Сорочья усадьба

Дверь в помещение с винтовой лестницей, ведущей в башню, была слегка приоткрыта. Я распахнула ее и попала в чистое, тихое местечко: всюду книжные полки, а на стенах рамки с насекомыми под стеклом. Здесь не было беспорядка и хаоса, как в других комнатах. Я иногда думала, правда, не имея на это ни одного подтверждения, уж не здесь ли стоял некогда шкаф с диковинками Генри. Что-то было странное в этой прячущейся за дверью, больше похожей на дверцы посудного шкафа, комнате с ее несоразмерностью и полукруглой формой. Дедушка рассказывал, что он якобы слышал, как Генри подолгу мерил ее шагами, что-то бормоча себе под нос; комната и в самом деле казалась самым подходящим местом для сумасшедшего, который, терзаясь раскаянием, вслух вспоминает свое прошлое. Как и башня, конечно, эта комната меньше всего подходила для хранения ценных вещей: окна со всех сторон, насквозь продувается ветрами и просвечивается солнцем.

Снова послышались звуки, уже ближе, где-то прямо над головой: что-то тихо позвякивало, пощелкивало. Я почувствовала покалывание в висках. И вместо того чтобы ретироваться, я решила подняться наверх, впервые за двадцать лет. Даже если я ничего не обнаружу, башня будет для меня прекрасным наблюдательным пунктом. Оттуда я смогу видеть Сэма, убедиться, что он далеко и все эти звуки мне просто почудились. Возможно вполне рациональное объяснение — птичка, например, залетела и никак не может выбраться.

Винтовая лестница спиралью уходила наверх, ступеньки такие узенькие, что у меня свисали пятки. Дверь наверху была закрыта, и на лестнице было совершенно темно. Чтобы открыть ее, пришлось приналечь всем телом. Я ожидала, что меня ослепит поток света, но там оказалось довольно мрачно. Окна были закрыты ставнями. Было промозгло, холодно и чем-то пахло. Дымом. Да, дымом залежавшегося табака. Я медленно обошла вокруг колонны, образованной продолжением лестничного колодца; в ушах послышался приглушенный шум. Я закрыла глаза и сделала еще несколько шагов.

Она снова была там, под дальним окном. В сумеречном свете виднелась ее бледная спина, безжизненно повисли блеклые волосы. Напряженная спина сосредоточенно сгорбилась над каким-то предметом: она не слышала, как я вошла. Над лопатками возникла и зависла птичка, порхая крылышками; казалось, еще секунда, и она сорвется с места и улетит. В помещении было совершенно тихо, слышалось только мое дыхание. Еще немного, и она услышала меня и, не вставая, настороженно выпрямилась; плечи ее начали разворачиваться ко мне. Сейчас я увижу ее лицо. Все происходило точно так, как и в тот день, много лет назад. Возможно, она и не покидала этой комнаты, все это время ждала, когда я вернусь. Я закрыла глаза. Прошла бесконечная минута, вдруг в спину мне ударил резкий порыв холодного ветра, и дверь на винтовую лестницу с грохотом захлопнулась. Я инстинктивно обернулась, чтобы узнать, кто это сделал, и как раз успела увидеть, как, дрожа, опускается штора. Ясно: открытое окно, сквозняк.

Я снова повернулась к ней, но ее уже не было. По спине побежали холодные мурашки, не поворачивая головы, одними глазами я посмотрела направо, потом налево…

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

Единственным ответом было шуршание шторы на сквозняке. Я отдернула ее, чтобы впустить в комнату свет и закрыть окно. Хотя прежней фигуры нигде не было видно, комната не была пустой. В одном из окон торчала подзорная труба. Вдоль стены, где только что сидела она, лежал, весь покрытый пятнами, комковатый матрас, а рядом сбитое в кучу серое армейское одеяло. На полу — пепельница, переполненная окурками сигарет-самокруток; вот откуда этот противный запах. Я подошла и пнула ногой матрас; невозможно узнать, давно ли он здесь и когда на нем лежали в последний раз? Был ли здесь кто-то все это время? Спал здесь? Жил? Мне стало не по себе, было еще более страшно, чем несколько минут назад. С призраками я бы еще справилась, но вот с непрошеными гостями, которые курят самокрутки, — это вряд ли.

Да-да, это уже, пожалуй, слишком. Вряд ли мои дела в Сорочьей усадьбе закончились, но пора сматывать удочки. Этот дом всегда мне казался местечком жутковатым, но теперь я по-настоящему испугалась.

Я попыталась открыть дверь на лестницу, но она не поддавалась. Я толкнула сильней. Стала отчаянно дергать ручку, пока у меня не заболело плечо. Нет, эту дверь не заело, она заперта!

— Помогите! — закричала я и забарабанила в нее кулаками, но услышать меня мог разве только тот, кто закрыл дверь, если, конечно, мне это все не снится.

Нет, надо успокоиться и попробовать найти другой выход. Я поискала взглядом, чем ударить по ручке двери, но ничего подходящего не нашла. Подошла к открытому окну. Оно выходило на север, на реку, отсюда были видны ее извилины, и теперь, когда закончились дожди, она снова превратилась в мирную, тихую речку. На западе садилось солнце, облака пылали золотистой каймой. Я перешла к западному окну, где стояла подзорная труба. По одному из огороженных пастбищ на склоне холма кто-то ехал на квадроцикле, и с обеих сторон бежали собаки. А перед ними волнистым потоком спускалось вниз овечье стадо. Я быстро заглянула в окуляр трубы: да, это Сэм, впрочем, может, и Джош, отсюда не разобрать. Нет, все-таки Джош, он человек крупный, гораздо шире Сэма в плечах, волосы темнее, и осанка более солидная. У калитки стоял еще кто-то и смотрел на стадо, не понять, мужчина или женщина, в дождевике и в шляпе, хотя интуитивно я чувствовала, что это женщина или девушка. Она была невысокого роста и опиралась на калитку, не горбясь.

Но они слишком далеко и моих криков не услышат, да и увидеть меня не смогут в башне на таком расстоянии. Я знала, что на самом верху башни была небольшая площадка и к ней вела железная лестница. Добраться туда было довольно легко, хотя прежде я никогда этого не делала. Отец одной из моих детских подруг однажды сорвался с крыши и сломал себе позвоночник, и это надолго отбило у меня охоту к подобным приключениям. Но сегодня надо было действовать решительно. Я шире распахнула окно, задрала юбку, заткнув ее за пояс, поднялась на цыпочки и закинула ногу. Крепко вцепившись руками в оконную раму, перегнулась через подоконник. До лестницы оставалось несколько футов, и я понемногу стала вытягиваться к ней, забыв о том, что смертельно боюсь высоты. Руки мгновенно вспотели и стали скользкими, я едва дышала от страха. В конце концов мне удалось ухватиться за нижнюю перекладину, и, отдохнув, я приготовилась к короткому восхождению.

Добравшись до верха, я спрыгнула на площадку и села на корточки, чтобы отдышаться. Юбка немедленно намокла в грязной луже, наполненной желтыми листьями, и мне опять пришлось встать.

Зрелище отсюда было великолепное. Неужели я никогда сюда не влезала? Здесь, на самой верхотуре, казалось, что ты — парящая над фермой птица, так далеко было видно вокруг. Мое хрупкое тело обдувал резкий, пронизывающий ветер, но холода я почти не чувствовала, не до того было: я все вертела головой, осматривая крыши дома, дымовые трубы, башенки на стене и всю территорию фермы, до самого горизонта. Землю, принадлежавшую моему семейству в течение пяти поколений, которая теперь, очень скоро, будет потеряна для нас навсегда.

Послышалась какая-то возня, я посмотрела налево и на одной из печных труб увидела удивленно разглядывающих меня парочку сорок: откуда это, интересно, на такой высоте взялся человек? Они о чем-то между собой потрещали, снялись и улетели, предоставив меня моей судьбе.

На далеком пастбище все еще виднелись человеческие фигуры, но было совершенно ясно, что привлечь их внимание — напрасная трата времени. Я на всякий случай пару раз помахала руками, но они были слишком далеко.

Делать нечего, надо решать, как спуститься с крыши самостоятельно. Солнце опустилось уже совсем низко, следовало поторопиться. Скоро стемнеет, а мне бы очень не хотелось оставаться здесь всю ночь, я бы замерзла до смерти.

Я никогда не считала себя везучей. Слишком много на мою долю досталось несчастий. И стоя на этой башне, тщетно стараясь найти местечко на крыше, по которому можно было бы спуститься вниз, не поскользнувшись на черепице и не убившись насмерть, я так была поглощена этим занятием, что не сразу обратила внимание на звук; на это я уже не смела и надеяться.

Он доносился с востока, откуда как раз дул ветер; я повернулась туда и увидела, что его порывы обрывают с тополей последние листья и несут их к дому, чтобы потом собрать в сточных канавах. Это было низкий рокот мотора, звучащий то громче, то тише, когда машина делала поворот, карабкалась вверх по склону или катила вниз в холмистой местности фермы.