Сорные травы

Раз за разом я упираюсь в одно и то же: излучение, инфекция, интоксикация. И каждая версия рассыпается, не найдя морфологических подтверждений. Любое материальное воздействие оставляет в теле человека вполне осязаемые изменения. Пусть не на макро-, но на микроскопическом уровне всегда найдется комплекс признаков, позволяющих определить источник. Комплекс взаимосвязанных проявлений — его поиск, собственно, основа моей профессии. Обнаружить изменения, связать их в единое целое, сделать выводы. Своего рода детективная задачка — как, впрочем, и при постановке диагноза. Правда, в отличие от детективных историй, у нас все просто и буднично. Трупы не способны симулировать, скрывать одни симптомы и преувеличивать другие, а то и вовсе находить у себя проявления всех болезней, за исключением родильной горячки. Все как на ладони. Нет, я, конечно, помню, как по молодости нашла признаки странгуляционной асфиксии [48] у бабульки, мирно сползшей по стенке в магазине. Коллеги потом долго подкалывали да… Но с того времени сколько воды утекло?

48

Странгуляционная асфиксия — повешение; удавление петлей; удавление руками; удавление твердым предметом.

Что бы ни твердили официальные лица, инфекция исключена. Как бы стремительно ни развивалась патология, любой микроорганизм изменяет среду своего обитания — именно эти изменения и вызывают болезнь. И они будут видны — или сразу на вскрытии, или позже под микроскопом, а микропрепаратов я за последние дни просмотрела достаточно. Еще когда проверяла версию смерти под лучом. И практически то же самое выходит с интоксикацией, даже если предположить какой-нибудь новый супер-пупер-яд, детище военных сверхсекретных лабораторий, вечного пугала обывателей. Даже если допустить, что возможно было создать летальную концентрацию во всей атмосфере… либо так четко просчитать концентрацию в воде или пище, что эффект наступил одновременно у людей разного пола, возраста и веса, при этом оставив совершенно интактными других людей, находившихся рядом с погибшими… Любой яд все равно повлечет морфологические изменения. В зависимости от механизма действия — либо признаки асфиксии, либо патологию внутренних органов. Но никаких следов я так и не нашла. Совершенно никаких.

Получалось, если нет материальной причины — нужно думать о нематериальной. Отбросьте все невозможное; то, что останется, — и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался… Кажется, так. Материальные причины, не оставляющие материальных следов, невозможны. Наверное. Я выматерилась, рывком поднялась с кровати. Хватит. Этак я скоро поверю в карму, ауру и предсказания апокалипсиса одновременно. Баста. Платить за разгадку собственным психическим здоровьем я не намерена: когда все это закончится — чем бы ни закончилось, тогда и поглядим, что к чему. Если будем живы.

Муж вернулся, держа в руках початую бутылку коньяка. Хлебнул из горла, хмыкнул:

— Пойдем, поможешь руки вымыть. Питьевую воду жалко переводить, а этот — в самый раз. Все равно мне «Хеннеси» не нравится.

— Позер. — Я забрала у него бутылку. — Муж, а может, не надо сегодня напиваться? Выходить с похмела — не лучшая мысль.

— А чего бы и нет? До утра просплюсь. Да и тебя напоить можно… Учитывая, что спирт выводится легкими в чистом виде — вот и готовый пеногаситель. С твоим анамнезом…

— Доказательной базы маловато для такого рода терапии. — Я подставила руку. — Надеюсь, ты на кухне не много хлебнуть успел?

— Чуть-чуть. — Муж ввел иголку в вену, торжествующе усмехнулся. — Мастерство не пропьешь.

— Точно. Но все равно ты мне не нравишься.

— Я мог бы ответить, что ты нравишься мне еще меньше. Ладно, пить больше не буду. Раз уж довелось наблюдать конец света — лучше делать это на трезвую голову. Впечатлений больше.

Черт, а ведь с него станется надраться, уйти в штопор и выстрелить. Представить Ива-самоубийцу казалось невозможным — но еще пару недель назад я не могла бы представить Ива-мародера, хладнокровно расстреливающего конкурентов. Заведующий отделением с холеными руками и капризным норовом, интеллигентный ценитель хорошей выпивки и красивых женщин…

— Чего ты на меня так уставилась?

— Ничего.

— Не бойся, ничего я с собой не сделаю.

— Не боюсь.

— Вот и славно… Маш, а у тебя есть какие-нибудь грехи? Ну, серьезные, смертные?

— Грехи? — Я подняла бровь. — Разлюбезный мой супруг, если я когда-нибудь и соберусь обсуждать эту тему, то явно не с тобой.

— А чего так? Рылом не вышел?

— А того, что ты не исповедник и не психоаналитик. Это их дело — скелеты из чужих шкафов вытаскивать.

— Не доверяешь, значит?

— Я себе-то не доверяю. Ив, к чему ты это?

— Да так, ни к чему. — Муж направился в гостиную, раскрыл дверцы шкафа. — Давай собираться.

Недолго думая, он широким жестом выгреб на пол все содержимое полки шкафа. Прежде чем я успела пикнуть, следом полетели вещи еще с одной.

— Да ладно тебе, Маруська. Зато так быстрее, все видно. Берем минимум, только самое необходимое. Потом на своем горбу это переть.

Ну да, быстрее… А ведь он не пьян. Совершенно. Похоже, та пара глотков, что я видела, была единственной.

Муж поймал мой взгляд и качнул головой:

— Машка, я в полном порядке.

Того, кто первый придумал перевести «are you all right?» как «ты в порядке?», следовало бы пристрелить.

— Ага, я вижу.

Я присела над грудой вещей, разбираясь, где же тут мои, а где мужа. Джинсы, различающиеся только размерами — у Ива больше. Водолазки с футболками, правда, отличаются еще и по цвету. Когда постоянно носишь хирургический костюм, нужда в разнообразном гардеробе отпадает сама собой. Печально. Наверное, я все-таки неправильная женщина…

Взгляд уцепился за что-то белое, блестящее, и спустя миг я держала в руках свадебное платье. Надо же, вот оно где валялось, оказывается. Я поднялась, встряхнула плотно скрученный узел. Тяжелая ткань развернулась, подол опустился на пол… ну да, это не я стала ниже, это просто нет каблука. Сколько ж нам тогда пришлось пахать, чтобы устроить себе свадьбу? Ив, помнится, поставил рекорд — как зашел в здание «скорой», так через неделю и вышел — в хирургии он в то время еще не работал. Мне, впрочем, тоже в реанимации скучать не пришлось — благо летом в пору отпусков дежурств обычно хоть отбавляй. Что ж у нас была свадьба… и гости… и платье. Все как у людей. И только когда все эти церемонии заканчиваются, понимаешь, что не в них счастье.

Я развернулась к зеркалу, непонятно зачем приложила платье к груди, разглаживая по телу тяжелую, уже пожелтевшую ткань. Отвела взгляд от собственной физиономии — красноглазый упырь с выгоревшими, смахивающими на солому волосами и розовыми шелушащимися пятнами на лице.

Диджей, или тамада, или как-его-там, совершенно не знал английского. Иначе как объяснить, что в качестве фона для танца жениха и невесты он поставил нам «Hallelujah». Трогательная песенка из «Шрека», ничего более.

Well baby I've been here before

I've seen this room and I've walked this floor

I used to live alone before I knew ya

I've seen your flag on the marble arch

Love is not a victory march

It's a cold and it's a broken Hallelujah [49]

Глядя сейчас на то, во что мы превратили нашу семейную жизнь, — вышло почти предсказание. Впрочем, тогда я не верила в дурные приметы, а жить мы собирались долго и счастливо… Я и сейчас в них не верю, но толку-то…

49

Малышка, я уже был здесь, / Видел эту комнату, этот пол, / Я жил один до того, как узнал тебя. / Я видел твой флаг над мраморной аркой, / Любовь — это не победное шествие, / Это — холод и искаженное «Аллилуйя» (англ.).