Сорок роз

— Проветрить, Луиза, живо!

* * *

Когда Мария направилась в сторону парка, визг мотопил умолк, и разом наступила мертвая тишина. С верхушек деревьев беззвучно вспорхнули черные дрозды, жуки исчезли в щелках, ни один лист, ни один цветок, ни одна травинка не шевелились.

Мария была так спокойна, холодна, сдержанна. Она повязала голову платком, надела темные очки, новые узкие брючки, туфли на высоком каблуке и выглядела в это утро просто очаровательно. Закурила сигарету, прислонясь к столбику беседки и терпеливо ожидая, когда один из лесорубов, видимо десятник, подойдет к ней. От него пахло смолой и машинным маслом; зажав правую руку под левой мышкой, он выпростал лапищу из громадной рукавицы и робко проговорил:

— Вам, дамочка, нельзя тут оставаться.

— Извините, что помешала. Я только хотела спросить, нельзя ли мне предложить вашим людям немножко перекусить.

Великан обомлел.

— Лучше всего приходите на кухню, там у нас большой стол.

— Договорились, — сказал он, — мы придем.

— Туалет в передней. Если вам еще что-нибудь понадобится, я всегда к вашим услугам. До встречи! Около десяти, если вам удобно.

— Конечно, — сказал десятник.

— Кстати, на крыше беседки укреплен флажок. Вас не слишком затруднит, если я попрошу не бросать эту жестянку в мусор?

— Ну что вы. Сделаем.

— И вот эту скамейку…

— Всю?

— Да. Почему бы нет? Я открою вам ателье. Там у нас места хватит.

— Нам, дамочка, велено все разобрать.

— Конечно, разбирайте. Скамейка и флажок — это все.

Десятник утопал к остальным великанам, которые с пилами наготове стояли возле деревьев. Собирались продолжить работу, пустить в ход пилы, валить шуршащие раскидистые кроны. Мария преспокойно докурила сигарету. Смотрела сквозь деревья на озеро и удивлялась, что водоплавающие птицы тоже притихли. Н-да, пожалуй, пора. Великаны уже расставили ноги, пригнулись, вот-вот грянет истошный визг, громче прежнего, убийственный, смертельный… Господи, а это что такое? На гирлянде лампионов паук плел тенета. И разве он, паук, не прав? Ведь в глубине души все сохранится, как было. В глубине души вечно будет кружиться карусель, сквозь листву будет проглядывать солнце, а в паутине искриться капелька росы, висеть, вытянувшись в длину, и не падать. Здесь щебетали дрозды, сияли розы пап'a, и меж стволами молча и мудро выглядывали олени Шелкового Каца.

* * *

Как-то раз, когда они опять бок о бок восседали в парикмахерском салоне, Мюллер спросила у Майер:

— Вы пробовали креветки?

— Простите?

— Креветки. Под острым, пряным соусом.

— Забавные вопросы вы задаете, госпожа директорша!

— Вы играете на фортепиано?

— Это в прошлом.

— Хотя бы проигрыватель у вас есть?

— Старого образца.

— Вам знаком Букстехуде? [62]

62

Букстехуде Дитер (1637–1707) — немецкий композитор, представитель барокко.

— Букстехуде?

— Как, вы не слыхали о Дитере Букстехуде, о замечательном композиторе?

— Почему не слыхала. Я просто удивляюсь, отчего вы задаете мне такие вопросы, госпожа директорша.

— Дорогуша, пришла пора довести наше дельце до конца. Партия стряхнула с плеч кой-какое старье и готова возвестить смену поколений.

Мария насторожилась.

— Любимое словечко Номера Первого, — заговорщицки продолжала Мюллер, — это мобильность.

— Простите, госпожа директорша, я снова пас. Вы говорите, Номер Первый?

— В наших кругах так называют самого главного партийного босса.

Майер тихонько присвистнула.

— Национального партийного босса?

— Да, главного лидера. Он ценит молодых мужчин, которые стоят на твердой финансовой почве и у которых достаточно мужества, сил и воли для служения партии. Вы меня понимаете?

— В принципе, да. Но неужели я должна угощать Номера Первого креветками? Ведь, как говорят, национальный председатель партии обожает сосиски.

— Сосиски — это для общественности.

— Вы чрезвычайно любезны, госпожа директорша.

— Я выполняю договоренности. Господа прибудут в следующий понедельник, к обеду. Есть еще вопросы?

— Нет, госпожа директорша.

— Но тсс! Большой босс должен составить себе объективное представление о кандидате — и его очаровательной супруге!

* * *

Готовиться приходилось тайком от Майера, и это оскорбляло Мариино чувство стиля, однако она питала слишком большое уважение к мадам Мюллер, чтобы пренебречь ее советом. Вместе с Луизой она украдкой навела в доме чистоту, поставила на буфет портрет Черчилля и целый день висела на телефоне, пока не вышла в конце концов на двоюродную бабку Номера Первого, которая снабдила ее дополнительной информацией.

Сведения мадам Мюллер оказались точными. 7 мая 1956 года к дому подкатило несколько автомобилей. Майера они вспугнули в его канцелярии — на своей «Веспе» он обогнал кортеж, ворвался в кухню и закричал:

— Сосиски в доме есть? Ни одной?! Ты разве не знаешь, что он обожает сосиски?!!

Господа меж тем уже толпились в передней. Мария, не обращая внимания на взбудораженного мужа, порхнула навстречу Номеру Первому и, снимая кухонный фартучек, выдохнула:

— Какой чудесный сюрприз! Добро пожаловать! К сожалению, — прошу вас, проходите в гостиную! — могу предложить только креветки.

— Креветки?!

— А на десерт шоколадные пирожные, — скромно добавила она.

Председатель прямо-таки растерялся.

— А ведь это… — Вместе со свитой он устремился в гостиную, где случайно играл проигрыватель, — …это же Букстехуде!

Великий человек растроганно закрыл глаза, опустился на канапе, сплел ладони.

— Если б вы знали, — вырвалось у него, — что значит для меня Букстехуде! Мой отец, простой гимназический преподаватель, написал биографию Букстехуде. Cheers! [63]

63

Ваше здоровье! (англ.)

— Cheers, — пролепетал Майер, — cheers…

К его удивлению, на толстой стеклянной столешнице стояла хрустальная чаша, полная незнакомых ему бело-розовых морепродуктов, а с террасы доносилось благоухание пирожков с творогом. Свита высыпала на воздух, чтобы стоя полакомиться пирожками, а Номер Первый с неуемным аппетитом атаковал креветки.

— Мое любимое блюдо! — признался он с полным ртом, похвалил соус (острый, но пряный), посетовал на судьбу своего отца (всю жизнь отдал Букстехуде, две тысячи страниц, не опубликовано!), тяпнул три порции виски (мой любимый сорт!), запил двумя чашками кофе, проглотил увенчанное сбитыми сливками пирожное, а когда ровно через тридцать минут его секретарь, совершенно лысый господин с жестким взглядом, дал сигнал к отъезду, главный босс ущипнул хозяйку дома за щечку и шепнул:

— Это было шоколадное пирожное моего детства, рецепт моей горячо любимой матери.

— Ах вот как, неужели? Господин председатель, — прошептала Мария, под руку провожая его к кабриолету, — Макс Майер, мой муж, восхищается вами. Макс Майер очень вами восхищается. Наш Черчилль, так он вас называет.

Партийные владыки заняли места в автомобилях. Лысый секретарь у ветрового стекла передней машины легким жестом дал команду к старту. Взревели моторы, кортеж укатил.