Сорные травы

Я пожала плечами. Третья так третья. Все равно не упомню сейчас, где работает последний спец из «оптимизированного», не так давно единственного на весь город токсикологического отделения. Двое молодых и бессемейных сразу в Москву подались, заведующий через месяц от инфаркта ушел — не выдержал. Он отделение с нуля создавал, собирал докторов, аппаратуру, методики… Все прахом.

А ведь в уцелевших больницах сейчас наверняка дурдом. Туда всех выживших повезут. И… стоп. Судя по тому, что трупов на улицах больше не было, мы либо выехали из зараженного района, либо концентрация тут была неопасной. Тогда какого рожна? Где кордоны оцепления? Где развернутые палатки первого этапа медпомощи? Где вообще МЧС и армия?

А впрочем, чего я хочу? В тот день, если не считать детей, больше всего досталось помогающим службам, вспомнить хоть, как скоропомощники и менты жаловались. Так почему бы и не эмчээсники. А если добавить к этому вынесенную мэрию, в которой не одни лишь болтуны-депутаты сидели, а еще большинство министерств… Можно сколько угодно проклинать чинуш, но, как ни крути, централизованное руководство висит именно на них, а организация без головы недееспособна. Может, в мелких лавочках и не так, но любая крупная структура, что государственная, что частная, без управления мигом скатывается в хаос. Что ж, примем за данность: рассчитывать придется только на самих себя. Повезет прорваться в больницу — хорошо, не повезет… думать об этом не хотелось.

Людей и машин на улицах становилось все больше.

— И откуда успели повылезать, — пробурчал Ив, сворачивая на тротуар. Старенький «газик» с красными крестами въехал в освободившееся пространство и встал — желающих пропустить «скорую» больше не нашлось, несмотря на сирену. Надо же, какие-то подстанции еще работают…

«Поехали домой, а?»

При одной мысли о том, какая толпа наверняка собралась у приемного покоя, становилось дурно. Какая, в конце концов, разница, прихватит меня дома или где-то посредине бесконечной очереди?

— Не дури.

Ив припарковался во дворе, уже заполненном автомобилями, коротко пиликнула сигнализация. Ухватил мое запястье.

— Пойдем.

Пришлось тащиться следом. Знакомые у него там, что ли? А даже и знакомые — толку-то. Если аппарат ИВЛ занят — значит, он просто занят, и ничего тут не попишешь. Можно накормить семью хлебами толпу страждущих, но материализовать из ничего достаточное количество довольно сложной аппаратуры… Наверное, в разгар развернутого отека легких я не буду возражать, если кого-то снимут с ИВЛ ради моей драгоценной жизни, но ведь не снимут, вот в чем проблема. Что бы там ни писали газетенки про убийц в белых халатах, ни один врач сознательно не причинит вреда больному. Ошибки — да, сколько угодно, все люди ошибаются, кто чаще, кто реже. Халатность — да запросто, медики в больницах не с Марса берутся и не в монастырях подвижниками воспитываются, так что процент разгильдяев среди них такой же, как в среднем по популяции. Но сознательно угробить пациента — для этого надо быть полным и окончательным выродком. Вроде недоброй памяти доктора Менгеле.

Мы прошли мимо дверей поликлиники, свернули за ограду больничного комплекса.

Люди. Много людей. Плотная толпа у входа в приемный покой терапии. Чуть пожиже у дверей хирургического здания.

«Поехали домой».

Ив достал из кармана телефон, негромко матюкнулся, глядя на экран.

— Сети нет. Машка, твой ловит?

Я покачала головой.

— Придется прорываться, — сказал Ив и свернул в сторону пищеблока. Я хмыкнула — порой мужа посещают гениальные идеи. Комплекс строился по относительно новому проекту, все здания соединены под землей. Пройти в стационар — пройдем, а дальше видно будет. Это «а там видно будет», признаться, уже порядком поднадоело, но других вариантов не было вообще. Главное, чтобы наш маневр не заметили остальные страждущие.

Кто-то из сотрудников пищеблока крикнул нам вслед — что именно, я не расслышала. Ив настойчиво тащил вперед, и приходилось семенить за ним едва ли не бегом, изо всех сил стараясь не споткнуться. Лестница, бетонный коридор с тусклой лампочкой где-то впереди. По старой памяти даже показалось, что запахло плесенью, — но запахов я по-прежнему не ощущала. Я дернула мужа за руку — помедленней, дышать тяжело. Он понял, сбавив шаг. За деревянной крашеной дверью снова стало светло. Ив огляделся, явно прикидывая направление, и пошел в сторону, противоположную приемному покою.

Административный этаж оказался забит под завязку, но муж не остановился. Лавируя между людьми, он дотащил меня до приемной главврача и вошел, не обращая внимания на крики за спиной. Отодвинул плечом секретаршу, ладно, хоть не рявкнул на девчонку, честно пытавшуюся делать свою работу, и ввалился в кабинет

— Вон! — раздалось из-за стола.

— Дядя Сева, не буянь, — ответил Ив, закрывая дверь. — Все понимаю, но деваться некуда.

— Корнилов-младшенький, значит, вспомнить старика решил, — усмехнулся главный. — Ну что ж, садись… и вы, мадам. Все вы друзей отца вспоминаете, когда задницу припечет. Что у тебя?

— Жена. То же, что и со всеми.

— Могу распорядиться, чтобы осмотрели без очереди. Госпитализировать не могу. Некуда.

— Осмотреть я и сам в состоянии. И даже пролечить. А вот подышать вместо нее — нет.

— Корнилов, где я тебе свободный аппарат возьму? Мне не веришь — давай, завреанимацией позову.

— В течение двадцати четырех часов может освободиться.

— Ваня, ты сам понимаешь, о чем просишь? Я должен приказать снять кого-то с аппарата, чтобы твою жену положить? Помнится, когда у тебя отец умирал, не больно-то ты о его здоровье волновался. А из-за бабы, значит, совсем мозги потерял?

Я открыла было рот, почувствовала, как рука Ива жестко сжала запястье, и предпочла заткнуться.

— Не кипятись, дядя Сева, — сказал муж. — Во-первых, не снять — пациент может сам уйти. Во-вторых, дойдет дело до искусственной вентиляции легких или нет — непонятно, но, если что, хоть возможность будет на аппарат посадить. Дома и того нет.

— Не могу. Коридоры уже все забиты. И сотрудники, кто после того дня жив остался, с ног сбились. У тебя тогда многие умерли?

— В отделении — никого.

— Повезло. У меня по больнице шесть человек — и все врачи от бога. Оставшиеся дыры затыкают, как могут, но… А сейчас — сам видишь, что творится.

Муж вздохнул.

— Хорошо. Ну хоть ларингоскоп и трубку интубационную выдели. Мешок Амбу я сам найду.

Ив умеет интубировать? Неожиданно… хотя, да, «скорая»… Но все равно — дохлый номер. Жест отчаяния, не иначе. Сколько один человек может продержаться, работая с мешком Амбу? Час? Два? Руки-то не железные.

— Корнилов, ты издеваешься? Самим не хватает, те, что есть, — старье чиненое-перечиненое. А то не знаешь, сколько денег на снабжение выделяют…

— Дядя Сева, я ж у тебя не чуда прошу. Ларингоскоп и трубку. Пожалуйста, век должен буду.

— Ты не понял, что ли? Сопляк, своими выкрутасами отца в гроб вогнал, теперь тут решил повыкаблучиваться?

— Хватит! — просипела я. — Иван, перестань унижаться, пошли отсюда. А вам, господин… — я припомнила табличку на двери, — Симаков, могу пообещать, что, когда вам понадобятся мои услуги, окажу их качественно и вне очереди. Я не злопамятна. И даже буду жива, ради такого-то дела.

Дернула мужа за рукав: