. Перед моей ночной рубашки промок, вода течет по ногам.

Он рычит у меня над ухом:

– Ты не моя дочь. Моя дочь не сдается. На дороге не было тормозных следов, Фэллон. Ты врезалась в дерево намеренно!

Я качаю головой, сопротивляясь его хватке. Нет. Нет. Я врезалась не нарочно.

Во рту накапливается вязкая слюна. Я зажмуриваюсь, вспоминая о том, как покинула дом Мэдока, как пряталась в доме отца в окрестностях Чикаго. Я взяла одну из его машин, и… нет, я не пыталась врезаться в дерево.

Тело дрожит, боль пронизывает горло.

Я просто отпустила руль.

О, Боже.

Я жадно и как можно чаще дышу, плачу, поскуливая. Что, черт возьми, со мной случилось?

Спотыкаюсь, когда отец толкает меня спиной в стену рядом с раковиной. Не успеваю выпрямиться, как его ладонь с оглушительным шлепком ударяет меня по щеке. Я морщусь от жалящего ощущения, разлившегося по коже.

– Перестань! – гневно ору, несмотря на стоящие в глазах слезы.

Папа хватает меня за плечи, снова прижимает к стене. Я вскрикиваю.

– Заставь меня, – бросает он с вызовом.

Мои кулаки врезаются ему в грудь, и я, приложив все свои силы, отталкиваю его.

– Хватит!

Сделав шаг назад, чтобы удержать равновесие, папа опять возвращается, обхватывает руками мою голову.