Соседи по свету. Дерево, полное птиц

Из неживого ему ближе всего была нежность увядающих цветов за окном и собственная ненужность. Вот за это и хотелось выпить, а потом не рукавом, солнцем занюхать всласть.

– Ты понимаешь, мне себя до слез жалко, не тебя. Красивая, умная, с красным дипломом, и ты такой рядом, парадокс. Разуй глаза, посмотри. На службе у нас по мне все мужики сохнут. Скажи, у тебя в башке есть ласковые слова? Вспомни, может, в книгах видел, если читал, конечно, в чем сомневаюсь. Читал или нет?

Книги он читал до определенного возраста, потом наскучило, захотелось читать что-то другое.

– Все часы поснимала, попрятала, а ты все на что-то оглядываешься. Надежды в тебе ни на грош.

Квартиры разведенных дам как комнаты в гостиницах – все на одно лицо. На кухнях изобилие солонок, перечниц, кружек с сердечками, разделочных досок в узорах и заварных чайников. Все нужное бывшие мужья уносят с собой и собак заодно уводят. Ведра, кастрюли, сковородки сгрудились от безделья и обреченно ждут лучших времен. А чего ждать? Половина жизни не жизнь. Это не хлеб – разломил и поел. Тут половиной сыт не будешь. Если обе руки левые, это, понятное дело, справедливо, но уродливо.

– Даже у твоего «да» есть «нет», а у меня что? Ответь, что у меня есть, кроме стен? Вот, говорят, «счастье – мечта в срок», все сроки вышли, а его как не было, так и нет. Ну, скажи что-нибудь?

– Да.

– Дятел. Ау меня краны – калеки, замки заикаются, форточки хромоногие, потолок в подтеках. Словом, брак только после развода и начинается. Чего молчишь?

Ему хотелось выплеснуться, да жизнь убеждала, что это ни к чему не приводит. Он думал, что «дождь – грибная пора: шляпки зонтов, ножки людей, ягоды голов в ярких косынках. Дождь, он для неимущих. А второй брак – берег той же реки, которая не что иное, как та же жизнь. Справедливость – сорная трава. Если оба глаза левые – это уже не морда, а светофор какой-то».

Ее долгое молчание переполняло его неведомым: «Тащи стаканы, воду Господню пить будем. Она того стоит. Солнце взойдет– с ним напополам, самое то будет. Счастье в срок – суровое испытание. Всякого добра в жизни пробовать довелось, может, и этого жахнуть?»

Вдруг она спокойно произнесла:

– Было бы рублей триста-четыреста, я бы мартини попила в удовольствие. Ты хочешь?

Повисло молчание. Почему-то он подумал: мартини в эту минуту – что март на скотном дворе.

Она надулась, он надолго задумался. Кто из них раньше лопнет, не знаю. Может, Лопе де Вега? А счастье – высшая несправедливость. Ниспошли им его, Господи. Этого гостинца твоим людям так не хватает, они даже слова до конца выговаривать не могут, боятся сглазить.

Лада

Звонок – звук зари, зоркий глаз перемен. Парты – пристань, мы – корабли, перегруженные знаниями и эмоциями учителей, им кроме нас делиться не с кем. Якоря их улыбок ехидны и беспощадны. Но в паруса наших спин дуют южные ветра родительских уст.

Учителям я не по зубам, мной со второго сентября занимается директор.

– Ты откуда такая?

– Я?

– Ты-ты!

– Из двух нот: «ля» и «до». Мама с папой в орфографии не петрили, вот и вышло: «ла-да».

– А у тебя как с орфографией?

– Нелады, «ля» путаю с «лю», «до» с «ди». Кричу: «Люди-люди», а они не слышат. А вы кто?

– Я директор, Максим Максимович.

– Давайте звать вас коротко.

– Как?

– Квадратный Мак.

– Зови, двухнотная.

Вот так познакомились. Он

седой, строгий, и нос свой сует во все дела. От этого на самом кончике образовалась мозоль. Он может носом открывать двери и выдергивать клочки старых объявлений. Переворачивать страницы журналов и дневников. Его любопытство страшнее любого оружия.

Я шла по коридору широкому, как проспект. Коридор кормит и поит, и учит заодно. Директор двигался навстречу, отрезая туалет, последнее убежище убогих.

– Ты кто такая, почему не на уроке?

– Я кошка Лада, которая гуляет сама по себе.

– Ну и что я должен сказать в ответ?

– Скажите что-нибудь, сделайте милость.

– Брысь!

Пуговицы луж не переношу, предпочитаю молнии во всем. Они извилины земли и кардиограммы наших сердец.

– Лада, как с весной, сосульки поспели?

– Нормально, Максим Максимович, они сознались во всем. Слез дня на два хватит.

– Тебе их жалко?

– Не вам, педагогам, об этом печалиться. Вы ни мела, ни свеч не жалеете.

– Ладно, пойдем обедать.

– Я отдыхаю.

– От кого?

– От пищи и вообще.

– В столовой щи из кислой капусты.

– Капуста и аисты табу, соблюдайте диету, педагоги.

– Да, сложная штука жизнь, не завидую тебе.

– Жаловаться на жизнь нельзя. Не нравится, уходи.

– Откуда ты такая на мою голову?

– Из молний. И вам на пиджак одну не помешало бы повесить. Для куража.

– Хорошо, будет время, забегай, поболтаем.

Дня два была занята разборками с одноклассником. Он возле школы выследил мою маму и наябедничал:

– Ваша Лада подобрала подбитого голубя, обцеловала, как родного.

– Я рада за голубя и дочкой горжусь. Что ты хочешь, мальчик?

– Она всем объявила, что вы его усыновите. Это правда или врет?

– Спасибо, заботливый, разберемся.

Мама вынула душу из меня, я из одноклассника вытрясла потроха. На табло нет нулей, там один-один стоит. Еще не вечер, будет и на моей улице праздник. Думаю, директор соскучился, учителя все на одно лицо, я разнообразнее. Стучусь.

– Лада, у тебя какое-то дело ко мне?

– Нет, вы приглашали, вот и пришла. Решила вами заполнить паузу.

– Говори, двухнотная.

– Гравитация – родной язык тел, электричество – иностранный. Вам как физику понятно?

– А магнетизм?

– Магия магнетизма присуща немногим.

– Инерция твоего инакомыслия просит ремня.

– Это что-то новенькое…

– Старо как мир, поворачивайся спиной.

– Не спешите, дайте справку, квадратный Мак.

– Какую?

– О том, что у вас была.

– Зачем она тебе?

– Ваши справки учителя в тонусе держат.

– У тебя сила воли есть, окаянная?

– Сила есть, сами знаете, и воли с лихвой, но однополость этих слов на союз не тянет.

– Брысь!

– Мяу!

Чудо земное

Дом остался в детстве. Жилье – пожалуйста. Живу диетически, по-идиотски, короче, живу. Жена есть, служба тоже. Книгу жалоб и предложений не заводил. На заводе другие законы. Заклинит – пьем, потом по полкам: кто на нары, кому в кровать, а кому обходной в зубы и повод продолжить. Жуликов с перебором, одни начальство облизывают, другие к Богу поближе жмутся, а те, кто никуда не годится, пашут, когда не пьют. Путного ни на грош, ладно бы на страну горбатились, а на хозяина спину гнуть охоты мало. Спецовку с рукавичками кинет, а себя, как ценность какую-то, обхаживает. Жулье, одним словом, и слева, и справа. Да вот, кроме заводской проходной, ни в одни ворота не пускают. Там пропуска из других бумаг ладят, для наших ладоней шершавости недостает. Огороды прежняя власть угробила, скотину успешно сократили строители коммунизма. Мы попристойнее смотримся, мычим потише.