Соратники Иегу

— Скажите, что я жду ответа, — добавил Бонапарт. Офицер вышел.

— Бурьенн, — заговорил генерал, указывая на Рола-на, — посмотри-ка на своего приятеля.

— Я смотрю на него, генерал.

— Ты знаешь, что он натворил в Авиньоне?

— Надеюсь, он не избрал там нового папу?

— Нет. Он швырнул тарелку в лицо одному субъекту.

— Горячая голова!

— Но это еще не все.

— Я так и думал.

— Он дрался с ним на дуэли.

— И, разумеется, убил его? — вставил Бурьенн.

— Да. А ты знаешь из-за чего?

— Нет.

Генерал пожал плечами.

— Потому, что этот человек назвал меня грабителем. И он взглянул на Ролана с непередаваемым выражением какой-то насмешливой нежности.

— Дурачок! — бросил он. Внезапно Бонапарт спросил:

— Кстати, ты разузнал об англичанине?

— Я как раз собираюсь вам о нем рассказать, генерал.

— Он все еще во Франции?

— Да, и одно время я даже опасался, что он останется здесь до того дня, когда труба Страшного суда заиграет зорю в Иосафатовой долине.

— Что ж, ты его тоже чуть не убил?

— О нет! Только не я! Мы с ним закадычные друзья, генерал! Он превосходный человек и при этом такой оригинал, что я попрошу вас проявить к нему капельку благосклонности.

— Черт! К англичанину?! Бонапарт покачал головой:

— Не люблю я англичан!

— Я понимаю, вы не любите этот народ, но отдельные лица…

— Ну так что же стряслось с твоим другом?

— Его судили, вынесли ему приговор и казнили.

— Что ты плетешь, черт подери!

— Чистую правду, генерал.

— Как! Его судили, вынесли приговор и гильотинировали?

— О, не совсем так. Судить-то его судили, приговорить — приговорили, но не гильотинировали. Если бы его гильотинировали, он чувствовал бы себя еще хуже.

— Что за чушь ты городишь! Какой трибунал его судил и вынес приговор?

— Трибунал Соратников Иегу.

— Что это еще за Соратники Иегу?

— Как! Вы уже позабыли о нашем друге Моргане, о человеке в маске, что принес виноторговцу его двести луидоров?

— Нет, — возразил Бонапарт, — я его не забыл. Бурьенн, ведь я тебе рассказывал о безумной смелости этого проходимца?

— Да, генерал, — отвечал Бурьенн, — и я еще заметил, что на вашем месте я дознался бы, кто это такой.

— О, генерал узнал бы это, если бы сам не помешал мне; я уже готов был схватить молодчика за горло и сорвать с него маску, когда генерал бросил мне хорошо знакомым вам тоном: «Ролан, сиди смирно!»

— Да вернись ты к своему англичанину, болтун! — прервал его Бонапарт. — Этот Морган его убил, что ли?

— Нет, не он… а его сообщники.

— Но ты только что говорил о трибунале, о приговоре.

— Ах, генерал, вы все такой же! — заметил Ролан, позволяя себе маленькую фамильярность, вынесенную из военного училища. — Вы хотите узнать, а сами не даете рта раскрыть!

— Стань членом Совета пятисот, и будешь болтать в свое удовольствие.

— Вот еще! В Совете пятисот у меня будет четыреста девяносто девять коллег, им как и мне, захочется говорить, и они будут перебивать меня на каждом шагу. Уж лучше вы меня перебивайте, чем какой-нибудь адвокатишка!

— Да расскажешь ли ты, наконец?

— Охотно. Представьте себе, генерал, в окрестностях Бурка есть картезианский монастырь…

— Сейонский монастырь — я знаю.

— Как! Вы знаете этот монастырь? — удивился Ролан.

— Да ведь генерал знает все на свете! — заметил Бурьенн.

— Ну что же, в твоем монастыре еще есть монахи?

— Нет, теперь там бродят одни привидения.

— Уж не хочешь ли ты мне рассказать историю о привидениях?

— Да еще какую!

— Черт возьми! Бурьенн знает, что я обожаю такие истории. Говори.

— Так вот, к моей матушке пришли крестьяне и рассказали, что в монастыре появляются призраки. Разумеется, мы решили разузнать, в чем дело; и сэр Джон, и я, или, вернее, я, а затем сэр Джон, провели там ночь.

— Где же это?

— В картезианском монастыре.

Бонапарт незаметно сделал большим пальцем знак креста, — эту привычку он приобрел еще на Корсике и сохранил ее до конца дней.

— Вот как! И ты видел привидения? — спросил он.

— Да, одно привидение я видел.

— И как ты с ним обошелся?

— Я выстрелил в него.

— А потом?

— А потом оно как ни в чем не бывало двинулось дальше.

— И ты признал себя побежденным?

— Это я-то? Как будто вы не знаете меня? Я стал его преследовать и снова в него выстрелил. Но оно лучше меня ориентировалось в полуразрушенном монастыре и ускользнуло.

— Черт!

— На другой день была очередь сэра Джона, нашего англичанина.

— И он видел твое привидение?

— Он видел кое-что почище: видел двенадцать монахов; они вошли в церковь и судили его за то, что он захотел проникнуть в их секреты; они приговорили его к смерти и закололи кинжалом.

— И он не защищался?

— Как лев! Он убил двоих!

— И он умер?

— Нет, но ему крепко досталось. Все же я надеюсь, что он выкарабкается. Представьте себе, генерал, его нашли на обочине дороги и отнесли к моей матери; у него в груди торчал кинжал, как жердь в винограднике.

— А! Да ты, я вижу, рассказываешь мне сказки про судилище святой Феме! Только и всего!

— А на лезвии кинжала, чтобы знали, кем нанесен удар, была надпись: «Соратники Иегу».

— Хватит тебе! Разве что-нибудь подобное может происходить во Франции, в последний год восемнадцатого века? Я понимаю, еще в Германии, в средние века, во времена Отгонов и Генрихов!

— По-вашему, этого не может быть, генерал? А вот посмотрите кинжал. Как он вам понравится? Не правда ли, симпатичный?

И молодой человек вынул из-под полы одежды кинжал, лезвие и гарда которого были выкованы из одного куска железа.

Гарда, или скорее рукоятка, имела форму креста; на лезвии были вырезаны слова: «Соратники Иегу».

Бонапарт внимательно рассмотрел кинжал.

— И ты говоришь, они вонзили эту игрушку в грудь твоему англичанину?

— По самую рукоятку.

— И он не умер?