Сорок уроков русского. Книга 1

И обе стороны начинают образовываться, то есть возвращаться в соответствующий образ. Каковыми путями сделать это на практике, расскажу в конце этого сдвоенного урока на конкретном примере из жизни насекомых, но, прежде чем говорить о стратегии новых отношений, власти по своей инициативе обязаны вернуться в нулевое состояние, то есть убрать барьеры, растворить тромбы, застрявшие в сосудах общей кровеносной системы.

В частности, разрулить назревающий кризис, связанный с «приватизацией». Это и даст первый животворный толчок отношениям, была бы только воля.

Предвижу недоумение и даже возмущение: что, скажут мне, отнять добро и переделить? Вернуть неэффективному государству? Поменять собственников? Если так скажут, дело плохо, значит, безобразность власти находится ниже нулевой отметки и возврат в «плюс» невозможен.

Об экспроприации экспроприаторов вопрос не стоит. Что упало, то пропало: мировой сионизм, о котором в последнее время как-то забыли, никогда не отдавал и не отдаст награбленного. Он всегда только берет, и с этим придется смириться, коль сами отдали. Надо, чтобы это стало наукой, прививкой от рака, поэтому придется поднять и резко опустить руку со словами «Да подавитесь вы!». Не жалейте и не бойтесь, за антисемитизм не привлекут, вы же отдаете. И отдаете то, что у вас уже украли.

Опасаться, что ваше слово материализуется, тоже не стоит: никто не подавится, у Ротшильдов глотка луженая.

Этот вопрос вообще не экономический и не социальный; он относится к области тонких материй государственного строительства и психологии взаимосвязей государства и общества. Их нужно приводить в лад.

Наши законотворцы уже практически без изменений копируют западные модели законов и этого не стесняются, не стыдятся. Напротив, ставят себе в заслугу: дескать, у нас все по-европейски. По-общечеловечески! Напрочь забыв, чьи они избранники, какому народу, то есть налогоплательщику, служат и присягали. А потом еще сами и возмущаются: не работает их творчество! Ни в низах, ни в верхах. Они, понимаешь, стараются, вносят поправки, голосуют в трех чтениях, бьются за каждую запятую, а законы игнорируются.

Пока кандидаты во власть — независимо, от правящей ли они партии, или от оппозиции, — ищут и делают попытки обрести свои полномочия, они вспоминают исконное название населения государства, даже употребляют этническую терминологию, вроде «русский мир», «титульная нация», вспоминают многострадальность народа, его сложную историю, блеск и нищету. В общем, пытаются красиво ухаживать, чтобы электорат отдался. И он отдается, хотя отлично понимает, что это игра, политтехнологии, дозволенное лукавство. Чего только не наобещают, чтобы уговорить красотку. А та и рада, развесив уши, но держа кулак в кармане.

Самое главное, народ сам перестал чувствовать себя народом, нацией, конечно, не без назойливого влияния и помощи извне. Но это уже тема следующего урока, подчеркиваю, неразрывно связанного с властью.

Книга вторая

В двухтомнике использованы иллюстрации:

Васнецов Виктор Михайлович (1848-1926) «Баян» 1910 г.

Репин Илья Ефимович (1844-1930) «Бурлаки на Волге» 1872-1873 г.

Бубнов Александр Павлович (1908-1964) «Утро на Куликовом поле» 1943-1947 г.

Васильев Константин Алексеевич (1942-1976)

«Человек с филином» 1976 г.

«Дар Святогора» 1974 г.

«Нежданная встреча» 1973 г.

Угланов Александр Борисович (род. 1960) «Солнце» 2012 г.

Народ. Урок двадцать первый

На предыдущем уроке я умышленно не использовал слово народ, и только по той причине, что власть перестала его так называть. Это знак, сигнал. Чаще всего используется характерный термин население страны, и оно, население, в последние годы неуклонно растет, о чем нам с радостью сообщают. Можно согласиться: население и впрямь растет — народ убывает. Населением называют тех, кого населяют на определенную территорию, садят на землю, а народом — тех, кто здесь народился, кто ведет свой род и помнит о своих предках. Чувствуете разницу?

Поэтому разделение тем «Власть» и «Народ» на два урока чисто формально.

Ну разве сумел бы Мавроди и ему подобные увлечь халявой и облапошить десятки тысяч наших сограждан, осознавай себя народ народом? Это когда на Руси жили на дармовщинку? Разве народ выдержал бы столь долгое и изощренное унижение? (Полицейские не зря называют потерпевших брезгливо «терпилами».) Позволил бы обворовать себя, купившись на ваучер, впоследствии проданный за бутылку? Допустил бы, чтобы у нас на улицах жил миллион беспризорников, как после Гражданской? (На самом деле — еще больше.) А еще два — в детских домах? Стерпел бы безудержное пьянство, наркоманию, практически открытое растление малолетних, проституцию, торговлю людьми? Беспредел милиции-полиции, крышующей преступное и порочное? Сжился бы народ с не знаемой далее в России чиновничьей коррупцией и самоуправством? В переводе на русский — с казнокрадством, мздоимством и лихоимством?

Существование всего этого разве не национальный позор? Разве это не унижение, добивающее остатки чувств народного единства и гордости?

Я понимаю, невосприимчивость к боли — последствия шоковой терапии, которую применили к целому народу. Да еще к какому народу! Который победил в самой страшной войне, который страну из руин поднял, который в космос первым вышел! Которого уважали во всем мире и во все времена!

Но как же такой народ позволил предателям и тщеславным авантюристам от политики развалить государство, обокрасть себя, да еще добровольно взойти на плаху, дабы получить укол шоковой терапии?

Россия впервые напрямую столкнулась с незнакомой стратегией непрямых действий. И, не имея опыта, помимо воли своей стала соучастником преступления по уничтожению

собственного государства. Это печально, но это факт. Помните, с чего все начиналось? С митингов, связанных с экологией и борьбой с привилегиями партработников. (Нынче эти привилегии кажутся смешными!). Потом вбросили лозунг застоя в экономике, карточную систему и картину пустых магазинных полок. И почти сразу же слоган: «Кооперация спасет страну». Не спасла, и последовала ваучеризация, то есть бумажный дележ всего, что было накоплено многими поколениями. Тут и увяз коготок. Далее уже можно было искушать население как угодно и чем угодно: финансовыми пирамидами и паленой водкой, избирательными кампаниями и заманчивыми способами накопления первичного капитала, неприкрытым рэкетом и открытым ненаказуемым бандитизмом. Руки у «великих реформаторов» были развязаны. Втянутые в преступление, как неразумные подростки в воровскую шайку, мы уже почти не сопротивлялись развалу Варшавского Договора, государства СССР.

Однако были и скрытые, не экономические мотивы соучастия в преступлении. Моральные, нравственные и не осознанные, касаемые непосредственно Дара Речи и магии слова. Мы все стали клятвопреступниками. Все, кто служил в армии и присягал Родине, все, кто вступал в пионеры. Теперь это кажется уже мелочью, некой детской игрой: ну, подумаешь, дали в руки листок, велели прочесть торжественное обещание...

Это уже мир тонких материй, выраженный в пословице: «Слово —не воробей, вылетит — не поймаешь». Есть два вида измены: осознанное — комплекс Мазепы — и не осознанное — комплекс Андрия Бульбы. И оба закончили плохо — такова участь клятвопреступников.

Думаете, что-нибудь изменилось со времен Запорожской Сечи?

Нет, совестливых людей еще довольно. Их многие миллионы, но им стыдно друг другу в глаза смотреть, стыдно перед дедами, родителями, женами и детьми. Они разобщены и не чувствуют локтя друг друга, лишены поруки — вечевого братского круги «Земля велика и обильна, а наряда в ней нет». Поэтому одни ходят подавленными, хмурыми, смурными, молчаливыми, уставив взоры в землю, и давно не видят неба; другие втихушку заливают горе водкой и храбрятся только пьяными, чтобы вместе с похмельем наутро ощутить себя еще более виноватыми. Чувство унижения — основная причина поощряемого властями пьянства в России.