Сорок третий номер…

В одно мгновение Ховрин осознал, какую страшную, нелепую, бессовестную ошибку он допустил. Ошибку, непростительную даже зеленому, необстрелянному бойцу. Ошибку, возможно, самую роковую в своей жизни и, что еще ужаснее, – в жизни этих хороших, доверившихся ему мальчишек.

Патрульных окружили хмурые люди, вооруженные немецкими «Шмассерами».

– Оставайся на месте, советские! – услышал Ховрин над головой резкий голос с сильным акцентом. – Руки в гору!

Ротный мрачно усмехнулся:

– А десять лет назад нас называли «русские»… – Он сделал вид, что собирается подняться с тротуара.

– Сидеть, говно! – долговязый венгр ударил русского капитана ногой в спину. – Свинья советский!

Сырцов как стоял с банкой нетронутой тушенки в протянутой руке, так и продолжал стоять, не шевелясь и даже почти не дыша. Андрей тоже замер на месте с недожеванной галетой во рту и с ужасом таращился на небритых повстанцев.

Венгры проворно подобрали с асфальта русские автоматы и теперь чувствовали себя в полной безопасности, а потому не спешили с расправой.

– Коммунисты? – весело поинтересовался голос над головой ротного.

– Я – коммунист, – хрипло ответил тот, – а мальчишки не идейные вовсе, а так… по приказу. – И добавил тихо: – Отпустили бы вы их…

– Хороши мальчишки! – не унимался голос. – Моя мальчишки играют в солдатов такие маленький, деревянный… А твой – сами солдат.

– Мои тоже играют, – пробормотал Ховрин, косясь в сторону.

«Семь человек, – лихорадочно соображал он, – и, наверное, еще трое – за спиной. Четыре автомата, три винтаря… Ничего не сделать… Покрошат в укроп».

– Я всегда надеялся, – продолжал он громче, – что наши дети будут только играть в войну…

– Тогда зачем вы сюда пришел? – Венгр вышел из-за спины ротного и присел на корточки прямо перед ним. – С автоматы.

– Ну ты тоже не с рогаткой, – пробормотал Ховрин, кивая на «Шмассер».

Долговязый венгр, увлеченный начавшейся дискуссией, в которой, вероятно, ему было что сказать, не заметил, что загородил русского офицера от своих товарищей.

«Это твоя ошибка, герой, – спокойно подумал ротный. – Если взялся за оружие, научись сначала воевать. И не с безоружными людьми, а с советским солдатом!»

Не меняя выражения лица и не делая движений плечом, он с ловкостью фокусника вынул из подсумка гранату, перекинул ее в другую руку и, сунув кулак под нос опешившему венгру, молниеносно вынул чеку.

– Нажмешь на курок, и твои мозги будут собирать с мостовой детским совочком, – на всякий случай объяснил он произошедшую перемену растерянному оппоненту.

– Не стрелять! – по-венгерски взвизгнул тот, с ужасом таращась на багровый русский кулак с зажатой гранатой.

– Правильно понимаешь, – удовлетворенно констатировал Ховрин и, не поворачивая головы, приказал своим похолодевшим от ужаса «мальчишкам»: – Сырцов! Голота! Бегом – марш отсюда!

– Товарищ капитан… – пролепетал Андрей.

– Это приказ! – перебил ротный. – Бегом, я сказал!

Не выпуская из рук банку с тушенкой, Сырцов попятился, ухватив за рукав Голоту. Тот послушно отлепился от тротуара и, с трудом перебирая одеревеневшими ногами, потащился за другом. Венгры расступились, пропуская горе-патрульных.

– Я повешу тебя на фонарный столбе! Оккупант! – сквозь зубы процедил венгр, глядя в глаза Ховрину.

– Возможно, – спокойно ответил тот. – Но еще вернее это произошло бы с тобой, если б не моя оккупация.

– Я на своя земля, – продолжал венгр. – А ты захватитель.

– Эта земля полита моей кровью, – устало возразил ротный. – Моей и моих товарищей.

– Я не просил тебя поливать кровь. Моя земля не нужна твоя кровь.

– Значит, ей нужна твоя, – холодно резюмировал Ховрин. – Третьего не дано.

– Я готов поливать своя кровь, – прохрипел венгр.

Ховрин вздохнул.

– Ну что ж… И мне не привыкать…

И капитан разжал пальцы.

Взрывом выбило стекла в ближайших домах. Раскатистое эхо, словно вода из водонапорной башни, хлынуло в переулки и пустые дворы, заставив содрогнуться немые деревца с почти облетевшей листвой и спугнув сонных голубей с тихих, мирных крыш.

Сырцов и Голота остановились как вкопанные посреди пустынной улицы, настигнутые этим жутким раскатом.

– Ротный… – прошептал Андрей, и глаза его наполнились слезами.

– Он погиб, спасая нас! – прохрипел Гришка, едва переводя дух. – А мы драпаем, как зайцы! Сейчас припремся на площадь… Без командира, без оружия… Зато с тушенкой! – и он со злостью отшвырнул банку, которую все еще держал в руках.

– Оружие! – спохватился Голота. – Там остались наши автоматы!

Гришка уставился на друга:

– Ты что, предлагаешь вернуться?..

Андрей закивал:

– Конечно! Заберем «калаши»… Не так позорно будет в расположении появиться. – И он повернул обратно.

– Подожди! – взвизгнул Гришка. – Я не запомнил дороги!

– Здесь рядом! – через плечо бросил Голота. – Соседняя улица, кажется.

Он нырнул в арку и, оказавшись в незнакомом переулке, снова остановился.

– Может, не надо? – маялся у него за спиной Сырцов. – Там все в крови… А я не переношу вида крови.

– Не тот переулок, – озабоченно пробормотал Голота, не обращая внимания на Гришкины жалобы. – Назад!

Он опять миновал арку, выскочил на улицу, добежал до крохотного перекрестка и, удостоверившись, что Сырцов трусит следом, повернул за угол.

Первое, что он увидел, был советский танк.

«Тридцатьчетверка» стояла в самом конце улицы, перегородив проезжую часть и повернув башенное орудие в сторону обезумевшего от радости Голоты.

– Наши! – он сорвал с головы пилотку и спрыгнул с тротуара. – Ребята!

Ему было хорошо видно, как в танке откинулся люк и молодой парнишка в шлеме, высунувшись из машины, что-то закричал ему, отчаянно жестикулируя. Голота не сразу сообразил, почему не слышно крика. Улица – узкая. А до танка – метров сто, не больше… Много позже Андрей пытался понять, почему не слышал многоголосого шума за своей спиной. То ли он был оглушен страхом, то ли шок от пережитого за последние несколько часов просто-напросто заложил ему уши, но он так и не услышал ничего – ни свирепого гула приближающейся разъяренной толпы, ни крика танкиста, пытавшегося предупредить его об опасности. Когда он наконец догадался обернуться – было поздно. Искаженные яростью лица людей, вооруженных охотничьими ружьями, лопатами, палками и пивными бутылками, оказались гораздо ближе, чем спасительная «тридцатьчетверка».

Андрей в ужасе попятился и машинально вскинул руки. Еще секунда, и он, конечно, был бы сметен кровожадной толпой, разорван на части, затоптан десятками ног. Казалось, ему не хватало всего лишь мгновения, чтобы спастись, того самого мгновения, на которое всегда опаздывала его жизнь, и – того самого, которое она же и дарила ему в последний миг.

Из переулка, прямо под ноги толпе, выскочил Гришка Сырцов. Он пытался поспеть за своим товарищем, а в итоге спас ему жизнь. Сырцов оказался тем самым препятствием на пути разъяренной толпы, споткнувшись о которое она потеряла только что выигранные у Голоты секунды.