Сорок лет Чанчжоэ
Шрифт:
Шаллер оглядел толпу и заметил Франсуаз Коти, стоящую рука об руку со скотопромышленником Туманяном. Полковник подумал, что все это время не вспоминал о девушке, и ему почему-то стало грустно. Чуть бледная, со слегка растрепавшимися волосами, она была прекрасна. Еще более прекрасна она была тем, что стояла почти обнявшись с членом городского совета Туманяном, глаза которого то и дело страстно глядели на девичью шею.
Все это собственничество, подумал Генрих Иванович и заставил себя смотреть на трибуну.
— Друзья! Мы полетим к счастью! Мы
— Из чего корзина сделана? — раздался голос из толпы. — Выдержит ли?
— Корзина сделана из виноградной лозы и панциря майского жука! Обмазана гречишным медом!
— А сам шар? Из чего пошил?
— Кожа дикого голубя.
— А что такое воздушный шар? — спросил другой голос.
В толпе засмеялись.
— Прошу занимать места! — возвестил физик.
— Предлагаю к вознесению сначала увечных, слепых, горбатых и слабоумных! — выкрикнул человек, когда-то летавший на аэроплане. — Пусть они уподобятся птицам! А мы пока поглядим и все взвесим!
В толпе опять засмеялись.
— Да как же! — захлопал глазами Гоголь. — Я же для всех старался!
— Да подожди, Моголь! Мы же еще недвижимость свою не реализовали!
— А зачем вам деньги, когда мы летим к счастью! — закричал в отчаянье Гоголь.
— А чтобы еще более счастливыми быть! — резонно заметил кто-то.
— А ты, Гоголь, корейцев с собою возьми!
На глаза физика навернулись слезы. Потерявший самообладание, он закрыл ладошками лицо и всхлипывал.
— Не для себя я старался… — слышали стоящие рядом. — Не для себя…
— Не плачь, Моголь! Мы тебя уважаем!
Физик открыл заплаканное лицо и в надежде спросил:
— Ну что, полетите?
В толпе молчали, понурив головы.
— А как же труд мой, как старания?!
Гоголь был столь трогателен в своем детском отчаянии, что горожанам стало неловко, а некоторые особенно сердобольные зашмыгали носами. На помощь согражданам пришел человек, имевший летный опыт.
— Не обижайся на нас, Гоголь. Мы слабые по сути своей. Мы боимся лететь! А вдруг там нет счастья?! Тогда шар упадет на землю, и мы все разобьемся!..
Может быть, ты первый полетишь?.. Только обещай нам, что вернешься, если счастье отыщешь. Тогда мы точно с тобой вознесемся…
— Обыватели мы! — поддержал летуна кто-то. — Мещане!
Гоголь простер руки к какой-то голове, выделяющейся лысиной из толпы.
— Может быть, вы полетите? — с надеждой спросил герой.
Лысая голова загрустила и отрицательно покрутилась в накрахмаленном воротничке, закраснев ушами.
— А вы? — обратился физик к толстой бабе с ужасными бородавками на лице. — Там ваше лицо станет прекрасным!
— А не с лица воду пить! — нашлась уродина.
Глаза Гоголя отыскали в толпе безногого инвалида, сидящего на дощечке с колесиками. Инвалид внимательно слушал оратора и, казалось, мучительно раздумывал над чем-то.
— А вы!.. Вам-то что здесь делать? Сидите целыми днями на паперти в ожидании копеечки! Полетели со мной,
и там вы будете счастливы!— А действительно! — поддержал кто-то. — Лети с ним, Петрович! Чего тебе здесь делать? Может, бабу там какую сыщешь!
— А я-то чего! — испугался калека, сжимая в руках два увесистых пресс-папье.
— Да надоел ты всем здесь! Проваливай на небеса! А то клянчишь все, а после пьяный валяешься!
— Там водки море разливанное! — со смехом сказал кто-то. — И ноги там вырастут новые! А может, и еще кой-чего!..
— Чего пристали-то! — зашипел Петрович и, отталкиваясь пресс-папье от мостовой, потихонечку стал выкатываться из толпы. — Ишь, нашли дурака! А нужны мне эти ваши ноги!..
Остатки мужества покинули Гоголя, и он, еле удерживаясь от обильных слез, отворачивая лицо от соотечественников, полез в корзину.
— Прости нас, Гоголь! — послышалось из толпы. — Прости!
И тут же со всех сторон от молодых и старых посыпались низкие поклоны в сторону воздушного шара, сопровождаемые возгласами — прости!".
Настал прощальный миг. Наполнившись теплым воздухом, шар рвался к облакам, словно ядро из пушки. Гудели от напряжения канаты и казалось, что они вот-вот лопнут, не выдержав такого могучего влечения.
— Прощайте, — прошептал Гоголь, оборотив лицо к согражданам. — Не поминайте лихом! — и махнул рукой.
В ту же секунду стоящие наготове мужики взмахнули топорами, блеснув солнцем в металле, и радостно опустили чугунные языки на канаты. Шар дрогнул, качнулся, как будто не веря в свою свободу, затем выпрямился и поплыл потихоньку к небу.
— Лечу! — крикнул Гоголь. — Улетаю!
Толпа рухнула на колени, а митрополит Ловохишвили затянул — Отче наш"…
Проводив взглядом шар, величественно уплывающий в поднебесье, Генрих Иванович в смятении покинул городскую площадь и направился к Гавриле Васильевичу Теплому.
На стук учитель ответил не сразу. Лишь после того как Шаллер заколотил в дверь кулаком, из квартирки донеслось какое-то шебуршание и недовольный голос слависта спросил:
— Кто там?
— Я это, я. Кормилец ваш! Открывайте!
Дверь тут же открылась, и в ее проеме появилось заспанное лицо Гаврилы Васильевича.
— Ах, это вы! А я тут после обеда задремал!.. Что ж вы в дверях-то, проходите, не обижайте меня!
Первым делом, пройдя в комнату, полковник осмотрел письменный стол Теплого, затем уселся на табурет, пригладил волосы и спросил:
— Что ж вы на проводах Гоголя не были? Весь город собрался!
— Все улетели? — ехидно поинтересовался славист.
— Да нет. Все героями быть не могут.
— Значит, физик в гордом одиночестве?
— Так точно.
— Ну ничего, полетает и вернется. Будьте увере ны… Денежки принесли?
— А есть за что?
— А как же! Тружусь не покладая рук. Так сказать, в обильном поте лица!
— Покажите!
— Пожалуйста.
Теплый вытащил из-под еженедельника — Курьер" пачку листов и протянул их гостю.